Халцедоновый Двор. И в пепел обращен

Поправилась Луна отнюдь не настолько, как изо всех сил старалась изобразить, однако рана, нанесенная ножом, уже отстранила ее от дел почти на неделю – дальнейшего пребывания в праздности она себе позволить не могла. Что ж, по крайней мере, мысли о предпочтениях Эоху Айрта принесли плоды. Оленина и кабанья нога, в которую он с радостью вгрызся, пришлись ему по душе куда больше маринованных миног. Правда, до шумных, многолюдных пиров, устраиваемых королями и королевами его родины, их тихому застолью по-прежнему было далеко, но дело обернулось к лучшему и стараний вполне стоило.

– Преступник расплатился за него жизнью, – сказала Луна, сделав глоток вина, щедро сдобренного травами, что укрепляют силы.

Улыбка посла яснее слов говорила о том, что предоставленная королевой возможность от него не укрылась. Быть может, телом Луна была еще слаба, однако смысл выбранных им выражений уловила вполне. Слова его означали, что нападение умалишенного – отнюдь не случайность.

– Но как же быть с тем, кто стоит за его спиной?

В ответ Луна лишь вежливо приподняла брови, ожидая продолжения.

– Возможно, вы, государыня, помните, – сказал посол, пристукнув ногтем по кости на тарелке перед собою, – как почти год назад я предлагал вам некие сведения. Уверяю, их ценность со временем не снизилась.

– Да, но снизилась ли цена? Предлагаемое тобою, милорд оллам, может оказаться вовсе не таким ценным, как ты думаешь. Речь, несомненно, идет о сведениях касательно Гир-Карлин Файфа. О, да, – усмехнулась Луна, – почерк ее мне знаком. Правда, это единственное прямое покушение на мою особу, но его предваряли другие нападки, и кто в них виновен, я знаю. Да, пока что не знаю причин – не могу сказать, какие перемены в Файфе побудили Никневен сменить тактику. Однако ж узнать это, милорд, я могу вовсе не только от тебя.

– Согласен, иные способы у вас есть, но сколько они займут времени? И сколько новых опасностей за это время возникнет? – Оставив все претензии на непринужденную светскую беседу, сид воззрился на Луну с откровенностью едва ли не оскорбительной. – Цена наша вам известна. С тех пор она не изменилась. Покончите с Уэнтвортом – и вы получите и имя, и много более сверх того.

Вошедший в распахнувшиеся за спиною посла двери Перегрин с поклоном замер на пороге.

– Мы примем это к сведению, милорд, – сказала Луна, поднимаясь и протягивая сиду руку. – Ну а сейчас меня, боюсь, призывают дела. Если угодно, можешь присоединиться.

– Благодарю, государыня. Возможно, я так и сделаю.

Поцеловав руку королевы, Эоху Айрт удалился.

– Я вскоре буду, – сказала Луна, оставшись с лейтенантом дворцовой стражи.

– Если Ваше величество соизволит, – откликнулся рыцарь, – сестры Медовар покорнейше просят уделить им минутку времени.

– Впусти их.

Брауни склонились перед Луной в почтительном реверансе, но, как только Перегрин ушел, выпрямились.

– Я должна идти в амфитеатр, – сообщила Луна. – Прошу, скажите же, что вы принесли новости.

Ответ Розамунды прозвучал коротко, энергично – весьма неожиданно для особы, невзирая на многолетнюю связь с королевским двором, имевшей столь явно провинциальный вид. Принарядиться, нанося визит в Халцедоновый Чертог, сестры обычно не утруждались.

– Сэр Лислик не поднимался наверх с самого марта, и впредь, сколь нам известно, не думает.

Итак, подозрения подтвердились. А как с ними быть – зависело от того, что случится сегодня вечером.

– Благодарю вас, – сказала Луна, проверяя булавки, скреплявшие воедино ее замысловатую прическу. – Возможно, вы мне скоро понадобитесь. Вы ведь останетесь на поединок?

Круглое лицо Гертруды сморщилось в гримасе отвращения, однако брауни кивнула. В знак благодарности коснувшись ее плеча, Луна направилась к выходу.

Амфитеатр находился в одном из самых отдаленных уголков Халцедонового Чертога. Его древние выщербленные камни видели еще времена римлян. Давным-давно ушедший в недра непрестанно меняющейся столицы, он сделался частью подземного дворца дивных. Когда вокруг становилось тихо, над амфитеатром все еще слышались слабые отзвуки голосов людей и зверей, сражавшихся и погибших на его арене.

Впрочем, сейчас от тишины не осталось и следа. Ступив на белый песок, Луна увидела на каменных скамьях едва ли не всех своих придворных. Запасшиеся подушками и чашами вина, все ждали начала потехи. Роскошный балдахин прикрывал ложу Луны – сразу же за невысоким каменным барьером, окружавшим арену. Повинуясь ее кивку, два трубача у входа дунули в фанфары, и на арену, в сопровождении секундантов, вышли сэр Керенель и сэр Лислик.

Черноволосый рыцарь и златовласый. Если Луна не ошибалась в суждениях касательно их сердец, оба являли собой полную противоположность в отношении к смертному люду. В сем поединке непременно увидят борьбу двух точек зрения, и с этим она, к несчастью, не могла поделать ничего.

Оба поклонились королеве, и Луна громко заговорила.

– Сэр Лислик. Что за причина привела тебя сюда отстаивать свою честь?

