Погрешность

Пока Улька пакует два чемодана, Никольский идет во двор. Направляется в сторону припарковавшейся у обочины машины Степана. Без приглашения садится в салон. Громов курит, и Артур Павлович просит у него сигарету. Поджигает табак, делая затяжку, медленно выдыхая дым.

– Десять лет, как бросил, – смотрит на тлеющий огонек, – у вас все серьезно?

– Серьезно.

– Ты хороший парень, Степан, хороший. Но то, что между вами происходит… Я наслышан о твоих подвигах, надолго ли тебе моя дочь?

Громов барабанит пальцами по рулю, замечая, как из дома выходит Улька и тащит за собой пару чемоданов.

– Я не играю с вашей дочерью, она действительно очень для меня дорога, – кивает в сторону девушки.

Никольский выбрасывает окурок в окно и, переведя глаза на Громова, несколько долгих секунд буравит его взглядом.

– Я очень надеюсь, что моя дочь в тебе не разочаруется.

Это последнее, что говорит Артур Павлович, прежде чем выйти на улицу, и направляется к дочери. Громов делает то же самое.

Ульяна замирает как истукан, не моргая смотрит на отца, нервно теребит запястье пальцами.

– Звони, не пропадай, – отец обнимает дочь и заходит в дом.

– Все нормально? – оборачивается к Громову.

– Нормально. Поехали.

– Да, я за тобой потихонечку.

Уже дома Улька разбирает чемоданы, забивая Громовский гардероб своим барахлом. Кажется, она набрала кучу ненужных вещей, ну ладно. Закрыв гардероб, Ульяна идет в ванную.

Степан, принимающий душ, оборачивается на шум. Никольская проскальзывает в комнату, воздух которой сочится влагой. В пару движений снимает с себя платье, нервно ступая по кафельному полу. Открыв створки, перешагивает через бортик, попадая в Степкины объятия.

Он крепко прижимает ее к себе, делая воду теплее. Капли медленно скатываются по ее тонкой коже, вызывая мурашки. Громов целует ее в шею, находит губы, прижимая спиной к прохладной стенке. Ульяна обхватывает его плечи, вжимается в твердое мужское тело, рассыпаясь на тысячи млеющих крупинок.

Он касается ее груди, обводит розовые соски, сжимая вершинки пальцами, и в едва уловимом движении тянет на себя. Улька вздрагивает, поджимает губы, которые в момент настигает его поцелуй. Напористый, поглощающий,  Громов целует ее до потери собственного рассудка, впитывает ее эмоции. Она олицетворение всего, чего ему так не хватало, она зависимость, сильная, заставляющая встать на колени. Именно это он и делает, опускается на колени, разводя ее ноги. Язык касается влажного и такого напряженного бугорка. Девичьи пальцы впиваются в темный ежик волос на мужской голове.

Степан стальным хватом сжимает ее бедра, тянет на себя, насаживая ее на свой язык, вылизывая каждую складочку, доводя тем самым до исступления. С пухлых, красивых губ срываются стоны, ноги дрожат, она их совсем не чувствует. Жар захватывает каждый уголок ее тела, а выбившийся из легких воздух превращается в крик. Его губы обхватывают набухший клитор, отбивая языком четкий ритм. Она сжимается, он чувствует ее дрожь, усиливая темп.

Улька закрывает глаза, и ее пронизывает поток удовольствия, оно размывается по телу волной, высокой, той, что накатывает на нее с головой.

Громов отпускает ее бедра, выпрямляется, немного приподымает девушку над полом, и она мгновенно обхватывает его ногами, скрещивая лодыжки. Вздыбленный член упирается в лоно, входит медленно. Они смотрят друг другу в глаза. Каждый толчок искажает реальность, невероятное напряжение тает, сменяясь муками наслаждения.

Он тонет в ее стонах, убыстряет темп, срываясь, словно изголодавшийся зверь. Он никак не может ей насытиться, хоть немного, ему всегда ее мало. Всегда.

Громкие хлопки, крики и окутывающая их бешеная энергетика.

