Выбрать волю

Князь прищурился и возразил:

– Веймар не дорожит зятем, да и Ирэни он стоит поперёк горла. Она только рада будет стать вдовой.

Изобразив жестом согласие, Треймер ничего не ответил: других предположений у него не было.

Глава седьмая

В баню Эсна Грэхарда потащила сама, и мытьём тоже занялась сама. Ей не хотелось сверх необходимого светить перед слугами дурным состоянием супруга.

Мрачный владыка стремительно трезвел. От внутренних терзаний его внимание переключилось на текущую ситуацию, что вызвало в нём двойственные чувства.

С одной стороны, он испытывал унижение при мысли, что Эсна видела его в таком состоянии, что он явно и недвусмысленно вызвал в ней жалость и что теперь она возится с ним, как с ребёнком. С другой стороны, было необыкновенно приятно то, как её нежные руки намыливали и омывали его тело, как она заботливо суетилась вокруг него и как щебетала какие-то свои совершенно женские «заклинания», комментирующие процесс мытья.

От того, что он чувствовал себя особенно униженным тем, что такая забота ему нравится, ему нестерпимо хотелось сказать ей какую-нибудь гадость. Он даже придумал, в каком именно направлении будет сказана эта гадость – заявить, скажем, что из неё вышла бы отличная служанка или даже рабыня, – и теперь стоически стискивал зубы, волевым усилием принуждая себя молчать.

Усилия эти столь красноречиво отражались на его лице, что Эсна их заметила, но расшифровала совершенно иначе:

– Горячо? – с тревогой спросила она. – Сейчас разбавлю! – и засуетилась с ковшиками.

С мученическим видом Грэхард вздохнул. Перед тем, как нырнуть с ним в баню, Эсна предусмотрительно сняла верхнее платье и осталась в одной рубашке, поэтому все эти мельтешения и особенно нагибания выглядели весьма соблазнительно.

Бьющаяся в мозги гадость незамедлительно сменила направление. Теперь чрезвычайно хотелось сказать, что для женщины, надумавшей совратить мужчину с помощью мытья, она недостаточно искусна.

Ему, как несложно догадаться, доставляли наибольшее удовольствие те гадости, которые выставляли супругу бегающей за ним особой.

Грэхард тяжело вздохнул и медленно выдохнул сквозь стиснутые зубы, пытаясь справиться с собственным раздражением.

– Злишься? – грустно удивилась Эсна, садясь перед ним на корточки и облокачиваясь на его массивное волосатое бедро. – Ну что опять не так?

Он смерил её придавливающим типом своего взгляда, потом грустно посмотрел куда-то в пространство и мрачно согласился:

– Злюсь.

Она тихо-тихо вздохнула, приподняла брови и предложила:

– Ну, дыши, что ли.

– Дышу. – С прежней мрачностью согласился он.

Она развернулась, устроилась у его ног поудобнее, опершись на него спиной – от соприкосновения с ним её волосы изрядно намокли – и попросила:

– Ну, ты скажи, когда успокоишься.

Успокаиваться ему не хотелось. Хотелось незамедлительно затребовать отдание супружеского долга, но он не знал, как сделать это куртуазно и негрубо.

– Я тебе противен? – решительно взял он быка за рога неожиданным вопросом.

Эсна аж поперхнулась вдохом и задрала голову, пытаясь встретиться с ним взглядом и понять, откуда такие резкие переходы. По выражению лица осознав, что он серьёзен, она нахмурилась и поправила:

– Не противен. Ты меня пугаешь.

Он грозно нахмурился, потом до него дошло, что зверские рожи – явно не то, что помогает в таких ситуациях, и он попытался придать своей физиономии дружелюбное выражение.

С минуту понаблюдав эти напрасные потуги, она вздохнула, развернулась к нему и принялась объяснять:

– Ты как-то спрашивал меня, почему я тебя боюсь, и мне не нашлось, что ответить, – она слегка нахмурилась и продолжила: – Теперь у меня есть ответ. Грэхард, ты добр ко мне только тогда, когда я отвечаю твоим ожиданиям. Всякий же раз, когда моё мнение отличается от твоего, ты готов пойти на всё, лишь бы продавить своё.

Этот упрёк не поддавался его осмыслению. Проиграв в борьбе с собственной мимикой, он нахмурился самым раздражённым образом и возмущённо обвинил:

– Но ты несла весь этот бред про развод!

Она долго и грустно смотрела на него, но он и впрямь считал этот аргумент убийственным.

– В этом и дело, Грэхард. – Наконец, тихо сказала она. – Ты ведёшь себя так, как будто я принадлежу тебе. И ты можешь поступать со мной, как захочется тебе.

Чем дальше заходил разговор, тем меньше он понимал.

– Но ты и вправду принадлежишь мне! – обиженно заявил он.

– Нет, Грэхард. – Резко встала она, отряхивая подол. – Я жена твоя, но не вещь.

Он смерил её мрачным взглядом, но снизу вверх смотреть было не так грозно.

– Жене должно быть послушной! – привёл он неопровержимый, с его точки зрения, аргумент.

Эсна сложила руки на груди и приподняла брови.

– Напомни мне, мой дорогой супруг, – нежным голоском почти пропела она, – и когда это я была непослушной?

Он тяжело и муторно задумался. Хотелось, конечно, обвинить её во всех смертных грехах – но не получалось.

С трудом, со скрипом мозгов, он сумел найти два более или менее подходящие под понятие непослушания поступка – попытка передать сестре записку через жрицу Богини и встречу с Треймером за гардиной – но, поскольку ей, в самом деле, никогда не запрещалось ни писать, ни устраивать встречи такого рода, это не было собственно непослушанием.

Эсна наклонила голову набок, изображая выражением лица сдержанное торжество.

– Хорошо, – наконец признал своё поражение он. – Давай без этих игр, солнечная. Просто скажи, в чём я не прав.

Она опустила взгляд, дёрнула уголком губы и села рядом с ним.

Он терпеливо ждал, когда она изволит собраться с мыслями. Но мысли её явно были слишком путанными, и Эсна сама-то не могла понять себя, не то что – объяснить ему. Нельзя же было, в самом деле, в лицо ему сказать, что проблема в том, что он не Дерек.

– Я не знаю, Грэхард, – наконец, честно ответила она. – Наверное, мне хотелось бы, чтобы ты обсуждал со мной наши разногласия, а не устраивал полное игнорирование самого факта моего существования.

– Хорошо, – прищурился он, поворачивая лицо к ней. – И какие разногласия имеют между нами место теперь?

Она отвернулась, не имея ничего конкретного, что могла бы ему предъявить.

Он долго наблюдал, как на лице её играют всякого рода муторные мысли, потом прищурился и обвинил: