В плену королевских пристрастий

– Я отдала, чтоб постирали его. Завтра вечером тебе его постиранным и отглаженным вернут.

– Зачем? Ведь я хорошо постирала его… – растерянно заметила Алина.

– Никто не спорит, что хорошо, только ты его стирала без мыла и в холодной воде. А тебе его выстирают в горячей и с мылом. Да не волнуйся ты так. Никуда не денется твое платье.

– Хорошо, спасибо за доброту Вашу, – Алина потупилась и тихо добавила: – А можно еще попросить Вас?

– Конечно. Что ты хочешь?

– А можно мне еще кусок хлеба с мясом попросить… – она еще ниже склонила голову.

– Ну, конечно, – Римма улыбнулась.

Будь на месте Алины кто-то из сыновей, она бы сурово отчитала их, сказав, что есть полагается лишь за столом, где их никто не ограничивает, и не кусочничать после, но сейчас она была довольна.

– Пойдем, отрежу тебе, – она ласково взяла девочку за плечо. – Что ты напугалась так? Я только рада, что аппетит у тебя проснулся, а то ешь, как птичка.

Римма отвела девочку на кухню и отрезала ей кусок хлеба и мяса.

– Столько хватит?

– А еще можно? – девочка судорожно сглотнула и отвела взгляд.

– Да, конечно, можно, – Римма отрезала еще кусок сначала хлеба, потом мяса, – Садись, кушай, я молочка налить тебе могу.

– Нет, молока не надо, – девочка испуганно замотала головой, а потом несмело попросила: – А можно, я не буду здесь есть? Я во двор пойти хотела…

– Ну что с тобой сделаешь? Нехорошо это, конечно, но иди, раз хотела.

– Спасибо! Я так благодарна Вам, – девочка вскинула голову и лучезарно улыбнулась ей.

– До чего ты очаровательно улыбаешься, Алина, – рассмеялась Римма, – ради одной такой улыбки тебе можно разрешить что угодно.

– Я пойду, еще раз спасибо, – девочка подхватила хлеб с мясом и выскользнула за дверь.

Римма убирала продукты, потом помыла нож, и в это время на кухню вошел Грегор.

– Ах вот ты где, – ласково улыбнулся он ей, – значит, точно стоит ждать прибавления, раз тебя вечерами поесть стало тянуть.

– Да я не для себя. У девочки нашей аппетит прорезался. Впервые за все это время поесть попросила.

– Надо же. Ну и хорошо. Оттаивает, видать, – он нежно обнял жену и притянул к себе.

Римма вначале прижалась к нему, а потом вдруг резко оттолкнула, и поспешно шагнув к мусорному ведру, склонилась над ним.

– Так… – Грегор, глубоко вздохнул, наблюдая за женой, а потом, усмехнувшись, проговорил, – выходит все же, ждать следует точно…

– Угу, – согласно кивнула Римма, разгибаясь над ведром и отирая губы салфеткой, – ты извини, но это не от меня зависит.

– Я понимаю, – хмыкнул он, – хорошо еще тебя при девчонке не стошнило, пока ела она.

– А она к счастью не ела здесь, во двор пошла.

– Во двор есть пошла? – удивленно переспросил Грегор.

– Ну да… Спросила разрешения и пошла.

– С ее-то манерами, она пошла есть во двор?

– Ну да, – Римма озадаченно посмотрела на мужа. – Взяла два куска хлеба с мясом и пошла. Она же ребенок еще…

– Да она даже ест, едва касаясь тарелки… И она попросила два куска хлеба с мясом и сказала, что будет есть во дворе?

– Слушай… – задумчиво проговорила Римма, – а ведь и правда, она ни разу не сказала, что будет есть или хочет есть. Она лишь просила дать ей хлеба с мясом… и еще сказала, что тут есть не хочет, а хотела во двор пойти… Я сама додумывала фразы за нее. Не для себя она просила, точно…

– Угу, – на лице Грегора появилось мрачное выражение, – и я даже знаю для кого…

– Постой! – Римма испуганно схватила его за руку. – Прошу тебя, не торопись! Ты не запрещал девочке кормить его. Ты запретил только мне. Она лишь привыкать к нам стала. Не трогай ее… К тому же, может, и к лучшему это, может, подружатся так они, ведь она от чистого сердца… Ты даже не представляешь, как ей тяжело просить было, она каждое слово из себя выдавливала.

– Ну еще бы не выдавливать, когда врешь, – раздраженно заметил Грегор.

– Да не соврала она мне ничего, говорю же… Пообещай, что не тронешь ее.

– Хорошо, трогать не буду, но отругать, отругаю. Не дело это, если девчонка наперекор моей воле будет идти.

Арни стоял на ящике из-под овощей и смотрел в узкое и маленькое окошечко, предназначенное для вентиляции подвала. Видно ему было лишь маленький кусочек двора и ноги тех, кто проходил мимо. Наблюдать из окошечка было единственным развлечением Арни. В самом подвале было сыро и темно, потому что света из окошечка было очень мало, поэтому он весь вечер простоял на ящике, глядя в него. Он видел как мимо подвала несколько прошел отец, вернее его ноги, как пробежал куда-то Николка, которого он окликнул, но услышав, что тот зовет Алину, и рассказывает ей, что он сидит здесь, быстро спрыгнул с ящика в сторону от окошка. Он слышал, как Алина позвала его, но, не дождавшись ответа, ушла, после чего Арни вновь занял свой наблюдательный пост. Во дворе перед окошечком, в которое смотрел Арни, долго ничего не происходило, лишь прилетевшая пичуга поклевала что-то и улетела. Мальчик уныло подумал, что скоро стемнеет совсем, и все кругом поглотит темнота. Темноты он не боялся, но сидеть в подвале было очень тоскливо. Он замерз и очень хотел есть. В это время во дворе показался подол платья матери, обрадованный Арни, радостно заметил, что она направилась прямо к нему. "Может, поесть принесла тайком от отца" – с надеждой подумал он. В это время подол платья матери вплотную приблизился к окошку и в него просунулся сначала один кусок хлеба с мясом, а когда он взял его, то и второй.

– Спасибо, мам, – тихо проговорил Арни и спрыгнул с ящика.

– Я не твоя мама, – услышал он в ответ тихий голос Алины.

– Так значит, ты уже ее платье нацепила, – зло проговорил он.

– Не нацепила, а надела, цепляют что-то лишь на крючок. Она заставила меня его надеть, потому что мое платье мокрое было, я на речке его стирала. Оно высохнет, и я отдам твоей маме это платье обратно, не волнуйся, мне не нужно ее платье.

– Я не волнуюсь, мне просто противно, что какая-то нищенка ее вещи носит. А вообще-то можешь не возвращать, неужели ты думаешь, что после тебя кто-то станет его одевать?

– Не одевать, а надевать. Одевают лишь кого-то, – тихо заметила Алина, – и я это платье у твоей мамы не просила… Мне и моего достаточно. И вообще, если бы Малыш смог бы жить у вас без меня, я бы давно ушла…

– Его зовут Громит.

– Хорошо, если бы твой Громит смог бы без меня, я бы ушла… но ты ведь видишь, он не может. Неужели ты хочешь, чтоб он сдох?

– Почему же это он должен сдохнуть без тебя?

– Тоскует он без меня. Ты же сам видел, сколько дней он у вас голодный сидел… Представляешь, как плохо ему было, что он даже есть не мог, и голода не чувствовал… Вот ты сейчас наверняка ведь проголодался, хотя лишь не ужинал.

– Ты кстати зря старалась, я не буду есть, что ты принесла, и отцу расскажу, что ты еду воровала.