Халцедоновый Двор. И в пепел обращен

Итак, хмурым ноябрьским днем парламентарии вновь собрались в Вестминстерском дворце на битву за власть над Англией. Сырые, промозглые ветры дули в разбитые окна часовни, вгоняя сошедшихся в дрожь, заставляя плотнее кутаться в плащи. Жертвы долгих лет, миновавших с последнего роспуска Общин, окна пребывали в состоянии столь же скверном еще весной, но тогда на это никто внимания не обращал. Теперь же, в холодных объятиях ранней зимы, разруха заметно усугубляла мрачность парламентских слушаний.

Вдоль одной из стен тянулись ряды противников короля, включая всех их «офицеров». Пожалуй, вряд ли хоть кто-нибудь не прочил им в генералы Джона Пима, и вот он, ведет за собой на поле политической брани, против дезорганизованных сил Короны, и Гемпдена, и Сент-Джона, и Строда, и Холлиса, и Хезилриджа, и фанатичного сынка государственного секретаря, Генри Вейна-младшего. Будь на то их воля, они превратят короля в беспомощного калеку, мало-помалу урезая его власть, пока вся она не перейдет в их руки. Начало уже положено, теперь они готовят следующий ход.

Покончив с молитвой, открывающей слушания, Энтони не сводил немигающего взора с Пима.

«Несомненно, он понимает, что произошло. Умом он не слабее меня».

Если Энтони что и узнал о Пиме за те три с половиной катастрофических весенних недели, так это – что он сущий гений по части выбора нужного момента. В отличие от своих подчиненных, он никогда не позволял убеждениям сбить себя с самого выгодного курса. Как бы ни рвался Пенингтон восстать против епископов и уничтожить епископат в корне, Пим сдерживал соратника, дабы его пуританский фанатизм не оттолкнул прочь более умеренных членов палаты. Но когда его час настанет…

Тут не вслушивавшийся в прения Энтони увидел, как Пим принял переданную ему записку и, обнажив голову, поднялся.

«Должно быть, дождался случая».

Накануне вечером в Лондон прибыл Томас Уэнтворт, граф Страффорд. Парламент заседал уже около недели, но Пим не спешил с нападением – ждал, пока враг не займет своего места в Палате лордов. Теперь он, наконец-то, получил возможность выступить против «злого советника» короля – человека, которого собирался обвинить во всех шотландских и ирландских неурядицах, не говоря уж о невзгодах Англии. Прямого удара по Карлу Пим нанести не мог, но мог донимать короля, как охотничий пес – медведя, нанося ему множество мелких ран и обескровливая его власть.

Слабовольный Лентхолл, сменивший в спикерском кресле Гленвилла, дал Пиму слово.

– Я имею сообщить вам нечто весьма и весьма серьезное, – во всеуслышанье объявил Пим, – и потому призываю парламентских приставов очистить вестибюль от посторонних и запереть все двери в палату.

На скамьях зароптали.

Подождав, пока приставы не выполнят его просьбы, Пим начал атаку. В речи своей он обрушил на голову графа Страффорда целую череду обвинений – от тирании до злодеяний полового свойства. И вовсе не он один: следом за Пимом с речью, куда менее членораздельной, однако гораздо более пылкой, выступил один из его приспешников, Клотуорти, а за этим еще и еще. И все вели к одному и тому же – призывали отдать графа Страффорда под суд по обвинению в измене.

То же самое Пим многие годы назад пробовал проделать с герцогом Бекингемом, но Карл предпочел уберечь тогдашнего своего главного советника от нападок, распустив парламент. Теперь, когда Карл не мог от сего уклониться, лидер парламентариев снова взялся за свое. И на этот раз вполне мог добиться победы.

Но прежде всего – комитет. Разумеется, без разбирательства особого комитета – никак. Состав удивления тоже не вызывал. Пим, по обыкновению, тщательно все спланировал, и комитет вернулся в палату с отменной быстротой, что послужило началом общим прениям. Воспользовавшись представившейся возможностью, Энтони потребовал слова.

