Атмосфера

Герои взрывной истории смогли встретиться только спустя год. Все они прожили этот год по разному. Но сразу после взрыва всех участников этой истории тянуло поближе друг к другу, к своим, пока случившиеся еще не было отделено временем и другими происшествиями и делами.

Пока мыслями еще находишься внутри него, в этом переживании и оно еще держит тебя на коротком поводке памяти, без конца возвращая назад, заставляя в тысячный раз вспоминать собственные слова, движения и переживать о неиспользованных возможностях тех же движений и слов. Кто сейчас поймет тебя лучше, чем человек, который видел все тоже собственными глазами и пережил все собственными нервами.

Люди жались друг другу, но… Но сперва нужно, как всегда управиться с делами, а уж потом можно собраться и поговорить и, конечно, не только и не просто поболтать. Многие из участников нуждались в подтверждении и одобрении своих реакций. Но… Сперва лечили детей и следили за новостями, ожидая появления Крафта хоть в каком-то информационном намеке. А когда детей вернули домой и Ефимовская деятельность по данному вопросу подходила к логическому завершению и вроде бы все имели полное основание выделить для встречи время в полном составе, она сорвалась по вине Ефимова.

И уж если, говорить о ближайших после взрыва событиях, не имеющих к нему непосредственного отношения, так, пожалуй, можно начать с него – человека по вине которого Крафт широко и вольготно развернулся в чужом городе, Мадьяров подался в бега, Нелли пережила как минимум ряд неудобств, втянув в круг своих проблем и свою подругу Поленьку, за которой прицепом приклеялся Федор, а дальше, как в сказке про репку – его друг Вован. И это люди, оставшиеся в живых…

Поведи Ефимов себя по другому, уши разуй, мозгами получше раскинь, ничего этого или много чего из этого не случилось бы вообще. Должность – это сила. И прокол Ефимова, конечно, не только ему казался не слабым. Но сказать майору об этом в глаза ни у кого ни наглости, ни совести не хватило. А может люди чувствовали, что не смотря на повышенную активность и трудоспособность, демонстрируемую им во время завершения дела, Ефимову совсем не сладко. И даже больше – с ним вообще не все в порядке.

Бравый майор, энергично разобравшись в происшедшем, выдержавший все проверки и официально при свидетелях, извинившись перед Мадьяровым, дело наконец закрыл. На следующий же день, по городу разнесся слух, что майор, оказывается, заранее договорился со своим начальством об отставке после завершения этой истории и теперь из органов уволился.

Поленька, прослышав об этом, отправилась Ефимова навестить. Но обнаружила дверь майорской квартиры опечатанной, как опечатывают место преступления.

Да, нет, Поленька – объяснили ей в милицейском участке – это что б за квартирой удобнее было следить и сообщить ему, если что не так. Жить – то он в Перепелкино будет – у него там рубленный дом. Да погоди, Поленька – не горюй, говорят – начальство ему негласно срок – год дали. Если одумается, может вернуться. У нас и присылать-назначать никого пока не будут. Морозов в исполняющем обязанности этот год походит.

Поленька вызвала Нелли. Подруга готовилась к свадьбе и поэтому была ужасно занята.

Но через полчаса ее железная красавица подлетела к Поленькиной калитке.

Еще через полчаса, обе подруги с заездом на рынок из города убыли. Перепелкино они проискали следующие два часа. Ну вот же тут, тыкала пальцем в карту Поленька – вот же поворот. Поворачивай.

Так мы стоим на нем – нету тут никакого поворота.

Когда они наконец окольными путями добрались до шифрующегося населенного пункта, время перевалило за далеко за полдень. Дороги в деревне присутствовала лишь намеком, хорошо, что снега еще немного, а земля промерзла и Нелли одной стороной ехала по тропинке, другой по бурелому. А около неогороженного потемневшего от времени сруба стоял Ефимов в новой своей униформе – телогрейке и глядел на них, не мигая.

