Куликово поле

Не в обычаях татар принимать посла тут же, с дороги. Посол должен отдохнуть, набраться сил. Особенно если это посол с дальней страны. Тогда посол сможет лучше донести мысли своего господина. А если это посол врага – то его потомить, извести надо. Держать ежедневно в напряжении, ожидании, страхе. А морально уставшего, измотанного человека легко запутать, напугать, навязать свою волю. Особенно если он молод и юн.

К тому же, если принять посла слишком быстро, тот может заподозрить, что он очень важен, нужен, а, следовательно, начнёт набивать себе цену, торговаться. А этого допускать нельзя. Никак нельзя!

Потомив московского посла нужное время, Мамай потребовал его к себе. Пройдя положенные обряды очищения, Захарий вошёл в шатёр. Мамай сидел в самом центре, рядом с ним восседал и его приёмный сын, великий хан Орды молодой Мухаммед-Буляк. Вроде как протокол был соблюдён, но от взгляда Захария не ускользнуло и лёгкое нарушение – хан сидел чуть-чуть позади беклярбека.

Вокруг сидели верные полководцы и военачальники Мамая – глава туркмен Джинтель-бей и глава кипчаков Мурза-Тимур, рядом восседал командир анчийских казаков эмир Бармак и глава черкесов Софон Полтавский со своими сыновьями Богданом и Степаном. Сыновья покойного главнокомандующего Мамаева войска Бегича – Чаллыбей, губернатор Булгар-Субы и его брат Булат смотрели на посланца московского князя с нескрываемой ненавистью. Удивляло отсутствие брата беклярбека – Камиля Сынау.

Смиренно кланяясь, Захарий положил перед Мамаем дары Дмитрия.

– Государь наш, Великий князь Владимирский и Московский Дмитрий Иванович в отечестве своём здравствует и прислал меня спросить о твоём здоровье и здоровье великого хана. Шлёт тебе вот эти вот дары, как и положено по царской почести.

Лицо Мамая перекосила гримаса ненависти и гнева. Приняв горделивую позу, с презрением скинул он с правой ноги башмак, бросив его в сторону русского юноши.

– Захарий! Вот это дарую я тебе от великой славы твоей!

Мухаммед-Буляк презрительно усмехнулся. Джинтель-бей, не скрывая своего презренного отношения к послу, хищно оскалившись, тихо заржал. Чаллыбей был один из немногих, кто никак не отреагировал на речи беклярбека, даже не пошевелившись, он продолжал сидеть и с тихой ненавистью смотреть на посланца. Мамай, неспешно оглядев своих подчинённых, оказался довольный результатом. Указав пальцем на башмак, он продолжил.

– От моей ноги отпало! От имени своего приёмного сына, присутствующего здесь, объявляю, что такова есть наша царская почесть, которой тебя и жалуем!

Мухаммед-Буляк кивнул головой в знак своего согласия со словами своего приёмного отца. Захарий смиренно опустился на пол, благоговейно взяв башмак, и с трепетом поцеловал его. Как величайшее в мире сокровище спрятал его у себя на груди. Не поднимаясь с колен, на четвереньках, опустив голову, под смех присутствующих мурз и ханов, подполз к Мамаю и с таким же благоговением поцеловал полу его кафтана.

– Да живёт наш великий царь долгие лета! Да даст господь Бог наш им долгие лета царствования и лёгкой победы над их врагами!

Сказав это, Захарий смиренно, также на четвереньках, как побитый пёс, вернулся назад. Сев на прежнее место, с благоговением положил руки на свою грудь, в то место, где лежал подарок Мамая.

Поведение русского посла понравилось беклярбеку. Упрекнуть юношу было не в чем. Ведь слова его, формально, относились к Мухаммед-Буляку, но Захарий смотрел в это время на Мамая, обращая свои слова именно ему, беклярбеку Орды. Титул «царь» грело душу. Но на жалкую лесть прожжённого царедворца не купишь.

Мамай призадумался, погладил свою жиденькую бородку. Юноша, сидящий перед ним молод. А значит, глуп и горяч. Но с каким благоговением он принял стоптанный, вонючий башмак, с презрением брошенный ему, подобно кости, что бросают собаке! Если бы Дмитрий презирал бы Мамая, такой реакции бы не было. Нет, возможно, посол бы поступил бы точно также, но его неискренность, игра, была бы видна. А этот юноша так искренне восхищается! Так играть невозможно! Мамай сам много раз был на его месте, уж он-то знает правила игры, его не обманешь!

Если глупый юнец восхищается подобным подарком Мамая, значит, Москва его боится. И сам Дмитрий, и его окружение. А раз боится, значит уважает. И благоговеет. А значит, ей можно будет с лёгкостью навязать свою волю.

