На грани доверия. Книга третья.

В духовке была ещё тёплой прекрасная овощная запеканка с ветчиной, Надежда разложила её по тарелкам, поставила на стол плетёную корзиночку с бездрожжевым хлебом.

– Владимир Григорьевич, – позвала она свёкра, – извольте к столу.

– Благодарю, мадам, – в таком же тоне отозвался он, и оба засмеялись. – Я знаю, что тебе не терпится услышать продолжение рассказа, и я не стану тебя утомлять долгим ожиданием. Сразу после трапезы продолжим.

– Итак, на чём мы закончили? – Владимир Григорьевич откинулся в кресле, взял в руки очки, но надевать их не стал.

– Мы говорили о вашем доме, – напомнила Надя.

– Да, дом. Кстати, он не всегда принадлежал нашему семейству. После революции у деда особняк был отнят, но, насколько мне известно, дед успел вывезти и спрятать самое ценное, каким образом и куда – для меня осталось загадкой. Он об этом тоже не любил говорить. Однако спустя некоторое время советская власть поверила в преданность бывшего дворянина Андрея Фертовского. Кроме того, его экономические и сельскохозяйственные познания были бесценны. Страну надо было поднимать, как экономически, так и технически. Дед мало говорил и много делал. Теперь я думаю, что деду из высшего эшелона власти всё же кто-то покровительствовал, хотя он и был разорён, лишён дворянства и всего, что имел.

Дом достался какому-то партийному работнику и его семье. Он затеял там капитальный ремонт, хотя дом не был старым. Прожив в доме несколько лет после окончания ремонта, партиец со своей женой погибли в нём же при пожаре. Говорят, что его даже подожгли, времена те неспокойные. Воздух был долго пропитан гарью. Пепелище, казалось, поглотило всю историю особняка.

Спустя время мой дед всеми правдами-неправдами сумел вернуть себе тот участок и отстроить дом заново. Когда я искал реликвию, то думал, что если она и правда, существует, то дед её прячет именно здесь – в доме. Он привёз её из своего тайника и теперь хранит. Но не тут-то было, – он замолчал. Воспользовавшись паузой, Надя задала вопрос:

– Владимир Григорьевич, вы точно хорошо себя чувствуете?

– Да-да, Наденька, не беспокойся, продолжим. Я должен успеть рассказать всё. Мало ли что со мной может случиться, хоть кто-то должен знать эту историю до конца. Да, в доме я не нашёл ничего, что могло бы навести на след реликвии. Самое смешное – я не знал толком, что ищу. Ведь речи о сабле и уж тем более, о гарнитуре не было. В общем, я решил поставить точку во всём этом деле. Но твоё триумфальное появление в моём доме, рассказ об Астафьеве и награде, которую он получил за свои подвиги, всколыхнуло мою память, заставило задуматься и предположить, что такой реликвией вполне могла бы стать сабля. Я хлопнул себя по лбу в досаде, что раньше не сообразил прочесть дневники деда, которые нашёл в доме после того, как мы с Виолеттой оформили наследство. Тогда в суете и переезде за границу я эти дневники оставил у неё, а потом про них напрочь забыл. Виолетта, конечно же, дневники читать не стала, но, слава Богу, сохранила.

Я стал читать, из них я узнал то, что сейчас рассказываю тебе. На самом деле там огромное количество подробностей, которые к нашей истории не относятся, я их просто отметаю. Однако ни на одной из страниц ничего не было сказано о гарнитуре или о клинке. То ли дед нарочно умалчивал об этом, то ли были ещё где-то записи. Я тщательно проштудировал дневники, в очередной раз меня ждало разочарование.

Как вдруг сестра прямо на свадьбе Вадима и Виктории заговорила о том, что нашла ещё один дневник нашего деда, даже не дневник, а несколько листков, сшитых почему-то красной нитью. Они были вложены в последний дневник деда, а когда лежали у Виолетты на антресолях, то выпали из него и забились в угол. Потом очень долго были завалены коробкой, которую туда задвинул муж Виолетты – Георгий. Там хранились какие-то его инженерные разработки. Одним словом, листки эти всё-таки попались на глаза Георгию, и он отдал их жене, потому что увидел красивый витиеватый почерк её деда, к тому же листки были подписаны – Андрей Фертовский.

