Сердце Черной Пустоши. Книга 1

Наверно, плакала бы до самого вечера, если бы не дракончик, который взволнованно перебирает лапками по кровати, сминая покрывало и поскуливает, словно потерянный щенок.

Свернувшись в клубок, я обняла подушку и гнусавым голосом позвала дракончика:

– Дилариод, все хорошо. Все хорошо, де бойся…

Голос прозвучал жалобно, а слова жалко и фальшиво. Я снова начала всхлипывать, перемежая рыдания причитаниями, чтобы не пугать дракончика еще больше.

– Хорошо… Хорошо… Черт побери, что же тут хорошего! Диларион! Вот за что он так со мной? И как я могла? Как могла назваться леди Черной Пустоши? Я же боюсь этого, боюсь, как огня, Диларион…

Дракончик что-то пискнул, а меня осенило.

– Если бы я могла выбирать, знаешь, что бы я выбрала?

Дракончик заинтересованно хлопнул глазами-бусинками.

– Если бы я могла выбирать… Я хотела бы, чтобы это плавание никогда не заканчивалось! – выпалила я и испуганно закрыла рот ладонью.

Тут же каюта содрогнулась от смеха. Жуткий, леденящий, пугающий до одури женский хохот раздался так неожиданно, что я замерла, словно превратилась в статую. В следующее мгновение я забилась в угол, прижимая к груди дракончика одной рукой, а второй сотворила вокруг мерцающий щит.

Хохот умолк, по каюте пробежал легкий ветерок, и снова все замерло, а я поняла, что грохот в ушах, это биение сердца.

Чуть прищурившись, оглядела каюту истинным зрением, но она выглядит также, как и за секунду до хохота: кровать, стол, стул, сундуки, коробки. Если бы несколько секунд назад здесь был призрак, тем более призрак мага, я бы это увидела. Но в каюте пусто.

– Это говорит только об одном, Диларион, – прошептала я. – Или я схожу с ума от горя, или… Или призрачная леди была сильным магом. Сильнее меня. Хотя тетушка называла меня одаренной…

Дракончик пискнул, как если бы ему не понравился ни один из вариантов.

– Я сказала правду, Диларион, – проговорила я. – Я не хочу в Черную Пустошь. Я не хочу, не желаю быть леди Черной Пустоши. Я… Лучше каждый день подвергаться сотне опасностей, и терпеть все это… Только не то, что велит мне долг.

Диларион свернулся в клубочек и зажмурился. Тельце часто вздымается от дыхания, раздвоенный черный язык облизал пальцы. Не знаю, сколько просидела неподвижно, боясь потревожить сон пригревшегося питомца, когда в дверь постучали.

– Ужин через пятнадцать минут, леди, – раздался ломкий голос Конька.

– Благодарю, Марко! – крикнула я юнге, вскакивая с кровати.

Памятуя об угрозе виконта, которую тот, несомненно, претворит в жизнь с изощренным удовольствием хищника, я вскочила с кровати.

Только сейчас увидела свернутый в трубочку корсет, который лежит под подушкой. По телу прокатилась нервная дрожь, а в груди вспыхнула смесь гнева и страха. Когда вспомнила надменное, нахальное лицо виконта, платье, которое он принес, сорвала с себя несколькими движениями, как и белье, и чулки, не желая носить на себе то, чего касались его руки.

Рискуя оказаться привязанной к кровати, наскоро посетила купальню и освежилась. Теплая вода и ароматная пена враз придали уверенности.

Выбежав из омывальной в одном полотенце, я ринулась к походным сундукам. Синее бархатное платье, расшитое раухтопазами и отделанное золотом, бросила на спинку стула, предварительно разгладив его щелчком пальцев.

Нежно-голубые панталоны, длинные, подходящие вечернему времени, с лентами у щиколоток, натянула на синие чулки, сотканные из слюны гаупасских пауков. Закрепила чулки поясом, кружевной верх которого выглядывает над панталонами. Синий лиф, отделанный голубым кружевом, скрылся под полупрозрачной тканью сорочки. Бережно уложив в несколько рядов-складок мягкий шейный платок, скользнула руками в широкие рукава платья. Когда тяжела ткань осела на бедрах, потянула за завязки на спине, утягивая наряд. А потом вспомнила, что забыла надеть корсаж.

Покосившись на тот, что виконт оставил на кровати, покраснела. Затем нахмурилась. Подхватив злополучный предмет, а также ворох остальной одежды, что принес виконт, оставив после себя идеальный порядок, отнесла в корзину для белья в купальню.

– Займусь позже, – пояснила я дракончику, который уже устроился возле двери и поглядывает на меня умильными глазками.

Закусив губу, я склонилась над сундуком с бельем, выбирая корсаж. Выбор остановила на черном, с голубыми розочками. Но не успела взять его, как в дверь постучали.

Я вздрогнула, а из-за двери раздалось:

– Ужин подан, миледи.

– Благодарю! Я уже иду! – ответила я несколько громче, чем следовало бы, и шепотом пожаловалась Дракончику: – Без корсажа, значит, ходить по кораблю преступление. И к ужину опаздывать преступление! И, между прочим, непонятно, что хуже: вызвать порицание и сомнение в собственной добродетели или оказаться привязанной к кровати?

Произнеся последние слова, почувствовала, как запылали щеки.

Наскоро уложив волосы в тяжелую косу, я выскочила из каюты, верно расставив приоритеты.

Виконт при моем появлении встал и отодвинул стул, отпустив матроса, который сопровождал меня до стола, взмахом руки.

Пожелав приятного аппетита дежурным тоном, вновь склонился над своей тарелкой.

– Вы вовремя, леди, – тихо сказал он, не особо старательно пряча издевательскую улыбку. – Ни на минуту не опоздали.

Я невозмутимо положила себе на тарелку салат и, наколов зеленые листья на вилку, ответила:

– Ваши доводы показались достаточно убедительными, виконт.

Хрустнув салатом, с трудом сдержалась, чтобы не зашипеть, как кошка, когда де Жерон весело произнес:

– Отрадно, что наконец, удалось найти на вас управу.

– Не смейте говорить обо мне, как о норовистой кобылице! – возмутилась я.

– О, что вы! Я отношусь к вам с должным почтением, как… к своей леди, – ответил виконт, накладывая в тарелку сразу несколько отбивных.

– В ваших устах «моя леди» звучит двусмысленно и неприятно, впрочем, как все, что вы говорите.

Столовый нож в руке виконта заскрежетал по тарелке, и я любезно посоветовала ему не резать фарфор.

Несколько минут виконт ел молча, отдавая предпочтение мясным блюдам.

Я же, не успев проголодаться после вылазки на камбуз, уныло ковыряла салат, не скрывая, что ужин, как и компания виконта, мне неприятен, и я лишь отбываю досадную повинность.

Думала, виконт так и будет молчать до конца ужина, но он неожиданно и зло произнес:

– Значит, все, что я говорю отвратительно, миледи?

– Бенара любит повторять, что оскверняет уста не то, что в них входит, а то, что из них исходит, – холодно ответила я.

– Готов поспорить, что в уста вашей Бенары никогда и не входило ничего предосудительного, – заинтересованно кивая, подтвердил виконт.

При этом он смотрел мне прямо в глаза, а не в декольте, и говорил вежливо. Даже сказанная им фраза, вопреки всему, была верхом изящества. Но мне отчего-то показалось, что он издевается.

Хрюкнув, виконт склонился над тарелкой, а по дрогнувшим плечам, поняла, он смеется.