Маленькая история любви…

На какое-то время мы с Надей остались одни. Наше дальнейшее пребывание в приюте было омрачено чередой неприятных событий. Однажды нашему вниманию представилась искалеченная и едва живая собака. Спасенная нами из жестокого обращения, она стала жертвой человеческой бессердечности. Несмотря на наши усилия, спасти животное не удалось. Ее мучительная смерть оставила глубокий шрам в наших сердцах, напоминая о хрупкости и несправедливости мира, где даже самые беззащитные существа могут подвергаться чудовищным страданиям.

Другим трагическим событием стало самоубийство одной из воспитанниц, по имени Соня. Доведенная до отчаяния и несколькими отказами, она не видела иного выхода, кроме как лишить себя жизни. Ее смерть потрясла нас до глубины души и стала еще одним свидетельством того, что независимо от того, вне стен Воспитательного дома ты или нет, не все питомцы находятся в безопасности.

Наша привязанность росла с каждым днем и однажды Надюша пришла ко мне с письмом. Красивым почерком там были написаны длинные строки, а в конце красовался незнакомый вензель. На мой вопрос о том, кто и что написал, Наденька ответила, что это послание от ее отца. В письме он умолял дочь вернуться в отчий дом и просил прощения за то, что некогда отрекся от нее. Оказалось, Надин отец был высокопоставленным дворянином, и ее будущее в случае возвращения в семью рисовалось заманчивыми красками.

– Не грусти, душенька. Я напишу папеньке ответное письмо и попрошу его принять нас обоих, – улыбнулась Надя, а мне так захотелось плакать.

Наденька тут же взяла листочек и, старательно выводя буквы, написала ответное письмо отцу. Всю неделю мы не находили себе места, ожидая ответа, пока нарочный не принес долгожданное письмо. В своем письме отец Нади был тронут прощением своей незаконнорожденной дочери, согласился принять нас обеих и написал, что с нетерпением ждет встречи с нами.

Мы кружились от радости, хлопали в ладоши, смеялись, обнимали друг друга и долго не могли забыть свою радость. И когда наступил день нашего сбора в дальнюю дорогу, ко мне подошла Зенкович и позвала на личный разговор.

Она пригласила меня в свой кабинет и предложила сесть в кресло напротив нее. Внимательно осмотрев меня, она произнесла свои слова.

– Мы получили письмо с просьбой дать твою характеристику, – удовлетворенная моей реакцией, она выдержала небольшую паузу. – Письмо от достопочтенного г-на Семеновича.

Я затаила дыхание и ждала, что она скажет дальше, но ее театральные паузы произвели на меня именно тот эффект, которого хотела Зенкович.

– Так вот в своем письме г-н Семенович просит предоставить более подробную информацию о том, кто и что ты собой представляешь.

– К чему вы клоните? Я не совсем понимаю, – не выдержала я.

– Все мы прекрасно знаем, что у тебя вздорный характер и что ты не особенно умна. Я еще не ответила г-ну Семеновичу, решив прежде поговорить с тобой.

Больше всего меня поразил не ее агрессивный тон или слова, а то, что именно она отвечала за рекомендацию воспитанниц. Мне тут же представилось это злополучное письмо с отрицательной характеристикой по моей персоне и расстроенное лицо отца Нади. Я гордо перевела взгляд на Зенкович.

– Вы по-прежнему считаете, что я не имею права на реабилитацию. Разве я не доказала всеми своими стараниями, что могу измениться и что заслуживаю хоть малейшего шанса на счастливое будущее?

Зенкович, ожидавшая, что я скажу что-то более возмущенное, была удивлена моим спокойным тоном, и на ее тонких губах появилась слабая улыбка.

– Да, ты действительно можешь измениться. Для этого существует множество возможностей.

Она поправила свое и без того идеально отглаженное платье и посмотрела мне в глаза. Второй раз ее холодная рука, держащая острый нож, вонзала в мою грудь острие и разрезала мою жизнь на мелкие кусочки. Мое дыхание участилось. Буря эмоций пыталась захлестнуть меня, но я сдержала себя.

– Ты не должна ехать в Смоленск с Надеждой, не должна принимать любезное приглашение господина Семеновича. И не должна портить ее судьбу своим присутствием.

– Надя не согласится…

– Надежда счастлива, что вернется домой. Ты только обуза. Висишь на шее, как изношенный платок. Очнись и посмотри на ситуацию по-другому. Ты – обуза.

Что я могла противопоставить этим фактам? Ведь действительно, в сложившейся ситуации я являлась обузой для Нади. Весь мой гнев ударился о каменную стену фактов Зенкович, и я не видела смысла оправдываться перед ней.

– Скажи Надежде, что ты отказываешься от ее щедрого предложения. В противном случае я вынуждена буду сообщить ее батеньке о твоей персоне и подать полную характеристику по твоим злодеяниям и отметкам. Если ты не согласна со мной, подумай о своей подруге. Что подумает о ней отец, когда узнает, какие девочки окружали ее? Ты хочешь разрушить ее жизнь?

– Ни в коем случае, – отрицательно мотнула головой я.

