Маленькая история любви…

– Софья? – огрызнулась Зенкович. – Эта несносная девочка, которая унизила нас в позапрошлом году перед уважаемыми господином и госпожой Прончищевыми?

Зенкович повернулась к преподавателям и окинула их заговорщицким взглядом.

– Что сделала эта девочка? – спросил директор Иннокентий Иванович.

– Она плохо вела себя в усадьбе Прончищевых! Она осквернила имущество и причинила вред детям. Душа этой девочки черна, как угольная шахта.

Ее слова прозвучали как приговор. Мне хотелось провалиться сквозь землю, не желая слышать несправедливых обвинений в свой адрес. Что-то разрывало меня изнутри, обида теснилась в груди, дыхание становилось затрудненным, слезы наворачивались на глаза. Мне было ужасно стыдно, и преподаватели смотрели на меня как на маленького дьяволенка. Я чувствовала себя самым плохим ребенком на свете.

Противная Зенькович доносила все в таких ярких красках, что у присутствующих сложилось в голове ужасающее представление обо мне. Воспитанницы смотрели на меня со страхом, но большинство – с сожалением.

– Очень жаль, – грустно сказал директор.

Преподаватели смотрели на меня, а я ждала приговора, едва сдерживая крик души.

– Если ты так любишь озорничать, то и фамилия тебе нужна соответствующая. Кроме того, твой отец, наверняка был беспробудным пьяницей. У хороших людей не рождаются такие непослушные дети.

Моя милая Шурочка смотрела на меня сочувственными глазами и даже попыталась возразить подлой Зенкович, но та ничего не желала слышать. Никто не вставал поперек слову Зенкович, так как она была дочерью дворянина, жертвовавшего на приют приличные суммы денег.

– Пишите Александра Андреяновна. Инициалы этой девочки – Проказина Софья Тарасовна. Пусть ее инициалы говорят сами за себя и предупредят людей.

Считалось, что имя Тарас означает «беспокойный», «смутьян», «бунтарь», и родители избегали давать это имя своим детям. Таким образом, Зенкович хотела приговорить меня к несчастливой судьбе.

Так я стала Проказиной Софьей Тарасовной. Всеми фибрами души я ненавидела свои инициалы и не могла смириться со своей новой сущностью. Воспитанницы долго утешали меня, пока я лежала уткнувшись в подушку, вся дрожа и горько рыдая. Так и пролетел мой первый год обучения в этом месте.

Наша форма сменилась на синие платья и черные кашемировые фартуки. Эта форма нравилась нам гораздо больше. Согласно правилам Воспитательного дома, как назывался приют в 1771 г., старшие девочки «прикреплялись» к младшим. В обязанности девочек входило следить за чистотой и опрятностью нашей одежды, а так же обучать нас правилам личной гигиены. Вырастая из платья и обуви, старшие обязаны были в хорошем состоянии передать вещи младшим. Таким образом, все, что перешло от них к нам, отныне было в приличном состоянии.

Помню как на одном из уроков рисования одна из учениц испачкала краской свою одежду. Преподаватель Таисья Афанасьевна подошла к девочке и ударила ее линейкой по ладоням несколько раз. Мы, уже привыкшие к наказаниям, лишь испуганно потупили взгляд. Наказанная девочка, которую звали Глаша, не стонала и терпеливо перенесла все удары. Позже мы смотрели на ее покрасневшие руки и ласково говорили ей, что они скоро заживут.

Воспитанницы разделялись на четыре класса, из которых последний предназначался главным образом для занятий и «усовершенствования девиц в рукоделии, домашнем хозяйстве и некоторых профессиональных отделах приютского образования».

Курс обучения был адаптирован к возрасту и общему развитию детей и длился до двух лет в 1-м классе, по два года во 2-м и 3-м классах и один год в 4-м классе.

Совсем маленькие дети, поступившие в учреждение неграмотными или малограмотными, привыкали к устройству приютской жизни под руководством старших девочек и присмотром своих непосредственных начальниц, и первоначально обучались грамоте и рукоделию в специальных группах, а затем зачислялись в свой первый класс. Правила менялись. Жизнь в приюте становилась лучше, и мы впитывали все это, надеясь на счастливое будущее.

***

На втором курсе появилась она – Надежда. Эта веселая взбалмошная девочка с длинными черными, как уголь, волосами и гордо поднятым курносым носиком ворвалась в нашу жизнь, как вихрь. Надя Семенович перевелась к нам из Смоленского приюта, и поговаривали, что она внебрачный ребенок знатного господина. Правда это или нет, мы не решались спрашивать, но вела себя Надежда так, словно имела за спиной некую защиту. Одна из нянек, охочая до чужих вещей и монет, частенько обворовывала девочек. И вот как-то раз она заставила нас вытряхнуть все из ящичка. Увидев монеты, она тут же решила их забрать, но смелая Надюша помешала ей, внезапно вступившись за нас.

