23 дня

Когда оглушительный треск и скрежет затихли, я чуть приподнял голову и огляделся. Убедившись, что наступили секунды затишья, сразу подорвался, бросился вперёд, по пути огибая зависшие и неспешно опускающиеся обломки. Скопление их было настолько плотным, что приходилось расчищать себе дорогу. Да ладно обломки… А тела, зависшие в воздухе?

Вымазываясь в трупной золе, я пробивался прочь из этого ада черных тел и пустых выкипевших глазниц. Маленькие и большие, без особо различимых в темноте половых признаков, но такие легкие и невесомые. Я не шел по трупам – я бежал сквозь них. Беззвучно оплакивая тех, кто погиб в злосчастном самолете, подгоняемый подбирающимися к моей заднице новыми порциями электрических разрядов, я мчался прочь. Утопая в слезах и всхлипах, второй раз за ночь расчищал себе путь посредством торжества жизни над смертью. Сейчас не хотелось умирать. Вот так. Вот здесь.

Через несколько секунд, показавшихся минутами, мои силы были на исходе. Загустевший воздух заставлял прилагать тройное усилие при каждом шаге. Спасение пришло неожиданно. Как всегда. Я вырвался из плена вакуумных тисков и плюхнулся на дорогу. Осознав произошедшее, тут же вскинулся и бросился вдогонку за безумно-скачущим военным. На бегу я почувствовал, что нижняя часть моей амуниции прибавила вентиляционных отверстий, через которые приятно струился воздух, охлаждая обожженные участки кожи. Грязный, потный и опаленный, я мчался от надвигающейся смертоносной западни, с каждым шагом нагоняя Михаила.

Все невзгоды покрыла новая волна импульса. Передергиваясь от спазмов, мы повалились ниц, почти тут же возвращаясь в сознание от оглушительного гула, который остановил не только нас, но и опасность позади. Преграда, сверкающая миллионами бриллиантов, замерла в нескольких метрах и начала угрожающе потрескивать.

– Валим! Валим отсюда! – панически вскричал я. – Бежать можешь?!

Не слушая ответ, я подхватил Михаила подмышки.

– Бегу, бегу… – военный совершенно отрешенно выдохнул слова в пустоту. Превозмогая боль, он оперся о меня и подался вперед.

Двое обессиленных от нескончаемых попыток выжить парней шли назад, в адскую мясорубку, из которой они так стремились выбраться. Злые, пыльные и голодные. Вдобавок – изрядно побитые. Мы сами напоминали инопланетных прислужников.

Жара спадала. Кажется, она господствовала в той самой границе между городом и загородными пустошами. Пройти через неё без специального снаряжения было невозможно. Неизвестно, какая температура нас поджидала в более удаленных её участках.

Горло горело, а язык распух. Впрочем, пить кипяченое пиво из нас двоих никто не возжелал. Температура с каждым новым шагом, требующим буквально нечеловеческих усилий, отступала и уже приближалась к более нормальной отметке, градусов так в тридцать, позволяя нам перевести дыхание и остановиться.

– Ну вот. Похоже, мы выбрались из печки, – я осмотрелся, в надежде увидеть либо наших попутчиков, либо признаки ближайшего водоема или водоколонки. И неизвестно, чему в тот момент мои глаза обрадовались бы больше. Увы, ничего, кроме серой пелены, которую здесь заполнял густой туман, я не увидел.

Новая ударная волна и новый приступ скрючили тело.

Действительно. Чем мы ближе к «бриллиантовой» стене, тем сильнее эффект, разносившийся по всему периметру города, исходящий от монолита. И посему возвращение в город было для нас единственным спасением от безумия, вызванного постоянными приступами. Только вот это было лишь полбеды.

На наших двух дееспособных ногах мы могли передвигаться, но только не в ситуации опасности и не на открытом пространстве. Лишившись своего четырехколесного спасителя, нам было рискованно возвращаться по дороге. Да и сама мысль о возвращении не вызывала никакого энтузиазма.

Не зная, куда же подевались наши друзья, мы тихо продвигались в сторону Химмаша, питая надежду наткнуться на любую помощь. В полном молчании, шаг за шагом мы пронизывали толщу тумана, искренне надеясь, что она все же спасительна для нас. Попутно следили, чтобы разделительная полоса была в границе видимости. И как же теперь приятно было вспомнить, что зона смертельной опасности не была погружена в беспросветную мглу, каждая мельчайшая капелька которой хотела проникнуть в рот, нос или закрепиться в волокнах одежды и без того утяжеляя каждый шаг.

Дыхание вновь стало тяжелым от скапливающейся в горле мокроты. Снова пришлось поминутно откашливаться и избавляться от воды, струящейся из носа, капающей со лба и попадающей прямо в глаза. Любой кусок ткани пришелся бы кстати, однако на наших оголенных торсах не представлялось возможным найти искомое. Михаил был в грязных сырых штанах, а я – в ультракоротких шортах, коими стали армейские штаны за последние часы.

Самочувствие Михаила за последние несколько минут улучшилось. Теперь он мог самостоятельно передвигаться, пусть и при помощи палки, откуда-то появившейся у него в руках. Покряхтывая от боли в покалеченной ноге, он старался не отстать, и без того чувствуя на себе вину из-за нашего медленного шествия.