– Несомненно, лорд Страффорд и здесь, и в Ирландии совершил многое, требующее пристального рассмотрения, – сказал он, обведя взглядом соратников. – Достойны ли его деяния зваться изменой? Этот вопрос должен решить суд. Но мы не должны допустить, чтобы они остались незамеченными, дабы и остальные впредь помнили, где пролегают границы закона и справедливости. Всенепременно, джентльмены – давайте пошлем Лордам требование о его отставке!

Садясь, он со злым удовольствием отметил гримасу изумления на лице Пима. «Ты думаешь, будто я поддерживаю тебя и твою клику. Но это не ради вас. Это – ради Луны».

Известий от Керенеля пока что не поступало, хотя в Файф он уже прибыл. Да, безумцы с железными ножами при дворе более не появлялись, однако смута-то продолжалась. Посему им с Луной требовались сведения, имевшиеся у Эоху Айрта, а для этого необходимо было избавиться от Томаса Уэнтворта, графа Страффорда.

В кои-то веки Энтони был рад Пимовым нападкам! Конечно, клику Пима и многое из того, за что они ратовали, он по-прежнему презирал, но в данном вопросе на время оказался с ними заодно.

Вскоре Энтони вызвали запиской в Старый двор. Выйдя наружу, он обнаружил посреди булыжной мостовой ожидавшего его Бена Гипли.

– Отставки и суда над графом они уже потребовали? – спросил тот, едва поздоровавшись.

– Да, – отвечал Энтони. – Пим и прочие отправили требование в Палату лордов.

Гипли со злобою выругался.

– А Страффорд только-только вернулся! С утра отбыл в Уайтхолл, для разговора с королем, а назад явился – пяти минут не прошло, я видел. Проклятье!

Его ругань привлекала слишком много внимания. Между тем, во дворе они были далеко не одни. Парламент едва начал слушания, но улицы Вестминстера уже заполонили целые толпы народу. То были те самые подмастерья и чернорабочие, докеры и моряки, что ранее в этом году осаждали дворец архиепископа Лода. В последнее время уличные беспорядки, несомненно, вдохновляемые Пимом и прочими, сделались обыкновенной чертой лондонской жизни. Оттащив Гипли в сторону, Энтони понизил голос:

– Темер желает его устранения. Луна велела мне сделать это, если сумею. Отчего идти на попятный сейчас?

– Оттого, что Страффорд намерен отдать под суд Пима и его присных, – процедил сквозь зубы глава его тайной службы. – За измену в виде пособничества ковенантерам. Он, дескать, мог сломить их силы – потому-то Пим и решил нанести удар первым.

Услышав это, Энтони покачнулся. Да, в тесном союзе Пима с ковенантерами он нимало не сомневался, но о существовании такой великолепной возможности прищемить оппозиции хвост даже не подозревал.

Ни слова более не говоря, он развернулся и поспешил назад, во дворец. Бен устремился следом. Однако, еще не успев добраться до зала Палаты лордов, Энтони услышал рев толпы и понял: он безнадежно опоздал – если даже предположить, что мог бы хоть как-нибудь предотвратить происходящее. Успел он лишь мельком увидеть Страффорда, вышедшего из зала, да блеск драгоценных камней, украшавших отданную им Максвеллу шпагу.

Уэнтворта пожирала хворь: лицо его приобрело нездоровую желтизну, кожа обвисла неопрятными складками. Сейчас он был совсем не похож на жуткий образ, сотворенный ему молвой. Но толпы зевак не проявляли к сему никакого уважения: Энтони слышал множество едких насмешек, но не увидел, чтоб хоть один человек снял шляпу перед простоволосым графом.

– В чем дело? – глумливо выкрикнул кто-то, в то время как Страффорд бросил усталый взгляд на толпу, сквозь которую должен пройти.

– В сущих пустяках, уверяю вас, – отвечал он со всею уверенностью, на какую только был способен, однако голос его прозвучал хрипло, нетвердо.

– Ну да, еще бы! – крикнул некто другой. – Государственная измена – это ж сущий пустяк!

Толпа разразилась хохотом. Пользуясь тем, что за шумом его не услышат, Энтони обернулся к Бену.

