9М. (Этюды о любви, страхе и прочем)

– Кости и сгнившая древесина, – ответил я ей серьезно с такой же громкостью.

– Нет. Там – это после того, как ты оказываешься тут, в земле, – Э. поняла, что ее формулировка прозвучала несколько нелепо и сразу же уточнила. – Что с человеческой душой происходит после смерти?

– Я …. Я без понятия. Никто не знает. Да вроде тут и нет верного ответа. Я особенно никогда над этим и не задумывался. Мне кажется, что души не существует. Есть только мозг, который и формирует каждого из нас. И характер, и душу и все остальное. А все то, что считается божественным проявлением, лишь эволюционные и социальные аспекты поведения, которые с течением развития человечества были возведены в степень духовности. Как-то так.

Э. взглянула на меня с недоумением, но при этом показалось, что за ее несомненно серьезным выражением лица тенью проглядывала жалость. Сложно было сказать. В блеклом свете можно было только разглядеть лишь появившиеся морщинки на ее лбу.

– Верного ответа не существует, но ты почему-то считаешь именно так, а не иначе.

– Не знаю. Сейчас все люди моего поколения так считают. А как так не думаешь?

– Нет, я думаю, что не все так просто. Конечно, я не знаю, просто мне нравится мысль, что все совсем иначе. Что все не заканчивается на этом вот так просто.

– Ты думаешь, все как в традиционном понимании – облачный рай и пылающий ад?

– Нет… Вернее, не совсем.

Э. замолчала. Я взглянул на нее в надежде, что последует продолжение. Но она лишь молча стояла, устремив взгляд на грубо выбитое в камне имя какого-то мужчины, усопшего ровно двадцать четыре года назад. В конце концов, я не выдержал и задал ей вопрос. Мой голос в опоясывавшей нас замогильной тишине показался грубейшей пошлостью.

– И как именно тебе все это видится?

– Какая разница? Это всего лишь глупая фантазия.

– Мне было бы интересно услышать. У меня вот никаких фантазий, но мой ответ тоже получился глупым. Расскажи, пожалуйста.

– Ладно. Это, конечно, полный бред, но мне кажется, что загробная жизнь – это один огромный бесконечный отель со Святым Петром в качестве метрдотеля. Только не смейся. И когда ты умираешь, ты оказываешься там перед главным входом. Он встретит тебя в холле за стойкой регистрации. Когда ты предстаешь перед ним, он не станет тебя расспрашивать, кто ты и что делал за время твоей жизни, не будет никакого суда души и каких-либо других церемоний, он же стоит там со времен сотворения мира, он все прекрасно знает, и про тебя и про всех остальных, просто, без лишних слов запишет в старую книгу твое имя и протянет ключ от номера, может быть только даст еще рекомендации на каком этаже и как быстрее к нему добраться, – Э. взглянула на меня и легким кивком показала на тропинку обратно. Мы пошли по направлению к выходу. Выйдя за ограду, она продолжила:

– И ты вскарабкаешься по большой парадной лестнице в пышно украшенном холле. Будешь долго плутать по длинным бесконечным коридорам, прислушиваясь к шуму за несчетным количеством идентичных дверей в попытках понять, что может ожидать лично за твоей. В конце концов, ты отыщешь свой номер и с понятным волнением откроешь его. А там будет небольшая комнатка с окошком, не самая роскошная. На сайте отелей, когда планируют поездку куда-то, такие комнаты обычно сразу же пропускают, так как в них нет совершенно ничего особенного. Но тут выбора уже не остается. Ты зайдешь, осмотришься и придешь к мысли, что в общем пристанище весьма уютное. На полу уложен ламинат, слегка потертый от старости, как и сам отель. Нетленные обои как из старых британских сериалов с мелким цветочным узором, на потолке плоская люстра. Не очень яркая, как раз чтобы осветить эту небольшую комнатку. За тяжелыми шторами будет прятаться обычное прямоугольное не открывающееся окно с видом на бесконечные облака и больше ничего. В первую пару-тройку лет пейзаж будет казаться необычным, словно ты находишься в нескончаемом перелете, но в течение остальной вечности он начнет приедаться. Потому шторы, более-менее подобранные в тон к обоям, окажутся очень кстати. Еще есть небольшой стеллаж, где разложены все те милые безделушки, которые в разные периоды жизни оказывались у тебя в руках и приобретали некий сакральный смысл. Начиная от первой погремушки и заканчивая камушком причудливой формы, который остался у тебя в сморщенной ладони, после того как ты взял горсть земли, чтобы бросить на деревянную крышку на каких-то из непрекращающейся череды похорон во время последних лет своей жизни. Все эти артефакты расставлены аккуратно, даже педантично, однако без какого-либо сортировки, временной или смысловой. Но это уже абсолютно без разницы. В центре комнаты стоит старомодное мягкое кресло, еще в полиэтиленовой упаковке, которое дожидалось тебя, с того самого момента, как ты первый раз набрал воздух в свои лёгкие и издал первый крик. После удаления заводской упаковки ты усядешься в него и окажешься перед самым главным, что есть в этой комнате – телевизором. Без модных наворотов, стандартных размеров, обычным таким телевизором. Рядом будет лежат пульт от него. И вот ты усядешься в кресло, нажмешь на кнопку включения и на экране начнут мелькать самые разные моменты твоей собственной недавно закончившейся жизни. Все та же привычная подборка каналов: например, новостные – по ним будут идти какие-нибудь значимые свершения или события твоей жизни, еще спортивные – показывают твою забеги или соревновательные победы, музыкальные – взятые тобой прекрасные гаммы и аккорды. и так далее. Вполне вероятно, что даже будет премиальный канал "Ночной", за особенные плотские достижения, которыми можно гордиться спустя столько времени. Думаю, было бы здорово, чтобы была даже своя версия "Магазина на диване" – для того, чтобы ты смог еще раз убедиться, что та рискованная покупка была одним из правильнейших поступков твоей жизни. И вот, ты пробежишься по всем каналам с довольной улыбкой, некоторые моменты будешь пересматривать по несколько раз. Подавляющее большинство сюжетов рано или поздно начнут надоедать, и ты начнешь монотонно переключать каналы. И только некоторые из них ты будешь готов пересматривать бесконечное количество раз. Это будут те сюжеты, в которых твое сердце было пропитано любовью, добротой, нежностью или состраданием. Также, как и сердца тех, кто тебя в тот момент окружал. Именно эти моменты, воспроизведенные на экране, заставят довольную улыбку превратиться в счастливую и уголки рта предательски задрожать, слеза побежит по твоей щеке, какой бы раз ты бы не смотрел это видео. И вот уже вечность уже не будет настолько вечной.