Полноценной встречи не случилось, в смысле встреча–то состоялась, однако результата не дала. Нелли, как и собиралась, прочувственно извинилась за свои распоясавшиеся белоомутовские речи, и Ефимов, как положено честному христианину Нелли простил. Но дальше разговор зашел в путик. На просьбы вернуться в город, Ефимов отвечал угрюмо, что он сделать этого никак не может, что он не достоин высокой должности главного городского милиционера, да и не главного тоже и что он зазря все это время ел свой милицейский хлеб.

Твердолобая позиция – я ни на что не гожусь, я знаю – не надо со мной спорить. Ну и все в таком роде. Когда девушки, так ничего и добившись, уже уезжали, Ефимов сказал на прощание, что его официальное бездушное извинение перед Мадьяровым не в счет. Он не пришел к нему как мужик и только об этом жалеет. Но должок этот за мной – добавил майор и, обойдясь без слов прощания, вернулся в дом.

Подруги сидели в машине и глядели друг на друга – зря он так уж круто – сказала Нелли – ведь столько годов работал и хорошо работал, а тут просто коса на камень нашла – это кто хочешь налететь мог.

Случай–то и в самом деле необычный – соглашаясь, добавила Поленька. Ну, что делать будем?

А я знаю – что.

Нелли отъехала на несколько домов от Ефимовского и кивнула Поленьке – пойдем. На приступочки навстречу девушкам вышла сухонькая остроносая бабушка – чего вам, красавицы?

Здравствуйте – вежливо приветствовала хозяйку Нелли – нам бы молочка купить, литров несколько.

А – жаль, нету у меня коровы-то, в нас в деревне они все почитай перевелись, только вон у Степана одна и осталась, да и та уже доится перестает. Это вам, девоньки, на ту сторону проехать, вон дом с бордовой крышей, видите? А чего к нам то пожаловали, если, конечно, не секрет.

Нелли подержала паузу, как бы раздумывая и понизив голос начала доверительно. Дело у нас было к вашему спецу – к Ефимову. Он – говорят – первейший сыщик во всей округе, почище любой гадалки. Что пропало – сразу скажет – где искать, что украли – тут же докопается – кто, а если у кого родственник, ну или там муж сбежал – укажет с кем и где того человека искать. Вопросы свои задаст, подумает немного, пять чашек чаю выпьет и вот – на тебе ответ на чайном блюдечке. Он даже никого больше не опрашивает и никуда и не ездит, ну редко когда. Обычно ему и так все доподлинно известно.

Вот мы со своим делом к нему приехали – никто ведь помочь не сумел. А ему всего пару часиков на разгадку и потребовался. Вот мы довольные домой и катим. Благодаря ему сейчас все в моей жизни в правильное русло вернется.

Только сыщик этот просит никому о себе не рассказывать, а то народ к нему повалит, кто какую плошку где обронил, а он человек занятой, недосуг ему ерундой заниматься, да и налогов не платит, не хочет, чтобы к нему за его сыскную деятельность власти не привязались, ведь сам бывший мент. Спрятался он, вон уж куда забрался, да разве от народа скроешься? Вы – я вижу женщина положительная, так что вы уж никому…

Получив заверение хозяйки – ни, ни, девушки погрузились в машину, но Нелли порулила к дому Степана не сразу, а сделала еще одну остановку у приглянувшегося ей синенького опрятного домика. На Поленькин вопрос – зачем, улыбнулась – контрольный визит, может первая бабулька памятью слаба, да и мы вполне могли Степанов дом в незнакомой деревне попутать, делать все надо чисто и с гарантией, Здрасти, хозяюшка, молочком не богаты?…

Неллькин расчет оказался верным. Через пару месяцев к Ефимову обратился один очень хозяйственный мужик из соседней Бугровки. В большом хозяйстве мужика имелся клад из антикварных тульских самоваров. Семейное предание, затрудняясь с точностью событий, при которых этот раритет попал в семью, однако, убежденно гласило, что каждый из самоваров коллекции не просто антикварный. А с остальными четырьмя мал мала меньше составляет полный комплект дара тульских умельцев государю Николаю второму ко дню его рождения в последний год царствования.

Так вот эта не серийная фамильная гордость исчезла однажды со специально отведенной для нее полки в красном углу гостиной. Причем пропажа так и просилась в категорию событий прозрачных, так как случилась сразу после наезда в деревню очередного «работника музея». Но розыски, обещавшие оказаться простыми и быстрыми, результата, однако, не дали, хотя «работника музея» не только вовремя перехватили и обыскали, но и серьезно потрясли.

