– Пойдемте за стол? – меняет тему мадам Одетт, завидя приближающихся
Седрика и мосье Жана.
Мы рассаживаемся за столом на терассе. Хозяйка подает entrеe – овощной
крем, в который макаются поджаренные гренки. На аперитив предлагается
белое вино или виски. Я выбираю первый вариант. Сразу после entrеe мадам Одетт приносит обещанную телятину с фасолью. К мясу положено
красное вино, которое мосье Жан долго расхваливает перед тем, как
открыть. Мужчины долго катают красную жидкость в широких бокалах, оценивая ее вкусовые качества. Телятина оказывается божественной, о чем
я откровенно заявляю шефповару. Мадам Одетт скромно улыбается. За
едой родители Седрика задают мне несколько вопросов про Латвию, ни
разу не перепутав ее с Литвой. Вообще, они производят впечатление очень
эрудированных людей, и мне приятно с ними общаться. На какоето
мгновение я даже забываюсь и вхожу в ту роль, в которой они все хотят
меня видеть – в роль девушки Седрика. Меня радует одобрительное
отношение его родителей. Мне кажется, что нас объединяет какаято
невидимая нить, и мы не просто случайно встретившиеся люди, а одна
семья. Я гоню от себя эти сентиментальные мысли. Какая к черту семья!
Они мне совершенно чужие, с их сыном меня ровным счетом ничего не
связывает. Уеду и никогда больше его не увижу. После главного блюда на
столе по устоявшейся французской традиции появляется его величество
сыр. Каждый отрезает себе по кусочку от предложенных сортов. Я следую
примеру остальных и тоже отваживаюсь отведать местный деликатес.
Fromage de chevre я жую с удовольствием, а вот fromage d’Alsace приходится запихивать через силу, чтобы не обидеть хозяев. Следом за
сыром дефилирует десерт – клубничный мусс с шоколадом. Мой желудок
уже заполненный до предела отказывается принимать в свои недра эту
добавку. Но отказаться неприлично, и я принуждаю себя есть. Живот
возмущенно пучится. На десерте эта пытка едой не заканчивается, мадам
Одетт ставит на стол конфеты к кофе.
– Апельсиновые корочки в шоколаде, – рекламирует Седрик, – Мама
делает их сама.
Ну, как не отведать самодельных апельсиновых корочек? Я давлюсь, запивая крепким кофе.
– Свежее безе?
Убейте меня лучше сразу, враги народа! Как можно так измываться над
человеком! Я подозреваю, что мать Седрика всетаки просекла мое
несерьезное к нему отношение и решила таким образом отомстить за сына.
– Спасибо, я наелась, – бубню я, – Все было очень вкусно.
– А на дижестив у нас есть отменное «лимончелло», – радуется мосье
Жан.
Сколько же они едят и пьют! А с виду стройненькие и непьющие совсем. Я
вежливо отказываюсь от лимончелло и предлагаю взамен помочь убрать
посуду. Подобная инициатива умиляет мадам Одетт почти до слез.
– Ну что, молодежь, поиграем в «дэ»? – зовет мосье Жан, поднимаясь из
за стола.
– Да что ты, Жан, им такие игры неинтересны. Они, небось, на какую
нибудь вечеринку собрались, – предполагает мадам, собирая тарелки.
– В другой раз, па. Мы наверно уже поедем, – говорит Седрик.
Я выкатываю свой беременный пищей живот изза стола. Родители Седрика
провожают нас до дверей. В сумраке коридора мадам Одетт протягивает
мне чтото. Разжав ладонь, я вижу серебряную птичку величиной со
спичечный коробок.
– Она приносит удачу, – коротко поясняет дарительница.