Триггер

– Аварию…

– Машина сорвалась с дороги, – говорит Мэтью, хмуря брови.

Меня охватывает паника.

– Патрик? Где Патрик?

– Успокойся. Ты была одна в машине. Он у меня. С ним всё в порядке.

Закрываю глаза, с облегчением выдыхая.

– Твою машину нашли на Уилл Рождерс Стейт Парк роуд.

– Где? – спрашиваю я, хотя хорошо расслышала его слова. – А что я там делала?

– Хороший вопрос, только мы рассчитывали, что ты сама нам об этом скажешь.

Меня не покидает чувство, будто всё это какая-то игра. Меня разыгрывают. Это не может быть правдой. Что я могла делать там? Как я могла сорваться с дороги, ведь я аккуратный и опытный водитель? Нет, это какая-то ошибка.

– Как это случилось?

– Мы не знаем. Твою машину чудом заметил проезжающий мужчина. Если бы не он, даже не знаю… За дверью полицейские, у них к тебе есть вопросы. Ты действительно ничего не помнишь?

– Нет.

– А про Бритни ты тоже забыла? – глядя исподлобья, спрашивает Мэтью.

Тело тут же пронзает стрелой ненависти и презрения.

– Лучше бы я забыла про эту мразь! – выплёвываю я.

Открываю глаза, фиксируя это воспоминание. С него продолжилась моя нормальная жизнь. Жизнь, поделённая аварией восемнадцатого августа на «до» и «после».

Никогда прежде чёрная дыра в памяти не пугала меня так, как теперь.

4

Не знаю, сколько времени я уже стою у входной двери и внимательно смотрю в глазок. Я жду, когда сосед из квартиры 4F пройдёт мимо. Уверена, что смогу узнать его не только в профиль, но и со спины. Он высокого роста и в отличной физической форме. В моих фантазиях на левом плече у него татуировка в виде головы тигра. Она выглядит агрессивно и отлично сочетается с его волевым, чётко очерченным подбородком. Но при этом на груди, на уровне сердце, у него набит улыбающийся смайлик, который в моих видениях приводит в восторг его любовниц. Но так ли это на самом деле? Этот вопрос я задаю себе уже давно, но только сегодня, кажется, я действительно созрела узнать правду.

Он проходит мимо моей двери, уткнувшись в свой телефон. Я выскакиваю в коридор, чувствуя, как нарастает волнение. Надеюсь перехватить его взгляд, но он не оборачивается на шум за спиной. Всё время ожидания я пыталась сложить в голове свою речь, но теперь, когда он быстрым шагом идёт к лифту, я просто боюсь опоздать.

Он входит в кабинку первым, я влетаю вслед за ним. Поправляю выбившуюся прядь волос и ловлю на себе его взгляд. Запоздало здороваюсь, приветливо улыбаясь. От удивления он вскидывает брови, на автомате убирая телефон в задний карман джинсов.

– Как самочувствие? Тебе уже лучше? – его интерес и осведомлённость ввергают меня в ступор. – Я слышал про аварию.

– Понятно. Да, уже лучше, – говорю я, все связные мысли разлетелись, как стая испуганных птиц.

Мне сложно сказать, когда мы виделись с ним в реальной жизни в последний раз, но я уверена, что до этого момента наше общение с ним начиналось и заканчивалось короткими кивками приветствия. И мне совершенно непонятны ни эта раскованность, ни фамильярность, что так отчётливо сквозят в его интонациях. От его цепких глаз с поволокой у меня по коже бегают мурашки. Сама не понимаю почему, но я не просто напряжена, а испытываю настоящий страх в его присутствии.

– Чем собираешься заняться на выходных? – спрашивает он, и я точно выныриваю из болота забвения, куда, казалось, проваливалась всё это время.

– Да вот, пока мой парень в отъезде, решила устроить ему сюрприз, – произношу заранее подготовленную и тщательно отрепетированную фразу, нервно вращая в руках телефон. – Хочу перекрасить нашу спальню, но не уверена, понравится ли ему цвет.

Боковым зрением я замечаю, как его брови в удивлении ползут вверх. Едва ли упоминание о покраске стен – тот ответ, на который рассчитывал этот самец, спрашивая меня про выходные. С этими мыслями я невольно бросаю взгляд на мутную зеркальную панель лифта в поисках доказательств своей привлекательности, но вижу только размытый силуэт, который с писклявым звонком плавно разъезжается в разные стороны. Мы спустились в паркинг и от легкого дуновения ветра меня пробирает озноб.

Вновь вижу перед глазами обнажённого соседа. Он поворачивает девушку к себе спиной. Кладет руку ей на спину, и она плавно опускается перед ним на простыни. Он нежно целует её вдоль позвонков, заставляя её глаза темнеть от страсти и желания. Она томно дышит, призывая его к активным действиям. Его не нужно просить дважды. Температура в комнате растёт, движения становятся резче, а стоны громче. Её руки распластаны по простыням. Пальцами она судорожно ищет опоры. Она комкает ткань, пробираясь вперёд, пока не хватает металлические прутья изголовья кровати. И я вижу стены, выкрашенные в глубокий изумрудный.

– Я выбираю между изумрудным и синим. Вот вы в какой цвет покрасили бы свою спальню? – спрашиваю я, выбегая вслед за ним из лифта.

– Изумрудный, это же очевидно, разве нет? – отвечает мне сосед, игриво подмигивая правым глазом.

Лучше бы он промолчал.

***

Мне нужно с кем-то об этом поговорить. Должен быть кто-то, кто сможет меня не просто выслушать, но и помочь. И к сожалению, на ум не приходит никто, разве что доктор Лиза Харт – психотерапевт, который по принуждению вошёл в мою жизнь четыре месяца назад. Получив судебный запрет на приближение к Бритни Мур, я была обязана пройти курс по управлению гневом. Лиза не была первой, кому я позвонила в тот день, чтобы обсудить условия, но стала той, кому удалось подавить моё раздражение и даже расположить к себе. Простой фразой «А я знала, что вы ещё позвоните» она буквально лишила меня дара речи. Я точно знала, что набрала её номер впервые, но произнести это вслух почему-то так и не решилась. Её мягкий тембр голоса обволакивал и располагал. А когда я узнала, что её услуги стоят на порядок ниже остальных, потому как в город она переехала недавно и только нарабатывала свою клиентуру, я больше не сомневалась. Тогда я выбрала доктора Лизу Харт от безысходности, но уже сегодня, набирая её номер телефона, я испытываю в ней острую необходимость. Она отвечает после второго гудка и, вопреки ожиданиям, с готовностью соглашается принять без предварительной записи. Я жму по газам. Уверена, это хороший знак. Кто, если не психотерапевт, может дать объяснение всей этой чертовщине?

Через пятнадцать минут я уже вхожу в кабинет доктора Харт. Меня не было здесь больше месяца, но кабинеты, подобные этому, не меняются годами. Такой же светлый, аккуратно напичканный научной литературой, а ещё разными грамотами и сертификатами, развешанными на стене в форме пирамиды. Уверена, что в этой небольшой комнате нет ничего случайного, а потому и эта форма определённо что-то значит в психологии, как и то, куда и как садится клиент. Обычно я предпочитаю кресло, но в этот раз меня лишают права выбора. Это сбивает с толку. Мне требуется несколько минут, чтобы наконец опуститься на диван напротив Лизы. Непривычно. Неудобно. Неприятно.

– К чему такая срочность? – мягким располагающим тоном спрашивает Лиза, скрещивая ноги в лодыжках. – Снова проблемы с Мэтью?

Мотаю головой, не зная, с чего начать. Сжимаю жёсткое сидение, кожа неприятно скользит под пальцами. Бросаю недовольный взгляд в сторону уютного бархатного кресла. Мысли путаются.

– Шейла, ты же знаешь, я здесь для того, чтобы помочь тебе. Я твой друг.

Поднимаю на неё глаза. Я в растерянности. Всю дорогу сюда я пыталась продумать свою речь, сделать её логичной, а не похожей на бред сумасшедшей. Но сейчас, сидя на этом чёртовом диване, всё вдруг кажется глупым и бессмысленным. Слова застревают в горле, снова чувствую себя мошкой под микроскопом. Именно так на меня действует этот кабинет в момент панических атак. Но откуда взялось это чувство сейчас?