Мужик-хозяин с поклоном прибыл к Ефимову. Тот не зная своей роли, из роли однако не вышел. Очень натурально удивлялся и отнекивался, потом, как уже сам рассказывал – щелкнуло что-то внутри – загорелось ему себя испытать, руки-то он давно опустил, прежде чем ими на себя махнул. В общем, взялся. Свою обычную практику розыскной деятельности, в том числе опросную методику ему пришлось пересматривать на ходу – не при должностях больше и подчиненных – ни одного. Это значит – пошлют – утрешься, а требовать, голос повышать – никак невозможно. Был момент – уж очень его подмывало направить бывшего самоварного хозяина куда подальше, больно наседал, однако, не направил – и тут сил хватило сил сдержаться.

Помучился, правда изрядно, проглотил много всего невкусного, а первый самоварчик маленький все-таки разыскал. От дома пострадавшего широкой дороги топтать не пришлось – сосед мужика тот раритет заныкал. У него самого деверь в «работниках музея» ходил и идея эта – воровство на друга по цеху свалить от деверя и исходила.

Остальные самовары до комплекта уже с музейной экспозиции снимать пришлось.

Деверь на суде на соседа сильно зубы скалил – из-за тебя, темень в музей сдавать пришлось, а там какие деньги. Зажал, дубина… маленький, маленький. А без этого маленького и цены никакой нет! Меня должны освободить уже за одно… с кем приходится работать интеллигентному человеку!

После того случая, повалил к Ефимову народ, а власти не трогали, с налогами не приставали – сквозь пальцы смотрели. В милиции чиновники от других чиновников все же отличаются. По крайней мере начальством там чаще всего за честные заслуги становятся. Среди этих начальников по настоящему умные и дальновидные люди – не редкость. В общем, в РУВД порешили так – пущай пока как знает трудится, подобная терапия милиционеру показана.

Ефимов носился савраской по округе, его ребята ему чем могли – помогали.

Собирался вначале Ефимов землей заниматься, только крестьянствовать ему так и не пришлось. Не пахал, не сеял. Осенью назад в город прибыл, за месяц до срока. Обратно его приняли, конечно. И он говорил – мол, ни о чем не жалею, опыта за этот неполный год, пока своими ногами бегал, понабрался не меньше, чем за всю прежнюю службу. Да и что теперь дальше будет, не так уж страшно. Если из органов все же когда-нибудь попрут, или по старости спишут, я знаю, чем на кусок хлеба заработать. Нравится некоторым по чужим карманам, да помещениям шарить, вот я за них и примусь. Не привелось мне крупные психологические загадки распутывать, а одна случилась – не потянул. Но я свой потолок знаю, не гордый. А ворья всякого простого на мой век хватить. Это уж точно.

За год этот, пока Ефимов себя в себя возвращал, много чего в городе произошло. Первым делом вернулись Манька с Митькой. Мадьяров их на Неллиной машине привез, с их, между прочим, разрешения прямехонькой в участок.

Вот – сказал он – принимайте взад. Ох и надоели они мне, хуже горькой редьки…

Оказалось, что раздолбайская семейка все это время прожила в Неллькином доме на колесах. Стоял дом в Палихе – деревеньке примерно в тридцати километров севернее города, на огороде одного местного жителя – не самого справного в деревне мужика. А сам Мадьяров, хотя дом на колесах для него и был куплен – ютился чаще всего в городе, на чердаке известного сарая, или партизанил в Неллиной спальне. Когда же необходимость заставляла Мадьярова перебираться обратно в дом на колесах, то на него сразу же наваливались проблемы, утрясающий характер которых отнимал у него кучу времени и нервов. Поскольку, супружеская чета артистов разговорного и певческого жанра враз скорешилась с хозяином, то освоились они на новом месте удивительно быстро и начали чуть ли не в первый вечер новоселья напрашиваться на разного рода неприятности, громя и сотрясая окрестности. Мадьярову же приходилось, мало удерживать на месте периодически рвущуюся в город за сатисфакцией Маньку, помогая Митьке ее пеленать, но и улаживать местные конфликты, в которых отличались уже оба супруга. Ведь стоило бедному парню хоть ненадолго вернуться, ему тут же, как лицу дееспособному предлагался к рассмотрению список – перечень от мелких до крупных правонарушений окаянной семейки.

