Дервиши на мотоциклах. Каспийские кочевники

На сей раз, они достали меня с Аралом. Кажется, что все, что мог, я им об этом уже поведал. Или это меня самого первые дни после возвращения крутило вокруг одного и того же. Оно и сейчас стоит у меня перед глазами – Аральское море, верней, те убитые места, где его больше нет. Ветра, бесконечная колкая взвесь в воздухе, люди из рассказов Васи и Любера, которые привыкли так жить и не видят в своей жизни ничего особенного.

Самому-то мне больше всего в душу запали постоянные жалобы, которые мы слушали в двухстах километрах от умирающего моря: русская безнадега, смешанная с мусульманским фатализмом.

Море ушло. Его нет. Рыба ушла. Ее нет. Есть нефть и газ, но насколько их хватит? Вот Султан уехал. И Ибрагим уехал. А нам куда податься? У Султана в Ташкенте родственники, у Ибрагима брат в Барнауле…

Если с этой стороны посмотреть, то одиночество и заброшенность царят на этих великих и древних путях.

– Знаете, – вдруг сказал я друзьям, – на что больше всего похожа Азия? Это огромный сухопутный океан с большими и маленькими островами, – так его и воспринимали до Великих географических открытий. Один берег – Поволжье, другой – Закавказье и Персия, третий – Китай. Народы, племена, люди – все это появляется и исчезает, откатываясь в неизвестность.

Что я видел, хотите вы знать? Людские муравейники и рядом совершеннейшую пустоту. Мавзолеи, города и базары, потом опять только глина, только песок, петляющие колеи вместо дорог, хлопковые поля, советские заводы, запустение, потемкинские деревни, полное средневековье, суперсовременные урбанистические пейзажи, песок, еще раз песок, исчезающие в песках реки, тонущие в них арыки, сады. Конечно, знаменитых старых садов, разбитых Тамерланом и воспетых персидскими поэтами, уже нет, но те, которые сохранились в городах и кишлаках, а особенно в оазисах, тоже стоят того, чтоб их помнить всю жизнь.

В общем, за Каспием, если не лететь на самолете прямиком в столицы тамошних вымороченных государств, совсем другая планета.

– Ты же был еще и в Иране? – сказал мне уже набравшийся коньяка Игорь. – Иран – это куда интересней, чем бывшая советская Азия.

– Ну, – замялся я. – Вряд ли. В Персии мы только сказку видим, сразу возникает песня о княжне, потом тень Хлебникова, если кто понимает, – и тут я посмотрел на Игоря с усмешкой. Про то, как Хлебников бродил по Гиляну, он явно не знал, но не подал виду.

– А в современном Иране что я мог так уж окончательно разобрать за три дня? Курорт Решт, большой город Тегеран, дешевый бензин, новые дороги, прекрасный Каспий, очень много молодых лиц, девушки в хиджабах, муллы… Ты и сам все это знаешь, можешь себе представить. В общем, по большинству позиций Иран полностью оправдал мои ожидания. А вот что удивило… – тут до меня дошел кальян, я сделал большой глоток дыма и хотел рассказать им о странном и совсем непривычном эротизме, который я явственно ощутил, прогуливаясь по Вали-Аср, самой длинной улице иранской столицы. Но Игорь не дал мне закончить фразу.

– Слушай, – спросил он с нажимом, – а зачем ты вообще туда ездил? Я представляю, кругосветка, ну, во-первых, сам факт, чисто по-мужски, почти год в седле, шесть континентов, очень круто. А здесь советская полуколония-полупровинция, нынешние царьки и одна победившая исламская революция. Понятно, история там, туризм, Бухара, Самарканд, вода, песок. Но ты на байке, рассекающий эти пространства, что ты кому хотел доказать? Что ты там понял?

Я, честно говоря, вообще не ожидал такого поворота в разговоре. То ли это был наезд, то ли вопрос, ответ на который было важно услышать самому Игорю, но сразу ему, так, сходу, мне сказать было нечего. Ну и ладно, вызов принят, а мы проехали. Да и свои мозги никому не пересадишь.

И я перевел разговор на всю ту же старую песню, рассказал про то, про что они всегда любили слушать – про кинооператора Каюмова и гробницу Тимура, как началась война, как исчезли три старика, которые показывали Каюмову знаменитую персидскую книгу, и никто их с тех пор ни разу не видел. Они все это слышали от меня уже раза два-три, причем первый раз – еще до поездки, но всегда – на мое удивление – загорались, как дети. Тайна, что ли, привлекает, или вникать в захватывающую историю, когда ты ее уже знаешь, в чем-то даже интересней, чем услышать ее первый раз? Можно предвкушать любимый сюжетный поворот и заранее им наслаждаться.