По правде говоря, не думаю, что я бы побежал в неизвестность сломя голову. Впрочем, показывать свою слабость я не имел права. Просто для того, чтобы этот растерянный и в край напуганный парень не потерял надежды. Сейчас он надеялся, что у меня был план, было решение, как выпутаться из этой переделки. За последний час он совсем пал духом и не был похож на человека, который множество раз спасал наши жизни, в последний момент принимая важнейшие решения, которые ещё ни разу нас не подвели. А я и не знаю, к каким губительным последствиям могло привести моё последнее решение, связанное с возвращением обратно в город.

Необъяснимое исчезновение Саши и Данила также не давало покоя. Куда они могли деться? Ох, сколько же необъяснимого и невероятного с нами ещё должно произойти, пока, возможно, мы не обретем покой. Наши уставшие и искалеченные тела противостояли всем напастям, выпавшим на нашу долю, и цеплялись за последние остатки мужественности, оставляя позади один из возможных путей спасения, но грозящий только смертью. Вот же парадокс.

Все же мы опоздали. Не смогли выбраться из клетки, оказавшись запертыми в ней вместе со всеми своими страхами. Впрочем, даже так ища в этой безвыходной ситуации что-то положительное, я тешил себя мыслью, что там, за этой губительной стеной, нас могли поджидать ещё большие опасности. Сомнения ещё долго сверлили мой мозг.

Тем временем мы дошли до развилки, от которой не так давно бежали прочь. Теперь прогулка по дебрям Химмаша не казалась такой бредовой идеей, как ещё недавно.

– Миш, не знаю, что нас там ждет, впереди, но я очень надеюсь, что мы ещё не исчерпали все везение, дарованное нам, – я увидел, как его глаза сузились, а взгляд на несколько секунд потупился. Затем он ухватился за моё плечо рукой и одобрительно сжал его. Кивнул.

– В таком случае, – я продолжил, – предлагаю пробираться по прибрежной полосе назад, к Уктусу, но со стороны Химмаша.

Подняв руку, указал в нужном направлении:

– Вон за теми домами.

По правую руку от нас, в двухстах метрах, стояли три высокоэтажных дома, которые казались единственными нетронутыми во всем городе. Это были три исполинских столба, разрезающих темно-серое июльское небо, скрывая свои макушки в толще низко повисших облаков. Их нижние этажи утопали в более густой пелене тумана, которая, по мере нашего продвижения, становилась всё плотнее.

– Я вот что хотел у тебя спросить, – хрип вырвался изо рта Миши. – Ты не помнишь, что случилось после аварии?

Я резко остановился и отрицательно покачал головой.

– А у меня в голове всплывают какие-то лица незнакомых мне людей, которые что-то кричат мне. И ещё отчаянные крики Александры и Данила, – он опустил голову и замолчал.

Мне всегда было тяжело выдавать свои чувства. Тем более, что было моей самой дурацкой чертой, сложно было выражать сочувствие или жалость людям. Вот и сейчас я стоял и не знал, что делать. Моё самобичевание прервал его голос.

– Как будто они взмывают в воздух, протягивая ко мне свои руки. В надежде спастись.

Он закрыл лицо ладонями, скрывая от меня слезы, что текли по пыльным щекам, отмывая пепел и грязь, обнажая светлую кожу. Это заставило меня сделать шаг навстречу. Протянув руки, я прижал совсем ещё молодого парня к себе. Он опустил голову на моё плечо и замолчал. Я осторожно похлопал его по спине, стараясь не вызвать неприятных ощущений, которыми мог испортить этот миг, пока он ждал моей поддержки. Иногда всем нам необходимо дать волю чувствам.

– Ничего, мы их найдем, – утвердительно сказал я, оторвав от себя вояку и крепко сжав его плечи. – А сейчас мы должны приложить все усилия для того, чтобы выжить. Ты меня понял?

Миша приподнял голову и взглянул мне глаза. Его взгляд начал проясняться. Выдохнув, он твердо ответил:

– Так точно. Я не собираюсь умирать здесь вот так. Я готов идти дальше.

– Вот и славно, – я кивнул.

***

Отсыревшие дрова тихо попискивали в сполохах пламени, источая вокруг густой едкий дым. Мы сидели перед костром и сохли, укрывшись в лесной чаще, скрытые густой пеленой сосновых верхушек вверху и непроглядным переплетением кустарников внизу. Заметить нас было почти невозможно, но запах горящего дерева разносился по округе, выдавая нас.

После нашего заплыва по водохранилищу, которое защитило нас от неприятельского внимания, укрыв густой шапкой тумана, мы сушили оставшуюся одежду. Укрытые в лесу, мы нашли спасение от чрезмерной влажности, которая была чужда человеку. Здесь стояла приятная прохлада, и капали крупные капли воды, скапливавшиеся на листве от оседавших на них водных испарений. Наша кожа, на протяжении последних часов привыкавшая к воде и всевозможным её проявлениям, стала светло-серой и сморщенной на руках и ногах.

Словно два выцветших призрака, мы сидели и ловили тепло, исходящее от пламени, вытягивая к нему руки, будто впитывая своими похолодевшими пальцами каждую волну жара. Жар проникал глубоко в тело, стремясь отогреть наши закоченевшие сердца, в которых господствовали страх и скорбь.