В какой-то момент он закручивает кран, и поток воды прекращается. Ульяна смотрит на Степана затуманенным взглядом, крепко обняв шею. Он переступает бортик, удерживая ее на руках, все еще находясь в ней, и уносит в комнату. Опускает на белые, прохладные простыни, которые под их телами моментально становятся влажными.

Степан отстраняется, переворачивает Ульяну на живот, прижимаясь грудью к ее спине. Раскрывает прихваченный презерватив и аккуратно входит, чувствуя под ладонью ее талию, другой рукой сжимает грудь, целует в шею, резко притягивая ее к себе, вторгаясь до основания. Замирает.

Улька шарит по простыне, не понимая, почему он остановился, запрокидывает голову на его плечо, прикрывая глаза.

– Все хорошо, – шепчет. – Мне с тобой так  хорошо, Степочка, – бормочет в желании получить свою разрядку, еще одну.

– Ты очень красивая, – касается ее груди, – самая красивая, – толкается в ней, ускоряя темп, – моя девочка.

Ульяна улыбается, подается навстречу его толчкам, чувствуя его пальцы на своей шее. Они немного грубо сжимают кожу, но резко ослабевают. Она хнычет в попытке вернуть их обратно, что он и делает. Контраст небольшой боли и глубоких толчков срывает все новые и новые стоны, протяжные крики, в веренице которых Громов сотрясается, извергаясь в ее узкое лоно.

Улька перекатывается на спину, тяжело дыша. Ее пальчики крадутся по постели, настигая вздымающуюся мужскую грудь.

– Мой хороший, – приподымается на локти и подползает к Степе. Он мгновенно захватывает ее в кольцо рук, целуя в макушку.

Улька смеется, пытается взбрыкнуть, но силы неравны. Он укладывает ее на себя, чувствуя жар ее тела. Немного отстраняется, обхватывая девичье лицо ладонями.

– Ты нужна мне, слышишь? Очень нужна, – он говорит тихо, и она внимает каждому слову, – я тебя…

Лежащий на тумбочке телефон взрывается громкой мелодией, и две пары глаз устремляются туда. Ульяна раздраженно стонет и тянет руку к своему телефону. Лизка. Черт ее побрал, названивать среди ночи.

Вначале Улька хочет скинуть, но после что-то все же заставляет ее ответить.

– Чего тебе? – нервно перебирает свои влажные волосы.

– Меня Женька бросил, – Лизка хнычет в трубку, а Никольская закрывает глаза, падая на постель.

– Прости, – шепчет Степе, – я быстро, – выходит из комнаты, – так, давай по ускоренной программе!

Лизка минут десять ревет и матерится, наконец, выговорившись, всхлипывает напоследок и благодарит Ульку за то, что выслушала.

Когда Никольская возвращается в спальню, то слышит лишь размеренное глубокое дыхание. Степочка спит. Погладив его плечи, Ульяна накрывает их одеялом и прижимается к его спине, закрывая глаза.

Громов просыпается утром, от звона будильника, чувствуя на себе небольшой груз. Во сне Улька заползла почти на него. Вытянув руку, мужчина отключает заведенный на телефоне будильник, целуя Ульку в губы. Аккуратно перекладывает ее на постель и поднимается с кровати. Когда выходит из душа, Ульяны уже нет в спальне.

Она готовит на кухне, он чувствует запах тостов, спускаясь по лестнице. Никольская, завернувшись в его рубашку, режет помидоры, а услышав шаги, оборачивается, озаряя комнату улыбкой.

– Я тут вот… завтрак, – ставит перед ним тарелку с тостами и кофе.

– Спасибо, – целует ее, прогнувшись через стол.

– Знаешь, я хотела с тобой поговорить… еще вчера, – сцепляет пальцы в замок.

– Конечно. Что ты хочешь мне сказать?

– В общем, помнишь, я рассказывала про гастроли, Одетту?

– Помню.

– Короче, у нас изменили график, и я уезжаю завтра.

Громов перестает жевать и, проглотив комок белого хлеба, спрашивает: