Путь с войны

– Как ты? – в унисон сказали Ырысту и Войтек.

– Выпьешь? – предложил поручик.

Бардин кивнул и повторил: «Как ты?».

Войтек отодвинул кружки, достал из выдвижного ящика стола стаканы. Что может рассказать Войцех Ярузельский? Обычная жизнь каторжанина, ссылка. Турочакский лесхоз, где мы познакомились, работал я там еще где-то с год. Хромого Тадеуша помнишь? Умер. Дистрофия, дизентерия, печенка накрылась. Вот ведь беда: есть вода родника, но дозволено пить из зацветшего ржавого бака. Про что рассказать? Про лесоповал на реке Каурчак. Про лесосплав по Бие. Отца схоронил в Бийске. Без гроба (гроб не дозволен) в бумажном рулоне. Выпьем!.. Ссылка. Но красота твоих мест немного мирила. Холодно, жарко по расписанию. Нары, топор – по расписанию. Голодно, страшно, если б не ваши, не местные… большое спасибо! Это все вынести можно. Но унижения! Честь, человечность сплющены валенком. Я до сих пор себя не могу заставить надеть полушубок монгольский. Помнишь, такой, как у нашей охраны? Ничего, что не светло? У меня глаза нездоровы. Это оттуда. Глазная болезнь от яркого снега. После, как русские говорят, не было бы счастья, да несчастье есть. Война. Дивизия имени Костюшко, немцев били. Или они нас, разно было. С боем вернулся на Родину. А ты на свою без боя? Кончится все, поправлю дела, приеду в Алтай. Не как ссыльный, а путешественник.

– Правильно говорить на Алтай, – поправил Ырысту.

– О, Ирис! Это ж не обидно, ты же понял.

Бесшумным приведением возник ординарец, продвинул по столу офицеру документы и незаметно исчез.

Войцех быстро прочел, озадачился.

– Смотри, товарищ, какая дилемма, – сказал Ярузельский. – Первое задание: в связи с происшествием в штабе дивизии такой-то, просим сообщить о местонахождении такого-то. Тебя, дружище. Сообщить в редакцию газеты, адрес, телефон. А второе интереснее. Разыскивается, задержать, сообщить. Обеспечить сохранность. Тебя сохранность и личных вещей. Это тебя ищут ваши доблестные, с чистыми руками и горячим сердцем, стоящие на страже и прочее, прочее. Вопрос прежний: Как ты?

Ырысту отщипнул хлебный мякиш, пожевал. Тут такое дело, Войтек…

***

Борис сидел на заднем сидении, деревянно сдавленный с двух сторон широкоплечими коллегами: Виленой, выглядевшей спокойно сосредоточенной, словно чемпион по бегу перед стартом, и Николаем Прокопьевичем, озабоченно возившим по залысинам рябь сухих морщин.

– Виллиса жалко, – сказал Исай Гаврилов, переключая рычаг скоростей.

Ветров, сидевший рядом, провернул ручку стеклоподъемника, открывая шире окно. Это он позавчера раздербанил «Виллис» опергруппы, когда решил поехать прокатится. Протаранил в стиле Гастелло встречную автоколонну (поляки сами виноваты, ездить не умеют), снес дорожный указатель «Варшава – 130 км» (а он не правильный был, здесь больше, чем сто тридцать). «Виллис» сильно пострадал, Ветров отделался испорченным вечером. Но Ветров выбил в штабе машину получше.

– Шо б вы понимали, Исай Сигизмундович, – дурашливо проворчал майор. – Это «Мерседес».

– Я Степанович.

– О! Пардон.

– Так, где шеф будет ждать? – спросил Борис.

– Найдем! – довольно ответил Сметана. – Я покажу. Теперь точно он, я прям чувствую. Наш беглец и со своими документами. Вот придурок! Ща мы его быстренько крепим и получаем благодарность в личное дело. А то и что интереснее. А! Молодежь, чего молчим?

Борис хмуро проговорил:

– Допустим, просто спрашиваем у него: есть карточка немецкая? Он отдает. А дальше?

Сметана снисходительно покосился на непонятливого Борю.

– Я тебе только что объяснил. Благодарность от командования.

– Я про человека.

– А человека к стенке, – Сметана глуповато посмеялся.

– Я серьезно.

– По всем законам он – дезертир, – сказала Вилена. – Судить будут.

– Феномен. Его изучать надо. Да и какой там дезертир! – Борис, видно, симпатизировал фигуранту. – Война кончилась. Оружие Бардин сдал. Глупая ситуация, но преступного умысла или трусости там нет? Поле боя не оставлял. Просто был психический срыв. Четыре года под пулями, ранен был, друзей терял. Вдруг победа, и всё вырвалось.

– Трибунал учтет, – безразлично бросила Вилена.

Сметана ее поддержал:

– Ты, Бориска, делай свое. Вопросы квалификации не в нашей этой самой компетенции. Мы – ищейки. Приказали – ищем преступников. Приказали – ищем генеральских сынков. Теперь – ищем придурка с фотографией. Ловим тех, кто прячется, потому что если прячется, значит надо его найти. На том и стоим.

– Думать тоже надо иногда, иначе совсем херня.

Тут Вилена обрадованно обернулась к Борису.