На этих словах она улыбнулась. Кладбищенская стена, что следовала за нами все это время, наконец-то свернула направо, чтобы замкнуть свой закономерный прямоугольный профиль. Теперь рядом с нами был темный и пустынный, по понятным причинам, парк. Впереди виднелись жилые массивы. Ее улыбка не пропадала.

– Интересное виденье. Облака, рай, я так понимаю, это – рай, в твоем предположении. А как тогда выглядит ад?

– Точно также. Только смотреть по телеку нечего.

Я внимательно посмотрел на нее. Ее голова была опущена, взгляд как обычно в тот день скользил по асфальту. Профиль был мечтательно-умиротворенным, с мягкой полуулыбкой, словно она уже была там, в этом кресле, и смотрела на зацикленном повторе мгновение свои личные мгновения. Не вставая с него, она подняла взгляд, где зацепилась за все еще окружавшую ее действительность, в виде пристально смотрящего на нее человека, идущего рядом. Словно испугавшись своего же откровения и осознав, как далеко она вышла за пределы своего привычного закрытого туманного образа, Э. попыталась смягчить устрашающую фатальность своего рассказа и, скорчив нелепую рожицу, протянула карикатурно низким голосом: «Воооооооооооот». Это заставило меня улыбнуться.

– У тебя будет, что смотреть там? – спросил я, подкурив очередную сигарету.

– А ты не слишком много куришь? – как бы обеспокоено мне прилетел встречный вопрос.

– Пожалуй, много.

– И не собираешься бросать?

– Может быть когда-нибудь. Для этого нужна веская причина. У меня пока такой нет.

– Например, какая?

– Когда будут дети или здоровье начнет барахлить, ну или просто адски надоест.

– Да уж, скука – самая веская причина, – Э. взяла у меня сигарету, сделала затяжку и кинематографично выдохнула дым в вечерний воздух, прибавив к поглощающему всех и вся царству тумана свой посильный вклад. Щелчком отбросила ее на проезжую часть. Мне пришлось достать еще одну для себя. Мой вопрос остался без ответа. Я решил зайти с другого конца.

– То есть смысл жизни в любви?

Э. снова одарила меня взглядом полным доброты и жалости, словно умственно отсталый ребенок изо всех сил старается есть ложкой как все, но, один черт, выливает суп себе на колени.

– Да нет смысла у жизни. Вот в чем-чем, но в этом все люди нашего поколения в этом точно сходятся.

– Да но… Но ты же сказала, что именно на моменты с любовью по небесному телевизору после смерти можно будет смотреть все время.

– Ну да, верно. Только все равно это – не смысл. Под смыслом подразумевается что-то рациональное, поступательное, имеющее цель. Ничего такого тут нет. Это очень легко можно проверить, задавая вопрос «Ну и что?». Хочешь попробовать оспорить?

– Я верю. Хороший проверочный опрос.

– Угу, я, конечно, беру в общем. В масштабах человечества. Кто-то отдельный может громко сказать, что он нашел смысл жизни, например, в работе, или в деньгах, или в науке, или в религии, или в творчестве, или в гедонизме. Это все очень субъективно и лично, но мне страшно не по душе, когда так заявляют. Но это дело каждого. Пусть заявляют, как хотят. Я бы назвала это просто занятием, которые нравятся. А еще лучше никак это не называть и даже не задумываться, как это называть. Ни к чему.

– Хорошо, я понял. Смысла у жизни нет, – пробурчал я угрюмо.