Последний раз мы виделись в больнице, когда она вошла ко мне в палату с охапкой орхидей. Величественные красные цветки с яркой жёлтой сердцевиной, встав на прикроватную тумбочку, только подчеркнули убогость и банальность букета, подаренного Мэтью. Правда тогда я и подумать не могла, что удушающий запах гнилых фруктов источают именно эти экзотические красавицы, а потому мучительно шарила взглядом вокруг, пытаясь понять, что же может так вонять. Патрик, что в те дни не отходил от моей кровати, прикрывал нос ладошкой, недовольно морща лоб. И только Лиза, казалось, не замечала этого вовсе, она была искренне обеспокоена моим состоянием и всё время своего визита заботливо держала меня за руку, заглядывая в глаза с плохо скрываемым волнением. А ещё она нередко останавливала свой пронизывающий тяжёлый взгляд на Патрике, из чего я позже сделала вывод, что дети для неё – болезненная тема. Однако, лёжа в тот момент перед ней на кровати, будучи подключённой трубками и проводами к больничной технике, меня истязало странное и необъяснимое чувство тревоги, схожее с тем, что я испытываю и теперь.

– Можно воды? – выдавливаю я, после чего запоздало добавляю: – Пожалуйста.

Лиза делает два шага в сторону окна, где на кофейном столике стоит стеклянный графин и два пустых стакана. На ней – элегантный брючной костюм модного молочного оттенка. Всякий раз, когда на меня не направлен её цепкий профессиональный взгляд, я ловлю себя на том, что изучаю её. Меня это успокаивает. Сейчас, когда она наполняет водой один из бокалов, я вижу её изящный профиль: ровная линия лба, аккуратный нос, высокие скулы, точёный подбородок. Длинная чёлка спадает на лицо, и золотистая прядь тонких волос начинает магически искриться в солнечном свете. Первой мыслью об этой женщине, после того как улеглась злость и обида за вынужденные сеансы терапии, было: я хочу выглядеть так же в свои сорок с хвостиком. На этой мысли я ловлю себя и теперь. И ведь, чёрт возьми, это желание взялось не на пустом месте.

Ей, как и мне, доводилось быть преданной любимым мужчиной, и, кажется, она не понаслышке знает, что такое расти без отца. Я чувствую наше родство душ и уверена: мы с Лизой похожи не только внешне, но и внутренне. Однако есть то, что незримой стеной всегда будет стоять между нами. Она доктор, а я – пациент.

Доктор Харт протягивает мне стакан с водой, после чего снова опускается в «моё» кресло.

– Ты приехала помолчать? – спрашивает Лиза, улыбаясь одними губами. – Если так, то могу предложить кофе с конфетами.

– Нет. Мне нужно с кем-то поговорить. С кем-то, кто сможет меня выслушать и понять, – запинаясь, выпаливаю я после того, как сделала несколько коротких глотков.

– Отлично, ты пришла по адресу. Ты что-то вспомнила?

Лиза, пожалуй, одна из немногих, кто не считает чёрную дыру в моей памяти нормой. Уверена, что для неё этот вопрос не праздное любопытство, ей действительно важен мой ответ. Жаль, но я, как и в прошлый раз, вынуждена молча покачать головой: улучшений нет.

– Хорошо, тогда, вероятно, ты снова поругалась с Мэтью, я права?

Сколько раз в этих стенах я раскрывала перед ней свою душу: десять, пятнадцать, двадцать? Сложно было только в первый раз, но потом… я уже не могла остановиться. Давясь слезами, я раз за разом возвращалась не только в недавнее прошлое, вспоминая предательство Мэтью, но и окуналась в сумеречный дом моего детства. Туда, где пахло водкой и марихуаной. Туда, где мать запирала меня в комнате, заставляя делать уроки, а сама пила и трахалась за стенкой с очередным мужиком. До Лизы я никому об этом не рассказывала. Мэтью не в счёт, я была вынуждена ему рассказать правду, чтобы хоть как-то объяснить холод и отчуждение наших отношений. Он никогда не знал её как наркоманку или законченную алкоголичку, для него моя мать была совсем другой женщиной, той, которой она стала после смерти моих бабушки и дедушки. Но, скорее всего, её изменил не их скоропостижный уход (они погибли в автокатастрофе, когда мне едва исполнилось двенадцать), но их завещание. Прежде чем унаследовать трастовый фонд и дом в Малибу, она должна была пройти курс реабилитации. Эта принудительная мера помогла мне тогда обрести мать, съедаемую чувством вины, отчаянно пытающуюся загладить ошибки прошлого. Интересно, а для чего в моей жизни появилась доктор Лиза Харт? Уж явно не для того, чтобы подавить мой гнев в отношении Бритни Мур. В противном случае, она явно потерпела фиаско.