– Ругаешься? Бо-орь! Ты же интеллигент.

– Нет, и не был. И не хотел бы. Я вообще-то считаю себя интеллектуалом. И думаю, есть к этому основания.

Теперь повернулся Ветров.

– А в чем разница между интеллигентом и интеллектуалом, уважаемый Борямба? Позвольте полюбопытствовать.

Борис собирался проигнорировать вопрос, но Вилена тоже заинтересовалась. И хотя после недавнего разговора о детях, семье и амебных мужчинах Борис был немного зол на девушку, все же взялся рассуждать на общие теоретические темы. Только так он и умел производить впечатление на женщин, поточное впечатление, без зазубрин, поэтому его быстро забывали.

Что есть интеллектуал? Риторически спросил Борис. Я представляю себе так. Есть некий «икс». Он занимается умственной работой. Необязательно профессионально, но извилины мозга в постоянном напряжении, в непрерывной тренировке. Он берет вопрос и находит ответ, не сковывая себя при этом, устоявшимися мнениями, существующими стереотипами. Вот Икс уловил вопрос. Не сам нашел, вопросы блуждают хаотично в энергетическом поле, вопросы ищут интеллектуалов, создающих ответы. Поэтому «Икс» и ему подобные крайне редко занимаются конъюнктурой. То, что на слуху, то, что актуально – не для интеллектуалов. Джордано Бруно не анализировал внешнюю политику Венеции или действия властей Неаполя. Не вычислял причины роста цен, методы борьбы с еретиками. Джордано Бруно на своей волне. Итак, у икса есть вопрос, он над ним думает. Нет, сначала собирает информацию, может два часа займет, может два года, все источники надо изучить. Потом анализ. Икс думает. Долго или нет, по-разному. Приходит к определенному выводу. Например, корень из шестнадцати равен четырем. Все! Икс высказывается, устно, письменно – не важно. Статью в журнале публикует: «Корень равен четырем». Ответ найден, энергетическое поле вопросов стремится к гармонии. Икс говорит один раз и все, тема закрыта, к ней он больше не вернется. Не интересно, не нужно. Икс переключился на другую проблему. Интеллектуал. Через какое-то время его ответ становится известен, допустим, уже интеллигенту. Интеллигенту «Игрек». Тогда Игрек при каждом удобном случае, по поводу и без, демонстрирует свою осведомленность. Как сказал Икс, корень из шестнадцати равен четырем. Говоря словами Икса корень из шестнадцати равен четырем. Так говорит интеллигент. А дальше в этой прослойке – в интеллигенции – появляется практика таких диалогов. Корень из шестнадцати, говорит один. Равен четырем, подхватывает второй. Цитируя Икса, говорит один. Да-да-да, восклицает третий. Потом и Икса перестают упоминать. Просто: корень? Корень четыре, мы друг друга поняли. Такой птичий язык интеллигенции.

– Интеллектуал разве не может быть интеллигентом? – спросила Вилена.

– Может. Это зачастую совпадающие лица, если со стороны посмотреть. Но суть в мотивации. У интеллектуала побуждающей силой будет умственный творческий труд, свободное мышление. У интеллигенции главный мотив – очертить свою социальную страту. Установить границы прослойки, определять своих, отделяя своих от чужих. Вот в чем дело. Интеллигентская модель поведения, необходимый минимум информированности, манера речи. Элитаризм чистой воды. Это все стоит на той же полке, где салонная литература, даже высокая кухня. Мода от кутюр, не массовое кино…

– Хитрожопый театр, – вставил Сметана, он с интересом слушал Бориса, любая критика интеллигентов была ему по душе.

– Да, театр не для всех. Много чего… ценители живописи абстрактной. Не сами рисунки нужны, рисунки нужны как критерий, чтобы отделится одному сообществу от остальных. Как бы ничего плохого, но и чего-то непременно положительного нет. У нас тоже свой жаргон, свои интересы, но уголовный розыск не претендует на высокое общественное положение. Интеллигенция – претендует, ей нравится смотреть сверху вниз. Низшие руководители партии тоже любят смотреть сверху…

Тут Вилена локтем с силой заехала Борису под ребра.

– Летчики, – поперхнулся он. – Тоже новая аристократия. А суть в том, что настоящая аристократия исторически исчезла и на ее место в социальном уравнении стали претендовать…

Борис получил еще один тычок в бок. Но чекист Ветров уже зацепился.

– Полагаете, Борис Борисович, это проблема? В государстве рабочих и крестьян вам не хватает аристократии?

– Мне всего хватает. Но движение в системе отчета сохраняется. Инерция. Поэтому… А допустим та, царская аристократия. Екатерине Второй не было смысла выделяться гастрономическим способом, она любила гречку с мясом, но всем же понятно – императрица. Лев Толстой пашет сохой, в рубашке, босиком. А зачем ему сюртук? Он и так граф…

Граф Толстой, подумал Ветров. Эх, Феликс, Феликс. Повторял, бывало, слова Толстого «Война – противное человеческому разуму и природе движение». Пацифист одноглазый. Можно проще: война – говно! И все сразу ясно. Что тебе ясно? Погиб, так молчи! Война, значит, необходимое естественное выделение. Для разума может и неприятное, но так устроена природа. И государству как организму без войны никак.

***