Я стал читать последние записи своего деда, которые могли бы пролить свет на историю с семейной реликвией.

Глава 55

Мира ничего не сказала Таисье, ни того, что встретила Зорина и сидела с ним в буфете, ни того, о чём они проговорили почти час. На занятиях она постаралась скрыть своё подавленное состояние, но подруга заметила её настроение, хотя выяснять не стала. Лишь в метро задала вопрос:

– Мира, ничего не случилось?

– Нет, а что? – Мира будто очнулась.

– Ты сегодня какая-то странная. Не знай я тебя, сказала бы, что ты влюбилась, – заулыбалась Таисья. Она сама находилась в состоянии, близком к влюблённости, всё-таки друг брата сумел тронуть сердце недоступной Таи. И даже оказывал особые знаки внимания. Мама Таисьи это замечала и была только рада – парёнек ей приглянулся. Пора девице начать серьёзно встречаться, а там и о замужестве думать.

– Скорее, наоборот, – серьёзно ответила Мира, – «разлюбилась».

– Да ладно?! – удивилась Таисья, даже подпрыгнула на месте. – Кто он? Я его знаю?

– Даже я его не знаю, как, оказалось, – загадочно произнесла Мира.

– Ничего не поняла, – призналась Таисья, посмотрела на остановку, к которой подъехал поезд, за разговором не проехать бы свою. Так уже было.

– Ну, видимо, ещё не родился тот, в кого я влюблюсь, – ответила Мира.

– Как это? – Таисья вытаращила на подругу глаза. – Ты хочешь сказать, что твой муж будет намного тебя моложе?

– Тайка, не выдумывай, я говорила образно.

– Вечно ты со своими образами, поди разберись, что ты имела в виду, – заворчала Таисья. – Вот со мной всё куда понятнее и проще. Я не творческий человек.

– Зато у тебя прекрасный математический ум и совершенная память, – отметила Мира.

– Ну, есть маленько, – зарделась девушка.

– И вообще, я горжусь дружбой с тобой, моя маленькая Таисья-Тайка, – Мира обняла её за плечо.

– И я горжусь, что дружу с тобой, Мира – романтичная, яркая талантливая.

– Ёлки-моталки, да мы вообще почти идеальны, – засмеялась Мира впервые за весь вечер.

– А знаешь, чьё это выражение? Ёлки-моталки?

– Чьё?

– Зорина! Он в письме к заметкам моего реферата употреблял это выражение. И иронично только по отношению к себе. У меня сохранилось это письмо, как образец правильной критики и похвалы. Вадим Георгиевич всё-таки прекрасный преподаватель, особенный, верно?

– Верно, – вздохнула Мира. Сколько теперь ей понадобится времени, чтобы навсегда забыть о Зорине? Похоронить мечты о нём как можно скорее. Перестать чувствовать то, что было в сердце. А ведь было…При расставании она намеренно сказала ему «прощайте», понимая, что действительно прощается. Навсегда. Вот только сердце. Как этому глупому сердцу приказать перестать любить? Как быстрее стереть из памяти этот тёплый взгляд зелёных глаз с густыми ресницами? Эту мягкую улыбку, с которой он неизменно встречал их с Таисьей. Забыть обо всём, что он говорил им, рассказывал, шутил, иронизировал. Но зачем же забывать хорошее? Он многое им дал, особенно Мире. За всё время их общения он привил ей хороший вкус в литературе, открыл плеяду по-настоящему интересных писателей, объясняя тонкости многих понятий, явлений, да и каких-то жизненных ситуаций. С ним всегда было интересно. А ещё – он сделал, наверное, самое главное для Миры, как для человека, который находится в самом начале своего творческого пути, – он поддержал её, вдохновил, помог поверить в себя. Так что не стоит обижаться на Вадима Георгиевича, нет, быть только благодарной.

