У красавиц нет души

У такой меня и появляется первый в жизни поклонник. Вскоре, хорошая ещё я, пойму, как манипулировать им. Невинно – у меня всё ещё впереди.

Мальчик – армянин, благородное, неподходящее ему имя Эдуард. Три года его назад его семья приехала в Россию, спасаясь из Баку от геноцида армян, и осела в Твери. Ему восемь, но выглядит он старше, плохо говорит по-русски. Уже в первый день, на линейке, он неотрывно смотрит на меня.

В школе я сижу за первой партой. По технике чтения мне ставят пять – даже с плюсом. Как-то, на перемене Эдуард первый раз хватает меня за талию и слегка приподнимает над собой. Это какая-то игра? Я улыбаюсь ему и убегаю к девчонкам.

Вскоре я уже не улыбаюсь. Эдик мне не нравится – он бьёт мальчиков, подсматривает за девочками в туалете, а мне не даёт проходу на переменах и постоянно спрашивает буду ли я дружить только с ним. Я отказываюсь – за это он пинает мой рюкзак по школьному двору или прыгает в грязную лужу прямо передо мной – домой я прихожу мокрая, грязная и в слезах. Мама ходит разбираться «за мост» – там живёт мама Эдика. Его мама – красивая армянка с большими тёмными глазами – всегда говорит, что не справляется с тремя сыновьями.

Однажды я понимаю, как обратить это настойчивое внимание в нужное мне русло. Я теряю стёрку. Мама привезла мне из Польши красивый набор – карандаши, резинка – цветная, в форме медведицы, с бантиком на боку. Через несколько дней я с удивлением вижу резинку в пенале моей одноклассницы.

– Настя, это моя стёрка. Отдай пожалуйста – я улыбаюсь, дружелюбно.

– Я нашла её вчера – Настя смотрит на меня исподлобья.

– Но это моя, я потеряла её! – всё ещё улыбаюсь я.

Настя недоверчиво смотрит на меня. Может она и понимает, что стёрка моя, но отдавать её она явно не намерена.

– Потеряла, значит потеряла. Внимательней надо быть! – вдруг дерзко отвечает она.

Я сжимаюсь внутренне. Я уже начинаю чувствовать – мои одноклассницы чем-то отличаются от меня. Мне не всегда интересно играть с ними, а им – со мной. Они не такие болтушки, я зря рассказываю им про луг и про мои мечты понимать язык животных. Могут нагрубить, не боясь задеть мои чувства. Они меня не уважают – это понятно. Например, как сейчас. Несколько секунд я смотрю на Настю. Дело уже не в стёрке – задета моя гордость.

– Настя, отдай стёрку! Это моя стёрка, я потеряла её! – я добавляю в голос плаксивости и говорю уже громче. Вдруг это слышит проходящий мимо Эдик.

Эдик подходит к нам, выхватывает стёрку прямо из рук одноклассницы и вручает мне.

– Я сама разберусь! – говорю я ему в спину, но не выпускаю стёрку из рук. Я ненавижу Эдика, но мне приятна эта маленькая победа. Да, эти девочки не очень уважают меня. Зато Эдика боится весь класс. А он меня любит.

Иногда, когда Эдик особенно достаёт, я соглашаюсь с ним погулять. Тогда он приходит ко мне домой, стучит в окно, и мы вместе ходим по лугу. Он рассказывает про мальчишеские драки, в которых он всегда побеждает. Эдик скучный, каждый раз я никак не могу дождаться, когда закончится наша прогулка. Но в голове у меня уже закладывается, пока очень глубоко, маленькая, не осознаваемая ещё формула.

Вам нужен готовый на всё поклонник? Возьмите не самого умного мужчину. Дайте ему немного надежды. Не соглашайтесь быть с ним, но и не отвергайте. Дружите с ним – дружите, конечно же, в кавычках. Поправляйте красиво волосы, тепло ему улыбайтесь. Изобразите интерес к его дурацким увлечениям. Берите, он ваш. Конечно, в семь лет я не думаю об этом так цинично. Мне лишь начинает казаться, будто от мальчиков не стоит ожидать чего-то хорошего. Но и они могут приносить пользу.

***

Через год начинается новая буря – мама просит раздела московской квартиры. Московская бабушка, которую я так давно не видела, обрывает трубки всем маминым родственникам, у которых есть домашний телефон. Мама вздумала делить квартиру на Путевом проезде. Какое она имеет право. Мама стойко отказывается общаться с бабушкой.

– Опять твоя звонила – вздыхает тётя Катя, садясь за стол на нашей неопрятной кухне – Свет, ну что за истеричка…Может не будешь связываться?