Мамай дал сигнал своим воинам, чтобы приняли дары Великого князя.

– Золото и серебро Иджим-Тюряя отнесите ко мне. Остальное возьмите себе, купите уздечки для своих коней.

Приближенные, как стервятники, мигом бросились на дары Великого князя. Глядя на их копошение и мелкие потасовки, Мамай откровенно потешался.

– Спрашивать о здоровье твоего господина не буду даже из вежливости, мне на него плевать! Слишком много возомнил о себе Иджим-Тюряй! Он что, думает, раз одна из его сестёр находится в моём гареме, то ему, на правах тестя, всё можно? Так могу напомнить, что и у Тохтамыша в гареме сидит другая его сестра. И что же, нам с Тохтамышем теперь надо любить друг друга?

Мамай рассмеялся своей шутке. Приближенные ханы поддержали смех. Мухаммед-Буляк позволил себе лишь широко улыбнуться, смеяться открыто над словами своего приёмного отца он боялся, даже зная, что это шутка. Ох, не любил он шутки своего благодетеля, слишком хорошо знал, как окончили своё правление его предыдущие ханы-ставленники. Мамай резко оборвал свой смех.

– Твой господин преступник! Он нарушил законы Берке выслав четыре года назад из Нижнего Новгорода в Казань главу сборщиков дани и главного таможенника! За это, по закону, его тестя Дмитрия Суздальского и Нижегородского надо казнить, а его самого лишить имущества и продать в рабство! Он что, думает, раз власти нет, то нет и ответственности?.. Нет-нет… за преступления надо отвечать! А за государственные преступления – тем более!

Мамай обвёл взглядом всех присутствующих. Уже никто не смеялся. Даже не улыбался. Лишь Джинтель-бей сидел, но не улыбка была на его устах – оскал! Как у собаки. Захарий же сидел молча, устремив свой взор в ноги Мамаю.

– Если твой господин считает, что Тохтамыш забудет это, то он ошибается! Тохтамыш сам юрист, причём, замечу, один из лучших юристов Орды, если не самый лучший! И, заметь, это говорю я, его заклятый враг! Так ты думаешь, что Тохтамыш его простит? Или сделает вид, что не заметил ТАКОГО преступления? А может, твой господин считает, что раз власть в Орде менялась, и менялась постоянно, то его оправдают? Мол, тогда ханом был Урус-хан, и Иджим-Тюряй, мол, действовал против него?

Мамай опять рассмеялся. Очень нехорошо рассеялся. С угрозой. И потому никто не поддержал его смех. И от этого присутствующим стало ещё страшней.

– Нет! Преступление против государства – это всегда преступление против государства! И совсем неважно, кто стоит во главе! И потому преступник должен быть наказан по всей строгости закона! И он будет наказан! Земли и должности Московии я раздам своим слугам. А самого Иджим-Тюряя назначу пастухом своего верблюжьего стада.

Оскалившись, Мамай с презрением и ненавистью смотрел на посла. Но это была маска. Мамай пристально следил за юношей. Ну, что скажешь? Что сделаешь? Великого князя в пастухи! Да не в простые! Верблюжий пастух! Ха-ха!!!

Захарий отрицательно покачал головой.

– Извини меня, о великий беклярбек! Но нехорошие речи говоришь ты по отношению к нашему Великому князю. Негоже так. Что было, то было. Главный таможенник совместно с начальником сборщиков дани был действительно выслан в Казань. И это действительно преступление против Орды Урус-хана. Вот пусть Урус-хан и судит, и наказывает. У него два года на это было. Осудил он? Наказал? Нет. А его сын? Тоже нет. Вот потому, хочу напомнить тебе, о великий беклярбек, что как Бог захочет, так и будет, всё в его воле. Но не в твоей. И потому будет так, как захочет Бог, но не как захочешь ты.

Стоявшие в окружении Мамая воины сжали кулаки. Были и те, кто взял палки и нагайки. Все ждали только одного – приказа беклярбека. Захарий смиренно сидел, ожидая своей участи. Вот сейчас Мамай сделает знак, и всё, кинутся на него татары. Пощады не будет. Сказать «нет, ты не прав» Мамаю! Это дерзость! Такое не прощается!

Мамай, сощурив глаза, смотрел на юношу, ликовал в душе. Итак, он проговорился! Да, верной собаке нельзя было стерпеть оскорбление своего господина. И собака гавкнула. Но как? Юноша сказал свои слова не зло, без ненависти. Он просто сказал, нет, допустил, что великий беклярбек может быть не правым. Ну и указал на недостойное отношение к сану!