На следующий день какой-то ненормальный позвонил в здание, где работала Мира, сказав, что здание заминировано, и всех, кто был на работе в этот день, вынуждены были эвакуировать, а затем и отправить домой пораньше. Все обрадовались, кроме Миры, ей на учёбу. Она села в вагон метро, посмотрела на часы, проехала несколько остановок, ничего лучше не придумала, как выйти на Таганке. Погода стояла хорошая, хоть и прохладно, зато с самого утра светило солнце. Мира перешла улицу на зеленый свет, затем ещё раз и ещё, здесь были странные переходы – один за другим. Наконец, она вышла на прямую длинную улицу, застегнула пуговицу пальто под горло, поправила шапку, затянула туже шарф и пошла, куда глаза глядят.

Шла она долго, не спеша и наслаждаясь прогулкой, не замёрзла. Прошла небольшой храм, возле которого в киоске продавали вкусно пахнущую выпечку. Затем были магазинчики – побольше и маленькие, кафешки, в витринах которых отражались спешащие прохожие. Цветочный салон привлекал внимание своей витиевато написанной вывеской. На автобусной остановке в киоске продавали мороженое, Мира подумала, что бытует мнение, что все русские даже в мороз едят мороженое. Это, всё-таки, по большей части выдумки.

С правой стороны показались красные стены монастыря. Ноги сами привели сюда. Значит, так тому и быть. Она была здесь давно, как-то привозили друзья на автомобиле, ей тогда запомнился морозный декабрьский вечер, залитые иллюминацией улицы и как они не могли найти монастырь, потому что припарковались где-то во дворах. Заплутали, когда пошли пешком. А как, оказалось, кружились на одном месте. «Бес крутил», – сказала тогда приятельница. Вбежали на территорию монастыря и еле успели приложиться к мощам святой блаженной Матроны. Но успели же! Сколько тогда было счастья.

Мира вошла на территорию монастыря, трижды перекрестилась. Народу было много, к иконе на стене храма с внешней стороны огромная очередь, ещё большая очередь к самим мощам святой. Люди сновали по территории, несли бутылки со святой водой, входили и выходили из храма. Мира встала, как вкопанная, напротив иконы Матроны издали. И вдруг мир для неё перестал существовать. Она стала шептать молитву – свою молитву. Ту самую, которая рождается, идёт от сердца. Когда твоя душа-христианка, и она вдруг чувствует обращённый в тебя, именно в тебя, взор с Небес. Хочется плакать, но слёзы эти светлые, небезутешные. Пусть и сокрушенные, зато очищающие. Живые…

Вслед за этой душевной встряской наступает тишина – внутренняя благодатная, и мир вокруг тебя преображается. Так легко и так чудодейственно. Впервые за последние месяцы Мира ощутила эту самую лёгкость и свободу – от своих чувств, тягостных мыслей о человеке, который с самого начала не мог быть рядом с ней. Она знала, что самое правильное – идти своей дорогой.

Глава 56

– … Записи были не совсем обычными, – Владимир Григорьевич надел очки, открыл нижний ящик стола, вытащил оттуда несколько старых пожелтевших листков. – Я не стану тебе всё зачитывать, моё внимание привлекли несколько цитат, помеченных красными чернилами и из которых я сумел сделать выводы, впрочем, сознаюсь, далеко не сразу. Всё-таки дед постарался зашифровать. Вот смотри, к чему могла относиться такая фраза: «Великий Боже! Благодарю за счастье командовать славными молодцами!»

– Благодарность за победу, – подумав, сказала Надя, – причём тема явно военная и воскликнул, скорее всего, командир или главнокомандующий. По стилю – дела давно минувших лет. Ну, интернет даст более точные сведения, – смущённо улыбнулась она.

– Да всё правильно ты определила, эта фраза принадлежит Михаилу Илларионовичу Кутузову. Но! Тонкость в том, что слова эти протравливали на клинках.

– На клинках? – поразилась Надежда.

– Улавливаешь связь?

– Кажется, да. То есть, по сути, эта цитата – намёк на клинок?

– Вот именно! – воскликнул Фертовский-старший. – А вот ещё фраза «Драгоценные камни на дороге не лежат» – автор индийский философ Чанакья Пандит. Что ты скажешь об этом?

– Речь идёт о драгоценных камнях, а они есть в гарнитуре, – сказала Надежда, – полагаю, что связь опять просматривается.

– Хорошо, а причём тут дорога?