Вызывать Керенеля Лислик имел полное право, пусть даже первым нанес оскорбление сам: оправдываясь, Керенель усомнился в истинности его слова, а стало быть, и в его честности. Согласно неписаным правилам подобных вещей, попытка покушения на жизнь Луны дела никак не касалась: вопрос состоял лишь в том, справедливо ли Лислик обвинил Керенеля в небрежении долгом. В ответ златоволосый рыцарь кратко, однако исчерпывающе изложил суть размолвки, как будто хоть одна мышь в углу об этом еще не слышала.

– Сэр Керенель, – сказала Луна, выслушав Лислика до конца, – какое оружие ты, получивший вызов, выбираешь для поединка?

– С позволения Вашего величества, рапиру и дагу, – с новым поклоном ответил он.

– Мы одобряем сей выбор.

Пустая формальность: вопрос об оружии был решен секундантами еще накануне. Преклонив колено на песчаной арене, Лислик, как оскорбленный, принес клятву первым, а следом ее повторил Керенель.

– Во имя древней Маб, пред царственным троном Вашим ручаюсь сей клятвою в том, что ныне питий и яств не вкушал, а на себе не имею ни кости, ни камня, ни трав, ни чар, ни волшбы и ни ведовства, коим честь дивного может быть попрана, бесчестие же – возвышено.

Керенель умолк, однако Лислик не спешил подниматься на ноги.

– Государыня! – сказал он. – Да, я дерусь за собственную честь, но делаю это ради вашей славы, никак не ради собственной. Могу ли я молить вас о милости?

Луна едва сдержала рвущееся с языка ругательство. Ну, разумеется, этой просьбы следовало ожидать. В конце концов, он ведь – ее спаситель, рыцарь, которого славит весь двор. Отказать – значит, выдать свои подозрения… однако одаривать знаками благосклонности этакую гадюку – как же это противно!

Между тем иного способа выяснить, чего он стремится достичь и кто дергает его за ниточки, не имелось. Оставалось одно: подыграть. Сдернув с руки черную кружевную перчатку, Луна склонилась через барьер ложи и подала ее рыцарю. Лислик приколол перчатку к белоснежному рукаву. Придворные зааплодировали.

Наконец оба встали по местам, среди утоптанного песка. В руках поединщиков блеснули серебром рапиры и даги. Амфитеатр разом стих.

– Начинайте, – велела Луна.

Не успело слово слететь с ее губ, как Керенель с быстротою змеи ринулся к противнику. Лислик отпрянул назад. Клинки замелькали в воздухе, песок брызнул из-под ног. Дабы не оказаться прижатым к краю арены, Лислик отскочил в сторону. Да, сомнений быть не могло: рапирой Керенель владел мастерски.

Но Лислик весь прошлый год учился у итальянского фавна по прозвищу Иль Велоче[16 - Il Veloce (ит.) – Быстрый.], переселившегося на жительство в Халцедоновый Чертог. Дагой он орудовал превосходно и не преминул обратить быстроту натиска Керенеля против него самого. И раз, и другой обошел он защиту черноволосого рыцаря, да так, что спасла Керенеля лишь невероятная ловкость.

От тишины, знаменовавшей собою начало поединка, давным-давно не осталось и следа. Дивные разразились воплями, подбадривая того, кому желали победы. Имя Керенеля звучало нечасто – ведь героем дня был Лислик, но это было еще не все. Вслушиваясь в крики, Луна примечала новых и новых его союзников – дивных, что разделяли его взгляды на смертных. На расправе с несостоявшимся убийцей их одобрение вовсе не останавливалось.

А клинки внизу продолжали сверкающий танец. Суть поединков – хоть на земле, хоть под землей – состояла в проявлении готовности защищать свою честь, а исход их был почти неважен. Почти… но не совсем: в конечном счете, Керенель действительно отнесся к своим обязанностям спустя рукава, и обвинение Лислика было вполне справедливо. А посему, хоть публика и сошлась сюда ради захватывающего зрелища, чем оно завершится, понимал каждый.

Оттеснив противника к барьеру, Лислик прижал к камню клинок его рапиры. Быстрый укол даги непременно пронзил бы ладонь Керенеля, не выпусти тот эфеса и не отдерни руку. Но, как бы проворно черноволосый рыцарь ни отступал, как бы ни прыгал и ни изворачивался, долго обороняться одною лишь дагой он не мог, и Лислик усилил натиск, готовясь нанести смертельный удар. Вот Керенель рухнул на колени…

– Стойте! – воскликнула Луна за миг до того, как клинок достиг цели.

Острие рапиры Лислика не дотянулось до Керенелева горла всего лишь на палец. До смерти в поединках доходило нечасто, но если дело столь явно касалось чести королевы, винить Лислика в смерти противника никому бы и в голову не пришло. Слишком гордый, чтоб малодушно сдаться, Керенель был обречен.

Однако у Луны имелись на него иные планы.

– Пролитие крови дивного – дело чудовищное, – объявила она. – Подобную участь мы оставляем для истинных изменников нашему трону. Небрежение Керенеля доказано. Пусть же его наказание будет таким: на год и один день он изгнан из Халцедонового Чертога и всех прилегающих владений, а места в рядах Халцедоновой Стражи лишен. Но когда этот срок подойдет к концу, он будет с радостью принят в наших чертогах, а со временем может вернуть себе все прежние отличия.

Уж не почудилась ли ей мимолетная злость в глазах Лислика? Если и нет, он поспешил ее скрыть.

– Мудрость и милосердие Вашего величества – бесценный дар для нашей страны, – сказал он, вкладывая рапиру и дагу в ножны.