– Немедля, положите все на место. Или хотите, чтобы я доложила на вас куда следует? – гордо заявила Наденька.

Все мы замерли, ожидая, что нянька будет ее бить и ругать, но ничего не произошло. Она лишь сердито посмотрела на Надю, вернула нам монеты и пригрозила пожаловаться на беспорядок в комнате. Тогда мы поняли, что Надя Семенович может быть не такой уж простой и что все слухи о ней могут быть правдой.

Обучение рукоделию продолжалось на протяжении всего пребывания девочек в приюте. В программу обучения входили шитье, вязание, кружевоплетение, вышивка гладью и другими стежками, кройка и, как дополнение, начало рисования и живописи. Это было то, чем мне по настоящему нравилось заниматься. И творчество, и рукоделие давались мне, Любаве и Наде легко. А вот у Веры кружева получались плохо. Иногда она доводила себя до слез. Нам приходилось следить за тем, чтобы учительница ее не побила, и я успевала плести для себя, и для нее.

– Какая же ты рукодельница, Софушка! – хвалила меня Вера. И на душе становилось так тепло.

Так незаметно пролетали наши дни. Мы росли, мечтали, плакали, болели, жили нашей большой детской семьей в этом холодном приюте, ставшим нам домом, и продолжали учиться.

Однажды произошел ужасный момент, когда одна из старших воспитанниц, к которым все мы уже относились, прокралась ночью на кухню и украла хлеб. Ни я, ни мои подруги не знали этого, и в тот момент, когда другие девочки поделились этим хлебом и съели его, мы крепко спали.

На утро в комнату ворвалась разъяренная Зенкович в сопровождении смотрительницы за ночлежным отделением и поварихи Маруси. Глаза Зенкович метали молнии с одной девочки на другую. В результате они обнаружили крошки у кровати девочки, которая не потрудилась даже убрать улики. Всех нас вывели во двор, оставив только ночную рубашку, не дав нам времени надеть платье. Кража продуктов питания считалась высшим преступлением и жестоко и беспощадно наказывалась. Виновную раздели догола и выпороли на глазах у всех. Даже наши дворники стыдливо отворачивали взгляд.

Это было настолько унизительно, что мы все застыли от страха и смотрели, как хлыст рассекает тонкую кожу воспитанницы. Мы навсегда усвоили наш урок, и лучше было страдать от голода, чем снова отчаяться на воровство.

С 1774 г. из воспитанниц готовили оперных и балетных артистов. Некоторые более талантливые счастливицы отправлялись изучать коммерцию в Лондоне, медицину – в Страсбурге и Вене, искусство – в Париже и Риме. Мы наблюдали, как старшенькие, закончив обучение, радостно объявляли, кто куда отправляется и что они хотят получить от жизни в будущем.

Помимо всех этих событий и нашей радости за судьбу этих доселе несчастных девушек, нас обуревали и собственные эмоции. Большим событием в череде обыденной жизни стали торжественные выходы по праздникам в театр, где благотворители «выкупали» губернаторскую ложу, и сироты смотрели спектакль с лучших мест. Мне исполнилось 14 лет, когда нас впервые привели в театр.

Глава 3. Театр

Театр завоевал наши сердца на долгие годы, что касается меня, то мое сердце было поражено вдвойне. В тот вечер шла постановка «Король Лир» – легенда о короле Лейре, который разделил свое королевство между двумя дочерьми и впоследствии был изгнан из страны и сошел с ума из-за политических интриг.

Словно зачарованные, мы были в предвкушении спектакля, который восхищал всех безупречной игрой актеров. Когда представление началось мы смотрели спектакль так внимательно, что у нас не сорвалось с губ ни слова, даже наша строптивая Наденька была нема как рыба.

Во время антракта сопровождающая нас Агния, которая всегда была с нами во время выходов в свет, предложила нам посетить женскую комнату и немного размяться. В сопровождении Агнии почти все воспитанницы покинули зал, даже Верочка и Надюша не устояли перед уговорами и пошли со всеми. Мы сидели на 2-м ряду партера, а 1-й ряд занимали придворные чины, среди которых, помимо кавалеров и женщин, были старшие офицеры и чиновники, Георгиевские кавалеры, губернаторы, предводители дворянства и председатели земных управ.

Мне стало ужасно неловко находиться там, среди всех этих богатых людей из высшего общества. Я оглядела залы поразительных размеров и восхитилась элегантностью некоторых дам и джентльменов. В своем синем платье и туго зачесанных назад волосах я чувствовала себя серой мышкой, случайно забежавшей в это прекрасное место. Мои одноклассницы чувствовали то же самое, но все они тщательно скрывали свои чувства, подражая поведению господ.