– Почему это не буду? – мама будто даже весела. – Мне от них на хер ничего не надо. Но для Ленки я у них эту квартиру с кровью выгрызу. Сука, они бы хоть раз бы спросили, на что мы живём? Твари.

– Смотри, я б не выдержала, наверное, – тётя Катя снова вздыхает.

– А я выдержу. Кать, Ленка тоже хочет нормально жить – мама гладит меня по голове.

Я вспоминаю, как сильно завидую детям тёти Кати – они тоже девочки и живут в квартире с красивым ремонтом. Они всегда хорошо одеты, часто у них появляются новые игрушки. Чудо-машина дом для Барби, о котором я боюсь даже мечтать. Я ношу вещи, из которых они выросли. Совсем ещё неплохие – так говорит тётя Катя. Тётя Катя хорошая. Но всегда, когда я прихожу к ним в гости, её дочки смотрят на свои старые вещи свысока. Я хочу свою, новую одежду.

На день рождения папа присылает мне телеграмму, а мама дарит десять «киндеров» и мягкую игрушку – собаку в розовой кепке, которую мы называем Гаврош. После, я первый раз пишу папе письмо – мне так хочется, чтоб ты приезжал, а на день рождения дарил бы мне подарки, как мама. Перед школьными каникулами папа присылает ещё одну телеграмму – они с бабушкой ждут меня в Москве на каникулы.

– Ты хочешь поехать? – у мамы в голосе сомнение.

– А ты не обидишься? – осторожничаю я. Поехать мне очень хочется.

– Ну езжай. В конце концов, он твой отец, она бабушка. Может престанут из-за квартиры скандалить – позволяет мама.

Мы едем в электричке в Москву, я ёрзаю от нетерпения, мама инструктирует:

– Про мою личную жизнь ни слова! Про работу тоже. Куда я с кем езжу, не вздумай даже – не их собачье дело. Бабушка всем потом мозги вывернет.

Я понятливо киваю. Конечно, вывернет.

На Ленинградском вокзале мама передаёт меня папе вместе с рюкзаком вещей. Они стараются не смотреть друг на друга.

– Свет… – говорит папа наконец – я не против квартиру делить, но мать…

– Всё – мама машет рукой – Пол – квартиры наши, так что идите на хуй оба! Вот Ленка по тебе скучает, держи. Ребёнку только нервы не трепите – мама разворачивается и идёт к билетным кассам. Мы с папой остаёмся на асфальте, украшенном плевками и окурками. А потом тоже идём – к метро.

Я вдыхаю давно знакомый запах подземки. Так больше не пахнет нигде. Мы с папой едем на Новослободскую – я прошу его подождать несколько минут, пока я посмотрю на мозаику с цветочком, похожим на очищенный мандарин. Мозаика на месте – оранжевые сочные лепесточки совсем не изменились.

В квартире у бабушки тоже свой особенный запах – пахнет книгами, немного Кузиными «ссаками» и чуть хлоркой – с ней бабушка моет пол.

Мы садимся за стол. Борщ, вареники с картошкой и грибами. Я окунаю вареник в сметану – московская бабушка готовит вкусно.

Я жалуюсь им на Эдика, рассказываю про муми-троллей, свои книжки, луг и свои оценки в школе – учусь я на одни пятёрки.

– Как там мама, папу тебе нового не нашла ещё? – казалось бы ласково спрашивает бабушка.

Я напрягаюсь.

– Мама работает много – говорю я – На рынке. Ей некогда папу искать.

Бабушка недоверчиво хмыкает.

– Торгашка всегда и была – говорит она папе.

– Мать, помолчи! – папа поднимает взгляд от борща. Бабушка фыркает и отворачивается к кастрюлям. Подбородок у неё чуть трясётся – так бывает, когда она возмущена.

– Чем тебя там кормят, Леночка? – вновь ласково спрашивает она.

– Да всем кормят – я решаю не жаловаться на щи и кабачки – баба Аня разное делает.

– «Баба Аня» – кривится бабушка, в прошлом учительница русского языка – Из тебя тоже деревенщину делают.

Я жую вареник и не отвечаю. Мне очень не хочется быть деревенщиной.

На следующий день мы идём с папой в Макдональдс. Мне кажется, что всё здесь очень «по-американски», как в кино – бумажные коричневые пакетики для еды, большие белые стаканы с жёлтой буквой.

Папа покупает картошку-фри, молочный коктейль и жалуется мне – цены сильно выросли, бабушка болеет и денег со сдачи квартиры теперь еле хватает на жизнь. Поэтому он не приезжает в Тверь. Поэтому они не хотят продавать квартиру.

– Пап, ну мама же работает – я пробую горячую палочку картошки. Вкусно.