180°– Обед в Маар. Отправление Крысы в карцер.
190°– Совет офицеров в цитадели.
220°– Плановое начало операции.
Из архива Алэрозо: Протокол диверсии Маар на Ф.412.6.9
Нагревающаяся от собственного дыхания, преющая, сырая камера.
Теснота. Рукой не двинуть, в полный рост не встать. Всё что ты можешь – абстрагироваться, пока пребываешь в почти неизменной позе, сидя на корточках. Единственное облегчение – время от времени встать в позу два – подняться, сгорбатив спину буквой «Г». Остаётся лишь метаться от одной стойки к другой каждые пять-десять коротких вечностей. А именно ими тут, в кромешной тьме, исчисляли своё пребывание заключенные, теряя объективный счет времени.
Эбвэ разминал рукой шею, пытаясь еще несколько коротких вечностей пересидеть на корточках. Ведь если слишком часто менять позу, когда тебе доступно всего лишь две, то в один момент можно почти совсем упустить наслаждение от перемены.
Не выдержав, он все же поменял стойку, по очереди разминая голеностопы.
– Карей… – стенал он себе под нос. – Я нашёл… Нашел этого засранца.
Реки пота лились по всему телу. Всё чесалось. Но это была проблема только первых двух-трёх коротких вечностей. Зато живот больше не болел. Или просто было не до него.
Со рта полились слюни, и он сорвался: закричал, бился головой в потолок и пытался размахивать руками, колотя стены.
– Ты же знал, да… Что так будет. А, Леден?
Слезы покатились по солёной щеке. Прежде чем они попадали, Эбвэ отер их рукавом. От горести защемило в груди. А ведь он был так близко чтобы справиться. Так близко чтобы передать Карею, что именно тот, три тысячи четыреста пятый и есть крыса! Именно три тысячи четыреста пятый спохватился за ту информацию и на тот вброс, что служил крючком в его миссии. Но теперь он сам оказался в том месте, где должен был запереть крысу. Вернее, запереть должен был Карей, сославшись на подозрения и беспорядки, которые были бы подстроены в отношении этого самого подонка. Но поплыло всё в безжизнь, ведь теперь не только крыса, но и он… и он заперт в месте, которое будет замуровано в начале диверсии. А сколько до неё остаётся времени-то? Уж вечностями там и не пахло.
Карей метался по корпусу, стараясь не выдавать своего беспокойства. Подойдя к камере Самодура, он постучал. В ответ тишина.
– Щенок! Ну-ка отзовись… – пробурчал он с надеждой.
Молчание.
Он оглянулся, удостоверяясь что поблизости нет никого со званием. Треск ключей и щелчок замка. Шаг внутрь – в камере никого. Бровь чуть дернулась, и кроме этого никакого возмущения считать было невозможно, несмотря на то, что именно в тот момент пошатнулся один из столпов его чести, что хранили дворец вымеренных деталей плана в безупречности.
Шатен спустился в столовую. Оглядел всех. Нету.
– Ты не видел заключённого-дурака, тощий, со смазливым личиком, недавно поступил?..
– А, 2555-го? – уточнил стражник, в наряде у входа, проверяя списки людей: напротив числового номера Эбвэ был пропуск. Обратив на это внимание, Карей понял, что тот ещё не появлялся: А ведь его группа уже отобедала. – Нет, такого здесь еще не было, – подтвердил дневальный.
Шатен невозмутимо покачал головой и попросил сообщить ему если тот появится, а сам зашагал в госпиталь.
Бушевал ветер и кружил снег. Его серая утепленная униформа: шаровары, сапоги и дубленка с меховым капюшоном с трудом выдерживали натиск безумной природы: на стыки в застёжках задувал мороз, а за капюшон заваливались снежные хлопья. Порядки были такими, что снег вычищали стражники и с этим всё было строго, однако в такую бурю не возникнуть проблем не могло, в связи с чем приходилось протаптывать дорогу по свежим белым волнам снега. Твёрдые снежинки скребли лицо. Веки были опущены так, что приходилось чуть ли не вслепую отыскивать нужную дорогу.
Он зашёл в госпиталь, и быстро зашагал по лестничному маршу. Навстречу люди: все спускаются вынужденно отдавая друг другу честь.
– Скажите, с зарена к вам не поступало инцидентов? – интересовался Карей, дойдя до стойки регистрации.
– Конечно поступало, – отвечала полная медсестра, – вы хоть представляете, как много подобных случаев мы имеем? Опишите подробнее. Кого ищете? – она стала перебирать бумаги.
– 2555-го, высокий юноша, дурноватый, худой…
Шатен отогревал руки дыханием, одновременно пытаясь отследить глазами нужные надписи в бланках возле женщины.
– Как давно был инцидент?
– Полагаю ближайшее зарено…
Медсестра перебрала уголочки бумаг, просмотрев номера всех поступивших за зарено и вынесла вердикт:
– Голубчик, такого у нас не было.
Она пожала плечами. Карей потупился.
– Уверены?
– Я как есть говорю. Есть случай, придавило бедолагу, – она снова листала документы. – Есть, киркой в колено, дурак зарядил…
– Может он? – поспешно поинтересовался Карей.
– Голубчик, я тебе что сказала?
– А? – постучал он глазами.
Медсестра испытывающе посмотрела, после чего с тяжелым вздохом заключила:
– Нет, кирку в ногу себе зарядил 493-й. Тоже дурак, но не тот по всей видимости.
– Спасибо, – кивнул Карей и побежал к выходу.
– Так, а что приключилось-то? – крикнула сестра вслед, любопытно вытянувшись из окошка.
Карей махнул рукой:
– Занимайтесь своими делами!
– Грубиян!
Остаётся карцер.
Кабальеро отправился в зону персонала. На выходе, возле стоянки пассажирских вагонеток, (у двери крепостной стены, за которой нет моста) прямо перед его носом из-за угла повернул подполковник со стелой.
Снег бил по зрению. Вопреки плохой видимости Карей опознал в шедшем высший чин, возможно определив фигуру по походке, отдал честь и застыл в приветствии, ожидая пока тот пройдет:
– Пребудьте в здравии!
Подполковник небрежно ответил, продолжая беседу с коллегой по пути к корпусам:
– И монарх окажется тут через несколько градусов? – спрашивал он у коллеги.