Халцедоновый Двор. И в пепел обращен

«Вот он».

Впереди и несколько слева стоял незнакомый ему человек. Прилично одетый, ничем не привлекающий взора, кроме легкой странности в манере держаться, чего-то звериного в облике, неуловимого для большинства… но Энтони видел подобное не впервые.

Уэнтворт опустился на колени и простер вперед руки.

Вокруг незнакомца поднялся угрожающий ропот, взгляды зрителей исполнились жгучей ненависти. Палач поднял топор, а едва тяжелое лезвие опустилось вниз, губы незнакомца скривились в злобной улыбке.

Энтони тронулся с места едва ли не до того, как толпа разразилась ревом, не дожидаясь, пока отсеченную голову поднимут повыше, дабы все могли ее видеть. Нет, вовсе не к незнакомцу: попробуй он сделать хоть что-нибудь в этой толпе, его наверняка разорвут. Ведь он был ославлен страффордианцем, а вопли сгрудившихся вокруг неизвестного походили, скорее, на волчий вой, чем на голоса цивилизованных англичан. Что он ни сделай, чем их ни раздразни, дело кончится беспорядками.

Впрочем, до беспорядков вполне могло дойти и без него.

Из задних рядов толпы донесся грохот копыт: гонцы помчались разносить радостные вести по всей стране. Вокруг началась такая толчея, что Энтони едва не сбили с ног.

«Если упасть, затопчут».

Вцепившись в чей-то рукав, он кое-как сумел устоять. Владелец рукава выругался ему в лицо.

«Прочь отсюда, да поскорей!»

Наконец толкотня поутихла, и Энтони с наслаждением вдохнул свежий воздух. Задние ряды людских масс, заполонивших дальние пределы улиц, что открывали хоть какой-то вид на эшафот, с воплями и веселыми песнями расходились. Замедлив шаг и смешавшись с толпой (но не присоединяясь к общему хору), Энтони двинулся к ближайшим дверям вниз, во дворец.

Халцедоновый Чертог, Лондон, 12 мая 1641 г.

– Где же он? Год с одним днем миновал, – сказала Луна Гертруде, в нетерпении меряя шагами небольшую, украшенную настенными росписями комнату в дальнем уголке Халцедонового Чертога. Многие десятилетия тому назад кто-то украсил ее согласно вкусам смертного возлюбленного, теперь же она, всеми забытая, пустовала. И посему великолепно подходила для аудиенций с глазу на глаз.

Малютка-брауни философски пожала плечами.

– Ну, времена-то нынче не прежние. На соломинке по небу больше не полетишь: вдруг кто увидит? Быть может, дороги развезло…

Дороги… вполне возможно, и все же Луна просто не находила себе места. Довольно ли было той клятвы? Или рыцарь сумел отыскать лазейку и предал ее? Или был разоблачен и убит?

Тревожилась она без причин. До Шотландии далеко, а Керенель, как и предполагала Гертруда, вполне мог недооценить продолжительности путешествия. Или же ускользнуть оказалось нелегко… Так или иначе, обе рассудили, что первым делом рыцарь объявится «У ангела», а уж оттуда Розамунда приведет его во дворец. А может статься, Керенель замышлял вернуться с большею помпой, проверив истинность обещания Луны с радостью встретить его на глазах у всего двора.

Год и один день… Год и один день придворные до хрипоты спорили, какими надлежит быть отношениям дивных со смертными, а между тем влияние Наследников неуклонно росло. Столь очевидных атак, как подосланный убийца или Тейлорова попытка поджога ольхи, более не последовало, но один из самых горячих сторонников взглядов Луны – рыцарь, явившийся к Халцедоновому Двору после ее восхождения на трон – был найден мертвым на лондонских улицах, куда поднялся погулять в облике смертного. Превратности судьбы? Или же кто-то нарочно ослабляет ряды ее сторонников?

Это-то Луна и надеялась сегодня узнать, и с облегчением перевела дух, когда дверь отворилась и Розамунда с поклоном ввела в комнату Керенеля.

За год с одним днем Керенель ничуть не переменился: они ведь не смертные, чтобы стареть и дряхлеть под гнетом невзгод. Правда, одет был на варварский манер, в свободную перепоясанную рубаху с кожаной бахромой по вороту и вдоль рукавов, но ведь, отправляясь в изгнание, он имел при себе только шпагу да то, во что был одет. Приглядевшись внимательнее, Луна отметила в нем некую скованность. Что бы и как бы там ни произошло, изгнание изменит его дальнейшую службу навсегда.

