Погрешность

– Я тоже. У тебя все в порядке?

– Да, через полчаса начинаем. Пальцы дрожат, –  поджала губы, рассматривая свои руки.

– Все будет хорошо. Не волнуйся, ты со со всем справишься, –  Громов говорил быстро, словно хотел от нее отвязаться. Ульке это не понравилось, но она не стала развивать данную тему и акцентировать свое внимание на том, что ей, возможно, всего лишь показалось.

– Ладно, я пойду. Вечером позвонишь?

– Да. Удачи!

– Спасибо.

Скинув вызов, Ульяна горела ревностью, нетерпением и злостью, ей хотелось прямо сейчас сорваться в Питер, но она мысленно давала себе хлесткий подзатыльник. Она профессионал в первую очередь и лишь потом безголовая влюбленная девочка. Когда в дверь постучали, Ульяна мгновенно поднялась с пола, открыла, пропуская балетмейстера в свою обитель. Мужчина, как и всегда, наговорил ей пару стандартных фраз, чтобы подбодрить, и пожелал удачи.

Ее партия была длинной, вынуждая быть на сцене восемьдесят процентов постановки, и требовала колоссальной отдачи делу. Ульяна считала себя талантливой, но за все годы занятий и тренировок никак не смогла избавиться от страха, мешающего ей раскрыться в парном танце. Она не доверяла партнерам, не могла открыться им полностью, из-за этого часто конфликтовала, ее предвзятость задевала танцоров, давая повод думать, что Никольская ставит себя выше других. Отчасти, наверное, так и было. Никому нельзя доверять, только себе, впрочем, даже это можно оспорить.

Зал взорвался аплодисментами, ее сольная партия вызвала восторг, она чувствовала людские эмоции, питалась ими, а улыбка на ее губах становилась лишь шире.

После окончания постановки она помнила лишь овации зрителей, собственное волнение и то, как грязно они с Лёнечкой сделали поддержку. В остальном в голове был чистый лист, ее бешеный невроз стер все подчистую. Уже в гримерной Ульяна медленно начала приходить в себя, дыхание стало более спокойным, волнение утихло, а приятная натянутость в мышцах вызывала лишь наслаждение. Переодевшись, девушка перекинула через плечо немаленькую сумку, постучалась к Лизе, которая тоже была готова ехать в отель, и вызвала такси.

Ульяну все еще что-то беспокоило, она с самого утра ощущала повышенную тревожность и, конечно, связывала ее с выступлением, но оно прошло. Постановка завершена, а Никольскую до сих пор одолевает какое-то необъяснимое опасение, предчувствие, будто что-то случится. Должно случиться.

– Машина скоро приедет? – Лиза пропустила подругу вперед, придержав дверь.

– Пишет, десять минут, подышим воздухом.

– Блин, холодно сегодня,– Самарина обняла себя руками, ее тонкий свитерок совсем не грел.

– Держи ,– Уля протянула подруге свою ярко-красную куртку.

– А ты?

– А мне жарко, до сих пор не могу отойти.

– Спасибо, – Лизка натянула куртку и выудила из сумки протеиновый батончик, надорвала обертку. –  Будешь?

– Нет, не могу после выступлений смотреть на еду.

– Да? А у меня вечно просыпается жор.

Ульяна рассмеялась, но ничего не ответила, подставила лицо под поток прохладного ветра, и ее светлые распущенные волосы разметались по плечам.  Лизка натянула наушники, замирая на краю тротуара, а из-за угла показался серебристый «Ниссан». Ульяна обернулась на скрип тормозов и завороженно смотрела на приближающуюся машину, на всей скорости летящую в сторону Самариной.

В ушах встал этот мерзкий звук, словно кто-то водит вилкой по стеклу. Ульяна выкрикнула имя подруги, но та уставилась на свои кроссовки, бодро притопывая ножкой в такт музыки, играющей в наушниках.

Все произошло слишком быстро, несколько секунд, за которые перед глазами Никольской пролетела вся жизнь. Когда она подалась вперед, то была уверена, что сможет оттолкнуть подругу и не попасть под раздачу сама. Она должна была успеть, должна…

Вытолкнув Лизу, Ульяна замешкалась, обернулась к летящему авто, а ее глаза расширились, в огромных черных зрачках отразились улица, свет фар и мигающий красным светофор. Сердце ускорило свой ритм, и хрупкое девичье тело перелетело через крышу машины, приземляясь на теплый и пыльный асфальт. От «Ниссана» не осталось и следа, машина растворилась на просторах улиц, а Лиза со слезами на глазах кинулась к Ульяне. Самарину трясло, она толком не могла связать и пары слов, лишь захлебывалась и что-то невнятно бормотала.