– Ну и что? – как будто зная заранее мою реплику, выпалила Э. и засмеялась. Я впервые услышал ее смех. Он прозвучал тихо, искренне, так что ночь перед нами благожелательно приняла его, позволив стать ее частью. Наверное, так смеются на похоронах. – Это все равно не имеет смысла. В этом то вся прелесть!

Э. была довольна собой. Ее победоносная шествие с широкой улыбкой не вызывало никакого раздражения, потому что в нем не было никакого злорадства или снобизма. Я был рад, что она вышла из своего дневного анабиоза. Ее спокойствие и легкость придавали этому не самому жизнерадостному диалогу ощущение ироничной беззаботности, словно мы говорили не о каких-то фундаментальных вещах, которые в тот момент были крайне важны, а о планах на ближайшие выходные.

– Ладно, – покорно сказал я: тогда что же такое любовь, если не смысл жизни?

– Оправдание.

– Оправдание?

– Да. Уважительная причина потраченного времени. Не единственная, но самая весомая.

– Хм, то есть если не было любви жизнь прошла зря?

– А ты так не считаешь?

– Это можно сказать только в конце жизни, с уверенностью, как мне кажется.

– Ну нет, так можно сказать в любую минуту.

– Ладно, а какие есть еще большие причины, чтобы жить?

– Ты как маленький. Честное слово. Такие странные вопросы. Что такое смысл жизни? Что такое любовь? Какие причины? Почему небо голубое, а сахар сладкий? Не понимаю, как это можно объяснять. Все равно слова в таких понятиях бессильны. Если ты изначально не знаешь, что это – то, как кто-то может тебе объяснять? – Э. процедила слова с нескрываемым раздражением.

Мы продолжили идти дальше без слов. Мои вопросы и правда были довольны глупо сформулированы. Э. явно не желала продолжать эту тему разговора. Тут я зашел в тупик. А найти в голове какую-нибудь хорошую отвлеченную мысль, у меня никак не выходило. Поэтому я лишь украдкой посматривал на Э. Она была нахмурена. Сосредоточенный взгляд был направлен исключительно вперед, ритм шагов участился, так что и мне пришлось увеличить скорость. Усталость в мышцах ощущалась все отчетливей. Одной рукой она придерживала полы плаща возле шеи, другую держала в кармане. Мы остановились под красным сигнале светофора, хотя ни одной машины в поле зрения не замечено. Э. подняла голову. В широко раскрытых глазах отразился красный свет. Полной грудью она вобрала в себя ночной воздух, шумно выдохнула. И повернулась ко мне: – Извини, не хотела быть резкой. Немножко устала. Мы долго гуляем. Было бы здорово где-нибудь недолго передохнуть.

– Ничего страшного, я не обиделся. Что же, давай попробуем что-нибудь найти.

Время подходило к полуночи. Застав пробуждение города сколько-то часов назад, теперь мы видели как он засыпает обратно. Окна закрывались, люди прятались, машины останавливались, движение прекращалось. Мы вновь невольно шли от одной таблички «Закрыто» до другой пока в здании старого особняка, не увидели все еще мерцающий свет из маленькой камерной кофейни. Внутри величавые интерьерные элементы девятнадцатого века уживались с неприхотливой мебелью из Икеи. Хозяйка в возрасте за стойкой поприветствовала нас и сразу же предупредила, что, к сожалению, они закроются через двадцать минут. «Нам этого будет вполне достаточно», – ответила Э. и попросила двойной эспрессо. Я взял то же самое. Пока я сразу расплачивался Э. расположилась на мягком диванчике в самом углу возле электрического камина. Под шум кофемашины она сняла обувь и, собравшись калачиком, уютно разместилась между подушками. Я принес две маленькие чашечки с крошечными бисквитами. Э. добавила две ложки сахара, сделала пару глотков, и довольная откинулась на спинку дивана, закрыв глаза. Она уронила свою голову мне на плечо и через минуту уже легонько засопела. Ее каштановые волосы прикрывали лицо от верхнего света. От них пахло дождем. День был и правда довольно долгий, ноги и спина ноющей болью давали о себе знать, но пошевелиться я не смел. Только свободной рукой периодически подносил ко рту чашку с кофе. Хозяйка заведения, умиленная такой картиной, понимающе кивнула мне и принялась как можно тише готовить помещение к закрытию. Она перевернула табличку на входе и стала протирать барную стойку, затем отключила машину и, предварительно завернув в полиэтиленовую пленку оставшиеся кондитерские изделия, отнесла их в холодильник. Затем прошла по заведению и придвинула все свободные стулья к столам. Покончив со всеми делами, она подошла к нам. Теперь уже я понимающе кивнул и легким движением аккуратно потряс Э. за плечо. Она открыла глаза, прищурено огляделась по сторонам, потом на меня: «Ох, я кажется уснула. Пора идти?». Она сладко потянулась, показав контуры красивой груди под светло-серым свободным свитером, и обулась. Мы поблагодарили хозяйку за кофе и снова оказались на туманных старых улицах.