– Что, Сталин прямо так и приказал, вернуть Хромого обратно в гроб?

– Да, прямо так и приказал.

– И поэтому немцы не взяли Москву, а мы выиграли Сталинград?

– Бог им всем судья, Сталину, Жукову, Тимуру. Может быть, и поэтому.

Наверно, в этот момент я показался себе слишком серьезным. Сам Тамерлан просто отшутился бы на моем месте. Высмеял же он османского султана Баязида во время турецкого похода. На знаменах Тимура было три кольца, которые символизировали землю, огонь и воду, прошлое, настоящее и будущее. Баязид, глядя на это знамя, воскликнул: «Какая наглость думать, что тебе принадлежит весь мир!».

Тимур усмехнулся и ответил: «Еще большая наглость думать, что тебе принадлежит луна!».

– Почему Луна? – спросила девушка Лика.

Наивность, достойная лучшего применения. Я посоветовал ей изучить в айфоне турецкий флаг.

Еще я им поведал, что Тамерлан был скорей рыжим, а не черноволосым, носил длинные волосы, усы и острую бороду, а в свои почти семьдесят тянул максимум на пятьдесят. К тому же умер он не от старости, а от случайной болезни во время китайского похода.

– Да, хорошо мужику провести жизнь в седле, в постоянных сражениях. Ничем не хуже, чем в спортзале, – удовлетворенно сказал Вадим, посасывая кальян. Миша с Ипполитом с радостно согласились

Здесь не о чем было спорить. Никто и не спорил. Единственным, кто мог бы возразить, был, конечно, Игорь. Он обожал возражать и терпеть не мог спортзал. Но на сей раз Игорь умиротворенно похрапывал в кресле. Надо было мужика домой отправлять.

Напивался мой друг легко. Иногда даже раздражало: начнешь за коньяком с ним говорить о чем-нибудь интересном, или вискаря примешь с ним на грудь грамм по триста – и смотришь, он уже спит. А так, по трезвости, был славным собеседником. Другим все больше по фигу. Своя рубашка ближе к телу, да что там ближе – прилипла намертво, кроме анекдотов и баек, ничего воспринимать не способны.

…Садился в машину я с банальной мыслью, что люди тут у нас, да и в Европе, куда более одиноки, чем в Азии. И сам я, конечно, в этом смысле чистый европеец, настолько, насколько русский может быть европейцем, – и потому Игорев вопрос всю дорогу домой не шел у меня из головы.

Действительно, что я там увидел, в путешествии вокруг Каспия, что – за границами общих фраз и безумных легенд, за целым лесом сказок и прибауток, историй кровавых правителей, великих ученых, изысканных поэтов? Что, кроме скорости и раскаленного солнца?

Да и при чем тут «увидел»? Кем я там был, в этом азиатском пространстве? Гостем, современником, туристом, путешественником?

И опять в чем-то я даже позавидовал Семевскому. Когда он вернулся после своего знаменитого автопробега, полный впечатлений, с какими-то семенами, растениями, камнями, когда показывал их Вавилову, когда потом служил директором Репетекской опытно-пустынной станции, его, кажется, совершенно не интересовали все эти мифы, сказки, смутные предания. Он, как и другие люди той поры, все эти археологи, географы, геологи – Толстов, отец и сын Массоны, Маршак, Данов, – верили в преобразование забытого Богом края, в то, что они – участники большого исторического движения – дадут людям свободный выбор и достаток, пустят воду в пустыню, оживят безлюдные пространства, построят шахты и заводы…

Конечно, теперь мы знаем, чем обернулся их порыв, вся советская индустриализация. Знаем о судьбах заключенных, рывших руками Главный туркменский канал еще в 50-х годах, – лопат не хватало. Знаем о школьниках, изнывавших, как рабы, на хлопковых плантациях. Знаем о добыче урана на Учкудуке. Знаем об исходе русских из построенного их руками города Навои…

Но тогда, 80 лет назад, у этих людей, да, фанатиков, да, коммунистов, была мечта, и они не сомневались, зачем они пришли в Азию. Они хотели победить не только классовых врагов, басмачей, косность, старые порядки, – а автопробег Семевского был хорошо вооружен, никто еще не забыл о Гражданской войне, – они мечтали обуздать пустыню.

Не их вина, что пустыня вышла полной и несомненной победительницей в этой борьбе, только кое-где была превращена их усилиями в болото. Хуже то, что самих их больше нет, и дела их тоже нет. В Азии ни их потомков, ни следа от их надежд и планов. И только как знак безвозвратно отошедшей эпохи – могила Александра Данова на Большом Балхане.