В какой-то момент я заметила молодого человека, сидящего на первом партере. Его белый мундир выделялся на фоне пестрых нарядов его соседей. Я никогда не думала о мужчинах как об объектах очарования, но сейчас глядя на него я поразилась его привлекательностью и мужеством. Рядом с ним сидела молодая барышня в богатом наряде и непрестанно что-то шептала ему на ухо.

Именно тогда я впервые задумалась о своей внешности, о прическе и наряде. Эта молодая барышня была очень красива. Она была так же красива, как и он. В какой-то момент, как по волшебству, он обернулся, словно услышал мои мысли. Я быстро отвела взгляд, но периферийным зрением заметила, что он все еще смотрит на меня. Смущенная, я отчаянно теребила носовой платок и молилась, чтобы воспитанницы поскорее вернулись. Но они не возвращались.

Время будто остановилось, и мгновение этого момента, казалось невероятно долгим и волнующим. Я набралась смелости и посмотрела на него, к моему облегчению он больше не смотрел в мою сторону. Но на его лице сияла улыбка. Когда все вернулись, я вздохнула с облегчением, и неловкость в присутствии самых близких мне людей быстро исчезла.

Спектакль длился еще пару часов, и когда он закончился, зал оглушили аплодисменты. Все встали со своих мест, и актеры спектакля под наши овации и музыку попрощались со зрителями. За всей этой суетой я не заметила, что люди стали покидать театральный зал. Надюша дотронулась до моей руки и восхищенно сказала.

– Это лучший день в моей жизни, Софушка.

Мне запомнился блеск в ее счастливых глазах и я с удовольствием разделяла этот бесценный опыт с ней и другими девочками. Затем все мы пошли на улицу, где нас ожидали экипажи, чтобы отвезти обратно в приют. У гардероба образовалась огромная очередь в ожидании своей верхней одежды, и мы стояли в центре этой шумной толпы, окруженные блеском дорогих украшений и ароматом цветов и парфюма. Внезапно моей ладони коснулись, и я обернулась, увидев перед собой того юношу, что сидел в первом ряду. Он как будто случайно дотронулся до меня скользнув по мне взглядом, а я была совершенно обескуражена. От этого жеста у меня по позвоночнику побежали мурашки.

По дороге в приют я смотрела на свою ладонь, на которой, казалось, сохранилась частичка его души, думала об этой прекрасной паре и представляла, как была бы счастлива, окажись я на месте той юной леди. По прибытии в приют мы сразу же отправились в свою комнату и с волнением обсуждали спектакль до глубокой ночи.

***

Следующий год был наполнен тоской по таинственному юноше из театра. Я жаждала вновь встретить его и любоваться его прекрасным ликом. Но время шло, а он не появлялся, и постепенно моя детская увлеченность угасла, уступив место страстной любви к чтению.

Я читала запоем, иногда даже ночью просыпалась, садилась на подоконник и при слабом лунном свете продолжала читать, напрягая зрение в попытках одолеть еще несколько страниц. Утром, измученная холодом и недосыпом, я вскакивала с кровати и бежала умываться, долго протирая глаза, чтобы окончательно прогнать сон. После завтрака мы отправлялись на учебу, и все начиналось заново.

Летом мы гуляли по Невскому проспекту с Агнией, подолгу задерживаясь на набережной. Наши взоры приковывали многочисленные суда, стоявшие на якоре в порту. Роскошно одетые господа сходили по трапам и восторгались красотами Петербурга. Дамы щеголяли в легких платьях, а их головы украшали изысканные шляпки. В глубине души мы завидовали им и обсуждали их наряды, за что Агния неизменно отчитывала нас, требуя вести себя пристойно.

Весной мы облачались в пальто и отправлялись в парк, чтобы вдоволь порезвиться и собрать красивую листву и желуди. Весна всегда была прекрасным временем года, но в ней скрывалась и какая-то тоска. Зима в Петербурге была суровая и безжалостная, не щадившая никого. Мы часто болели, и из-за нехватки лекарств большинство детей не выживало.

Однажды, гуляя по парку, мы встретили пожилого профессора и его ученика. Профессор был известным ученым, занимавшимся изучением астрономии. Он показал нам звездные карты и рассказал об удивительном мире космоса. Его лекция произвела на нас неизгладимое впечатление. Мы были поражены тем, насколько велика и загадочна вселенная.

В тот день я осознала, что мир не ограничивается стенами нашего приюта и что существует множество увлекательных вещей, которые стоит узнать и изучить.

11 декабря 1776 года, в день моего пятнадцатого дня рождения, я получила прекрасный подарок от воспитанниц. Это была простая, но очаровательная заколка с небольшими белыми розочками, украшенными маленькими лепестками. Я была настолько восхищена этим подарком, что даже боялась прикасаться к нему, не говоря уже о том, чтобы носить его на голове. Однако однажды, в жаркое лето, я решила заколоть волосы этой прекрасной заколкой.