– Обвинения шатки. Вполне возможно, он их одолеет.

– Очень на это надеюсь, – откликнулся спутник, глядя в толпу, устремившуюся по пятам за направившимся к выходу Страффордом. – Ради всех нас. Сила Пима меня тревожит.

«Как и меня», – мысленно признался Энтони. Он-то рассчитывал сделать кое-что для блага Луны… но, похоже, вначале придется позаботиться о благе Англии.

Халцедоновый Чертог, Лондон, 28 декабря 1640 г.

Из всех обычаев, перенятых дивными от смертных, в наибольшее недоумение приводили Луну подарки на Рождество. Разумеется, их никто так не называл, однако обмен подарками в самый короткий день года стал делом обычным и, мало этого, служащим в придворной жизни особой цели.

О чем Луне весьма цинично и напомнил сэр Лислик, явившийся к ней однажды с гончим псом у ноги.

В своем роде пес был просто образцом совершенства – длинное, изящное тело, сливочной белизны шерсть, красновато-коричневые уши… Не дивный в облике пса, но волшебная гончая той самой породы, что разводят в Уэльсе, при дворе Тилуит Тег[17 - Валлийское название эльфов и фей, «малого народца».], если догадка Луны верна. Любопытно, что же он за него отдал?

Лислик поклонился, широко взмахнув шляпой. Все взгляды устремились на него. Естественно, он выбрал для появления час отдыха – из тех, когда вокруг соберется побольше праздных придворных.

– Ваше блистательное величество! Тревоги о вашей безопасности не дают мне спокойно уснуть. Молю: позвольте преподнести вам сей скромный дар, верного спутника, что будет хранить ваш покой.

На лицах некоторых из придворных отразилось явное раздражение. Главным пороком Лислика, добивавшегося королевской милости, были вот эти назойливые напоминания о спасении ее особы, стрелою вознесшем его из относительной безвестности к месту в рядах Халцедоновой Стражи, близ самой королевы. Однако он тут же поспешил исправить ошибку: не распрямляя спины, поднял взгляд вверх и добавил:

– Или хотя бы добудет для вас лису, когда вы снова отправитесь на охоту.

Следовало отдать ему должное: улыбался он очаровательно. Луна с равным очарованием – или, скорее, очарованно – улыбнулась ему в ответ. Стоило ей протянуть руку, как пес без понуканий подошел к ней: этому гончаку не требовалось ни поводка, ни плети, при помощи коих обучают своих собак люди. Деликатно обнюхав ее пальцы, пес послушно склонил голову, позволив Луне дружески почесать себя за ухом.

Лислик шумно вздохнул и приложил руку к сердцу.

– Счастлив тот пес, что находит отклик в сердце хозяйки. Сегодня мне помешает уснуть не тревога, но зависть. О, как хотелось бы мне занять его место у изножья вашей кровати!

Вокруг собралась небольшая толпа придворных, слетевшихся к восходящей звезде. Не все, разумеется, ведь глубина ревнивой неприязни дивных способна граничить с морской. Льюэн Эрл непрестанно дулся, чувствуя, что его обошли. К огорчению Луны, поближе придвинулся и Валентин Аспелл. Как бы ей ни хотелось думать, будто ее дивный глава тайной службы просто присматривает за рыцарем, истина состояла в том, что взгляды Лислика разделял и он.

Как же поступить с псом? Луна отнюдь не была уверена, что гончаку стоит доверять место в спальне, у ее ног. Нет, дело было не в возможной угрозе: желая ей смерти, Лислик попросту позволил бы безумцу убить ее. Сколь высоко он ни взлетел, есть высота и повыше, а чтобы достичь ее, Луна нужна ему живой. Однако гончие Тилуит Тег – создания весьма разумные, способные на куда большее, чем обычные псы. Подарок был сделан затем, чтоб снискать ее расположение: все эти дары в день зимнего солнцестояния – лишь еще один путь к возвышению при дворе. Вот только все это не означало, что Лислик не имел в виду и какой-либо иной цели.

Его следовало разговорить.