Но, как бы то ни было, в свое время они были там на своем месте, а я? Просто прочитал о старом советском автопробеге и захотел проехать этот большой круг точно так же, как двумя годами раньше повторил пробег своего деда от Сахалина до Питера? Хищный пожиратель пространства, слуга своих желаний, научившийся легко прочерчивать по карте линию маршрута и проходить его на своем байке? Много это или мало? Неужели недостаточно для того, чтобы жизнь состоялась?

…Вернувшись домой, я долго курил в кресле у окна, перебирал разные эпизоды, как иногда перебирают фотографии, снова и снова думал о своем путешествии.

Вот, я прохожу узбекско-казахскую границу, вот мой случайный спутник Зафар мне рассказывает, как вывозят красивых девушек через Казахстан в Россию, вот плато Устюрт, вот первые наши попытки разобрать причудливые персидские цифры, вот крестьянин, который пытается нам продать в Тебризе яблоки и читает наизусть Руми…

Так за Каспием – на каждом километре сказка, когда страшная, когда чудная…

Теперь мне хотелось сказать себе: «все, приехали!», – разложить впечатления по ячейкам памяти и как-то действовать дальше. Неловко так долго зависать на дороге, которая уже позади.

II. Связующие звенья танца

…А ночью мне опять приснился Георгий Иванович. Я часто видел его во сне в юности, и тогда, перед самым стартом, в Астрахани, и потом, в последнюю ночь в Иране.

На сей раз Гурджиев был очень похож на свой знаменитый снимок с младенцем на руках. Такая же лысина, такие же пышные усы. Кажется, это таким он был еще до аварии, гораздо моложе того, который снился мне месяц назад…

– Смотри, – сказал он мне, – ты вот рассказывал сегодня опять о гробнице Тамерлана.

– Ну да, – ответил я. – А что мне было еще им рассказать, если они только этого и ждут.

– Это их дело. А твое дело – говорить о том, что ты считаешь нужным. Надо учиться не идти на поводу у собеседников, говорить только то, что полезно тебе. Собеседники – в узилище своих предубеждений и ошибок, а ты должен оставаться свободным. Вот тот же Тимур – всю жизнь оставался свободным.

– Где Тамерлан, а где я…

– Здесь Хромой, и ты тоже здесь, – строго проговорил Гурджиев, и продолжал,– знаешь ли ты, что мавзолей Гур Эмир – на самом деле не просто гробница Тимура? Это еще и мавзолей его наставников, прежде всего Мир Саида Береке. У ног Мир Саида похоронен и сам эмир. Тамерлан поднимался по звеньям суфийской мудрости, как по ступеням. У него было пять учителей. До Мир Саида – Шамс ад-дин Кулял, наставник его отца, потом – Зайнуд-дин абу Бакр Тайбади, шейх из Хоросана, самаркандец Абу Саид и еще знаменитый гончар и поэт Шамсуддин Фахури. Помнишь, ты видел ханаки накшбандийя в Бухаре и Самарканде? Так вот, все они принадлежали к тарикату накшбандийя, и без них Тамерлан никогда бы не достиг того, чего он достиг.

– Почему, – спросил я, – он же был воин, а не мудрец?

– Тогда ты тоже бизнесмен, а не поэт и не всадник, – рассмеялся Георгий Иванович, – но это только видимость. Суть учения в том, что надо кружиться, танцевать, ради того, чтоб замереть в полноте осознания себя, быть свободным от влияния небесных тел, временных обстоятельств и вообще всякой ерунды, которая лезет в голову. Вот Тимур и кружился, это был его танец. Поход на восток, поход на запад, один мертвый враг, другой, сотый, тысячный. Мир, конечно, изменился. Но суть его та же. Знаешь, утром, когда проснешься, посмотри, как Хромой боролся с ворами и взяточниками. Тебя это позабавит. Вроде бы история про деньги, но совсем о другом…

…Пожалуй, в первый раз после возвращения я проснулся совершенно в безоблачном настроении и сразу потянулся к компьютеру. Услужливая Википедия легко ответила на мой вопрос. Тимур боролся с ворами просто и эффективно. Когда визирь финансов присваивал себе часть казны, то обвинение тщательно проверялось. Если оно подтверждалось, все зависело от жадности чиновника: если присвоенная сумма была равной его жалованию, то эти деньги отдавались ему в дар. Если она в два раза превышала жалование – лишнее удерживалось. Если же она была в три раза выше жалования – все отбиралось в пользу казны. В случае же, когда человек зарывался окончательно и брал непомерно много – исход был предсказуемым: зиндан и бесплатные услуги палача. Так что каждый должен был знать свою меру.

Отличное предание. Сон был явно в руку, по крайней мере, в масть. В общем, я понял, что хватит рефлексировать. Мир устроен хорошо, а где-то весело. Между всеми жившими и живущими существует связь. Главное, оставаться здесь и сейчас.

III. Подарок Саида