Все, забирайте, – выдохнул Мадьров облегченно. Теперь сами с ними мучайтесь.

Однако, тяжкий крест неожиданно с шеи местных властей самопроизвольно опал. С вернувшейся в город в третий раз за этот год Марией произошла никем не ожидаемая метаморфоза.

Сначала они с Митькой беспрепятственно поселились в особняке немца, причем Мария нисколько не расстроилась от отсутствующей крыши.

Ничего, из лесу бревен натаскаем, какие-никакие слеги намастырим и брезентом одну комнату накроем. А брезента не добудем, так хоть чем. Главное – стены есть. Ох и крепок дом. Его и снарядом не разворотить.

Выяснилось даже, что их новое взорванное жилище имеет собственный колодец. Рядом с эпицентром взрыва обнаружилось уходящее глубоко внутрь фундамента небольшое четырехугольное, заполненный водой отверстие. Правильной формы и как раз пошире обычного ведра. Надо только оставшиеся стекла по бокам вытащить, что б не порезаться – радовался Митка – ну и почистить внутри, до чего достану, а то камни-то и пыль глубоко осели, а вот перья куринные, как взболтнешь все еще попадаются. Потрудиться придется всего ничего – да и пользуйся на здоровье. Нет, Манечка, ты мне скажи, кто еще из наших может похвастаться в дому собственным колодцем? То-то и оно!

Супруги с забытым энтузиазмом взялись за работу. Манька, которая за последние «–дцать» лет палец о палец не ударила, приняв вынужденное участие в восстановлении крыши, неожиданно увлеклась. И уже с энтузиазмом занялась устройством нового супружеского гнездышка. Они с Митькой теперь даже по вечерам пить бросили. Надо закончить – твердила Мария. Вот тогда уж напьемся – душу отвезем.

Обустроенная комната вышла вполне приличной. Старого брезента они все-таки добыли, швы и стыки его со стенами изнутри дополнительно старым тряпьем утеплили – вышла интересная дизайнерская находка – пестрая верхняя окантовка.

Не лепнина – говорила Манька – но тоже интересна.

В комнату поставили старую буржуйку и вывели трубу в окно с настоящим, между прочим, стеклом. Неструганный стол и пару табуреток Митька мастерил с нежностью. Драные пожертвованные семье матрасы – обычная постель супругов казались в этот раз выше и украшенные подаренной Поленькой накидкой из кусочков ткани вполне напоминали постель и очень уместно дополняли дизайн.

Красота – радовался Митька – ох и заживем мы тут, все б так жили! Однако Манька неожиданно удовольствия супруга не разделила. Мало этого – отказалась за окончание работ выпить! Она озирала злыми глазами таких же заморашей, как они сами, набившихся в комнату праздновать новоселье и напирая на Митьку грудью, закричала – ты, что нашу новую комнату в бомжатник превратить хочешь? А ну вон – все вон отсюда!

Митька и компания были безжалостно изгнаны на холод. А Манька осталась одна. Когда же ее тепленький супруг, покачиваясь воротился к утру домой, Маньки там уже не оказалось. Комната блестела свежевыметенными полами, сам обломанный веник аккуратно стоял в углу, а на по солдатски натянутом покрывале, несмотря на многочисленные швы, отсутствовала единая морщинка.

Митька почему-то испугался до полного протрезвления и кинулся Маньку искать. Он разыскал только помощников в этом нелегком деле – недавних собутыльников, но сама супружница как в воду канула. Остаток дня Митька сидел на матрасах и тихонько плакал. В их супружеском тандеме именно у него слезы стояли близко и он их не стеснялся «гордость нам не по чину». Его успокаивали местные дружбаны – куда она, мол, денется – найдется.

Митька однако не успокаивался. Вдруг он подскочил на месте – вот! Я знаю, где она. Подхватился и выбежал вон.