– Вот и первый шаг к исправлению.

Зенкович скупо улыбнулась, поднялась со своего места и пошла к двери, давая понять, что разговор окончен. Я встала и направилась вон из комнаты, не заметив ни ее злобной улыбки, ни плотно закрывшейся за мной двери. Зенкович отлично знала, за какую ниточку нужно потянуть, чтобы подавить человека. И у нее прекрасно это получалось, потому что в глубине души я и сама знала, что я в той семье лишь чужой человек. А кому нужно тратить деньги и силы на чужих?

Целый день я ходила замкнувшись в себе и размышляла о разговоре с Зенкович. Надюша сразу заметила, что со мной что-то не так, и все время спрашивала, почему я грущу.

– Софушка, на тебе лица нет. Что ты скрываешь?

– Мне нужно поговорить с тобой, Наденька. Присаживайся.

Мы сели друг напротив друга и я продолжила.

– Дорогая, милая Надя. Я очень рада, что ты так беспокоишься обо мне, но я вынуждена отказаться от твоего предложения. Подожди, выслушай меня, – я взяла ее ладонь и остановила вспышку возмущения. – Мне очень, очень больно говорить об этом.

– О чем ты говоришь, Софья? Я ничего не понимаю!

– Поразмыслив, я решила, что я не имею права обременять твою семью подобными заботами. Твой батюшка хороший человек, раз осознал свои ошибки. Я верю, что ты будешь счастлива, и это то, что я желаю тебе от всего сердца.

– Софушка, я не могу поверить, что ты приняла это решение самостоятельно. Ведь на днях мы так радовались этому событию. И ты была счастлива поехать со мной. И вот теперь я слышу это. Я не верю, что ты пришла к такому решению по своей воле. Если ты что-то знаешь и не говоришь мне, если папенька будет против, в таком случае и я не поеду.

– Что ты, что ты! Не вздумай даже. Твой батюшка добрейшей души человек, если его терзает совесть за содеянное. Но подумай, ты только что помирилась с ним, а уже ставишь ему условия. Это же безрассудство.

Надюша смотрела на меня, как затравленная лань, которая не знает, как преодолеть препятствие.

– Я не могу оставить тебя здесь одну.

– Не переживай, все будет хорошо. Ведь Любава тоже осталась, и она совсем рядышком. Мы будем писать тебе письма и, возможно, сможем навещать друг друга. – я попыталась улыбнуться, но получилось очень наигранно.

Весь остаток дня мы провели вместе, ни на минуту не отходя друг от друга. Я помогла Наде упаковать ее скромные наряды в небольшой чемодан. Она неоднократно пыталась изменить мое решение, но я осталась при своем мнении. Любава отпросилась на несколько часов, чтобы проводить Надюшу. Мы стояли втроем, говорили добрые слова, прощались и обнимались. И тут наша храбрая Надя впервые в жизни заплакала. Она плакала так горько, что мое сердце дрогнуло, и я заплакала вместе с ней. Стена спокойствия, которую я возводила весь день, рухнула, как карточный домик.

Глава 5. Назад в прошлое

Спустя год, все еще будучи в учебном корпусе, я отмечала свой 16-й день рождения с подругами Любавой и Верой. Наши судьбы все еще зависели от рекомендаций преподавателей. Все наши документы находились у директора Воспитательного дома, и вопрос моего будущего оставался открытым. Мы сидели за столом и пили чай, когда вошла Шурочка, как всегда, озаряя все вокруг своей улыбкой.

– С днем рождения, дорогая! – воскликнула она, подходя ко мне и протягивая небольшой сверток, обернутый пергаментом.

– Благодарю, – ответила я, принимая подарок.

Все с нетерпением ожидали моих эмоций, когда я разворачивала пергамент. Увидев великолепную ткань, я поняла, что это шарф, и была в восторге.

– Какая прекрасная вещь! Должно быть, очень дорогая. Я не могу принять такой ценный подарок, – сказала я.

– Не волнуйся, это от всех нас. Так что вышло это не так уж затратно. Надень его, – ответила Шурочка.

Этот шарф стал, пожалуй, самым красивым и ценным предметом моего гардероба наряду с той заколкой, которую я хранила в старой шкатулке. С радостью накинув платок на плечи, я вдохнула аромат новой вещи. Все аплодировали и поздравляли меня, а я любовалась изысканной тканью.

– Тебе очень идет, Софья! – восхищались подруги.

Однако за этим праздником скрывалась определенная тревога. Нас с юных лет готовили к тому, что рано или поздно нам предстоит покинуть свое убежище и вступить в самостоятельную жизнь. Несмотря на волнения, я старалась наслаждаться моментом и быть благодарной за ту любовь и поддержку, которые окружали меня. Мне было известно, что многие из моих сверстников по Дому находились в схожем положении, и это вселяло в меня уверенность.

Между тем, я не переставала мечтать о новой жизни, которая меня ожидала. Я надеялась на шанс проявить себя и найти свое призвание. Шарф от моих подруг стал символом моих надежд и стремлений. Он был напоминанием о том, что даже в самые трудные времена рядом есть люди, готовые поддержать и направить меня.

***