«Надеюсь, все это было не зря».

Керенель преклонил колено и склонил голову так, что его длинные черные волосы пали вперед, точно занавесь. Пересохшие губы коснулись поданной Луной руки.

– Встань, – сказала она. – Встань и расскажи нам, что ты сумел узнать.

С этим она опустилась в кресло, а рыцарь, сцепив за спиною руки, заговорил:

– По повелению Вашего величества я пребывал при дворе Гир-Карлин, в Файфе. Взвешивая ее чувства, вы не ошиблись ни на единую унцию: неприязнь Никневен к вам и вашему двору беспримерна.

Тем временем сестры Медовар исчезли – одни лишь Солнце с Луною знают, куда, однако Луна была уверена: обе появятся, едва в них возникнет надобность. В прошлый раз Керенель их присутствию был не рад.

– Все это давно известно, – заметила Луна, стараясь не выражать нетерпения слишком уж явно. – Кто вдохновитель и зодчий чинимых нам бед?

– Подозреваю, тот, кого там называют Властителем Сумрака, – отвечал Керенель.

«Сколь претенциозный титул…»

Губы Луны дрогнули в легкой усмешке.

– При дворе Никневен он появился недавно, однако нападки на нас, пожалуй, начались далеко не сразу после его прибытия.

Ну, это отнюдь не аргумент против. Если Никневен не дура – а она, к сожалению, вовсе не дура, – то непременно взвесила бы достоинства новоприбывшего, и лишь затем решила, стоит ли следовать его советам.

– Каково его положение при дворе? Кто у него в союзниках?

– Кентигерн Нельт, – ответил Керенель, чем Луну вовсе не удивил. – Великан против тонкости и неспешности Властителя Сумрака, но цели у них одни. Брат, не желая ввязываться в политику вовсе, держится от него в стороне. Но беглецов отсюда там и без брата хватает, и многие называют себя его сторонниками.

Луна стиснула кулаки так, что кончики пальцев едва не коснулись манжет. Уж не преуменьшает ли Керенель вину брата, оберегая его? Но, впрочем, это неважно. Отруби змее голову – и тело если не погибнет, то, по крайней мере, лишится клыков.

– И что ты можешь о нем сообщить? Имя, откуда пришел…

Но Керенель, не дослушав, покачал головой.

– Государыня, я ничего этого не знаю. Он не показывается при дворе. Во владениях Никневен множество пещер и лощин. В некоторые нет хода никому, кроме нее одной, вот где-то там она его и содержит. Ближайшие советники – тот же сэр Кентигерн, ныне командующий ее стражей – с ним видятся, но она полагает его своей собственностью и держит в тугой узде.

– Он – ее любовник?

– Да, и в настоящее время – единственный.

«Еще один повод возненавидеть меня, когда я покончу с ним. Но как это сделать?»

Попросту вторгнуться в Файф Луне было не по силам: возможно, ее войска и превосходят воинство Никневен, но их еще нужно туда привести. Ну, а что до наемных убийц – всякий, кому хватило коварства подослать покусителя к ней, наверняка остерегается того же.

Ее раздумья прервала Розамунда, внезапно распахнувшая дверь.

– Государыня, – заговорила она, – к вам Пр…

Не успела брауни выговорить сего титула, как через порог мимо нее шагнул Энтони.

– Кто из твоих подданных поднимался наверх посмотреть на казнь? – без предисловий спросил он.

Изумленная, Луна поднялась на ноги и краем глаза заметила, что Керенель прячет в рукав кинжал. Выходит, он пришел вооруженным, да еще так взволнован, что обнажил оружие при первой же неожиданности. То и другое не на шутку тревожило… но прежде всего – Энтони.

– Не знаю, – ответила она. – Несомненно, кто-то да поднимался, и не один, но посещать казнь я никому не запрещала. А в чем дело?

– Узнавать дивных под покровом чар я еще не разучился, – сказал Энтони. Дышал он часто, неровно, цепь олдермена на его груди сбилась на сторону. – Кто-то из них был там, в толпе, и вел крамольные речи.

– Крамольные речи?!