Ульяна была еще в сознании, у нее ныли виски и ломило затылок, она чувствовала тошноту и подступающую агонию. Пока боли, выкручивающей каждую мышцу, не было, но Ульяна догадывалась, что это ненадолго.

– Ульяна! – Лиза прочертила коленями по асфальту, присела рядом с подругой и крепко сжала ее ладонь.

Вокруг столпились люди, где-то вдалеке послышался вой сирены, а перед глазами замелькали синие костюмы врачей скорой помощи. Ульяна приподняла голову, не в силах сосредоточить взгляд хоть на чем-то, с каждой пройденной секундой картинка размывалась все больше. Во рту появился ощутимый привкус крови.  Ощупав языком небо, Никольская сообразила, что прокусила щеку, и прикрыла глаза.

***

Ей было холодно и постоянно хотелось укрыться. Липкие волосы метались по подушке, то и дело приклеиваясь к мокрому лбу и щекам. Ульяна все никак не могла открыть глаза, блуждала на задворках собственного сознания в кромешной темноте и что-то шептала. Ее едкий крик растворялся в звенящей тишине, когда она снова и снова чувствовала удар, перелетая через машину. Агония из боли поглощала ее тело, девушка морщилась уже наяву, а сидящий в палате отец, словно зеркало, отражал каждую эмоцию дочери.

Никольский прилетел сюда сразу, как только ему позвонили, сорвался с лекции в аэропорт.  А теперь вот сидел рядом со своей девочкой, моля о том, чтобы все обошлось.

Высокая медсестра с грозным видом и лицом, раздражение на котором было прикрыто кривой гримасой, сменила капельницу и спешно удалилась в коридор. Мужчина посмотрел ей вслед и сжал тонкие пальчики дочери, веря в лучшее.

Ульяна чувствовала отцовское присутствие, слышала его тихие молитвы, удивляясь им, ведь папа всю жизнь был атеистом. Приоткрыв глаза, обессиленно дернула рукой. Ее красивое лицо еще пару часов назад приобрело неестественно белый цвет. Она была бледна, как накрахмаленная простыня. Яркий свет резанул сетчатку, и девушка снова погрузилась в темноту. Чтобы выбраться из этой жуткой ямы, которая вновь и вновь утягивала ее в сон, пришлось приложить немало усилий.

Она очнулась одна. В палате было пусто, а за окном нависли сумерки. Девушка нерешительно приподнялась на локти, медленно соображая: что-то не так. Понимание пришло не сразу, вначале были догадки и неверие, ведь с ней такого точно не могло произойти.

– Ульяна! – отец, зашедший в палату, повысил голос, и девушка ретировалась с локтей на подушку, вжалась в нее шеей, все еще не желая признать произошедшего.

Никольский присел рядом с дочерью и сжал ее руку, но Уля не среагировала, только завороженно смотрела на одеяло, где покоились ее ноги. Она гипнотизировала свои конечности, которые не выполнили ни одной команды, отданной ее мозгом. Ни одной.

Ульяна не могла поднять ногу, пошевелить пальцами, согнуть в колене, ничего. Полная потеря чувствительности и двигательных функций. Покачав головой, девушка метнула взгляд к отцу и натянуто улыбнулась.

– Я сломала позвоночник?

– Милая…

– Папа, говори как есть. Я больше не смогу ходить?

– Нужна операция, но шансы очень высоки. Все будет хорошо, слышишь?

– Слышу, – Ульяна ухмыльнулась, а на тумбочке зашумел телефон, как ни странно, но после аварии он остался жив.

– Это Степан, он звонит не первый раз. Я не решился брать трубку, подумал, что это должна сделать ты.

– Правильно подумал.

Улька скинула вызов, а Никольский вытянул шею в возмущении, но дочь опередила его вопросы, сразу давая ответ:

– Я не хочу портить ему жизнь.

– Ульяна…

– Если я не встану, то он будет лишь мучиться со мной, папа. Я не имею права давить на его человечность и благородство.

– А как же и в горе, и в радости? – Олеся Георгиевна ворвалась в палату с раздражением, ее рейс задержали в аэропорту и, кажется, вытрепали все нервы, которые и так были на пределе после произошедшего с ее дочерью.

– Мама, – Улька вздохнула, ей захотелось отвернуться, спрятаться ото всех, но, кажется, сейчас это уже было невозможно.

– Что «мама»? А как же любовь? Не ты ли мне говорила, что она у вас есть? Не ты ли устраивала истерики и скандалы? А теперь вот так просто списываешь его со счетов. Нет уж,  дорогая, пусть он знает и принимает решения, что со всем этим делать дальше. Только попробуй спрятать голову в песок, поняла меня? Звони, – мать протянула ей телефон, но Ульяна лишь сжала смартфон в  ладони.