Итак, значит этот юноша, во-первых, боготворит Мамая. Во-вторых, несмотря на это, предан своему господину. Как собака. Но собака будет служить тому, кто лучше кормит.

Мамай улыбнулся. Верные псы ему нужны. Их никогда не бывает много. Чем больше стая, тем она сильнее!

– Мне понравился твой ответ, юноша. Извинения принимаются. Ты прав, на всё Божья воля! Мне нужны такие люди. Умные и преданные. Иди ко мне в услужение. Если не ошибаюсь, то ты даже не боярин. Хочешь быть воеводой? А?

Захарий, продолжая держать руки на груди, скромно опустил голову, неловко улыбнувшись. Было видно, что он чуть было не задохнулся от такой неожиданной радости. Ещё бы! Быть воеводой – большая честь!

– Я назначу тебя воеводой на Руси, если будешь со мной.

Захарий заискивающе, едва сдерживая себя, улыбнулся. Было видно, предложение Мамая ему понравилось. А кому бы не понравилось бы? Но тень грусти легла на чело русского посла.

– Не дело, это, о великий беклярбек, чтобы служивый человек перешёл на службу к другому господину, не сложив с себя крёстного целования. Чтобы тот, кому дали землю для кормления по месту службы не сдал своего поместья перед тем, как перейти на службу к другому господину. Да и посольство я не завершил. Дело ли это, прийти послом и бросить посольство? Нет, царь, мне вернуться с твоим ответом надо, посольство сдать. Потому, господин, дай мне документы на свои земли, которые ты дашь мне за службу тебе, а я, сдав свои земли своему господину, к тебе вернусь, и буду служить тебе верно, как верно служил своему прежнему господину.

И опять ответ Захария понравился Мамаю. Да, предавать этот не будет. Он не стал предавать своего господина сейчас, а значит, не предаст Мамая, перейдя на его сторону. Все формальности должны быть соблюдены! Это хорошо. Удара в спину не будет. А вольному – воля! Такие люди нужны Мамаю.

– Мне понравился твой ответ, юноша! Я позволяю тебе вернуться к Дмитрию. Сдашь свои земли, и переходи ко мне на службу. Но поедешь ты не один, а вместе с моим послом, который отвезёт твоему господину наш ответ.

Мамай хлопнул в ладоши.

– Эй, писарь, Урай, ты где?

Неизвестно откуда появился маленький сгорбленный человечек.

– Я здесь, о повелитель, готов слушать и служить!

Как по волшебству появилась доска, на которую тут же положили лист пергамента и чернильницу.

– Пиши! От царя Большой Орды, властелина многих орд и их государя, хана Мухаммед-Буляка и беклярбека Мамая. Наша десница простёрлась над многими государствами и повелевает ими. Пишем мы Дмитрию, сыну Ивана, князю Владимирскому и Московскому. Ты знаешь, что обладаешь нашими улусами, ибо тыл утверждён нами для управления оных для поддержания спокойствия и порядка, преклонения и подчинения, с коих обязан ты собирать для нас положенную дань. Ты дань собираешь, и всю себе оставляешь. А царству нашему не идёшь на поклон. Так будет же тебе известно, что мы недовольны тобою и действиями твоими. И потому наша десница хочет тебя покарать! Но ты ещё молод, а потому, слушаешь глупцов, чьи пустые и льстивые речи внесли смуту в твой разум.

Мамай медленно, не спеша, взял в руки ягоду винограда. Обтёр её, положил в рот, и медленно прожевал, выплюнув косточки. Его гордый и грозный вид смягчился. О да, Захарий, безусловно, перескажет весь разговор Дмитрию, ничего не забудет. И о Тохтамыше тоже. И о дальнейшей судьбе Дмитрия при Тохтамыше. Он улыбнулся и дал знак писарю продолжать писать послание.

– Но мы великодушны. И в своём великодушии мы прощаем тебя и все твои прежние прегрешения, обиды и неправды против нас! Будь мудрым и приди к нам на поклон. Тогда мы смилуемся над тобой, простим тебя и пошлём тебя снова на твоё место княжить. Но если ты этого не сделаешь, то скоро все земли твои мы предадим огню и заберём себе, а тебя самого жестоко покараем!

Закончив писать, и проверив написанное, Мамай приложил свою печать к документу. Мухамед-Буляк также приложил свою печать. То же сделали и другие доверенные лица – свидетели. На этом приём был окончен.

Мамай решил отпустить Захария к московскому князю со своим послом, дав тому своё послание Дмитрию. В качестве сопровождающий беклярбек назначил четырёх своих приближенных князей – Козым-бая, своего постельничего, Урая писаря, Ачища конюшего и Индюка-ключника, вместе с их личными слугами и выделил пятьдесят человек охраны. Отправиться все должны были на следующий день.