Чудотворцы

– В очередной раз… – закончил Симон.

– Мы нашли место для стана неподалеку – продолжил Йонатан – Оно называется Асфар и здесь есть колодцы. Воды будет достаточно и для нас и для стад.

Неужели мой ребенок родится в пустыне, подумал Натанэль. Почему бы и нет? Ведь ты теперь еврей, а для евреев пустыня была домом родным целых сорок лет. Он усмехнулся. Пережили фараона, переживем и это, как говорит его учитель.

– Останься – попросил его Симон, когда все начали выходить из шатра.

Сефи вышел, вышел и Йонатан, несколько раз оглянувшись на брата. Молчание длилось долго и начинало становиться гнетущим, а ведь Натанэль знал, догадывался, что разговор сейчас пойдет о Дикле и ее сыне. Наконец Симон с видимым усилием нарушил молчание.

– Что мне делать, Публий? – потерянно спросил он, называя Натанэля его старым именем – По закону мы не можем признать его. Но ведь этот малыш, он плоть от плоти… Я не знаю, что делать.

Никогда еще он не видел своего учителя таким растерянным. В отличие от него, Натанэль прекрасно видел выход, но для этого требовалось время, только время и больше ничего. Поэтому он взял Симона за подбородок, как тот его четыре года лет назад, поднял ему голову, заглянул в глаза и сказал:

– Все будет хорошо, Тасси. Я обещаю.

Он не подвел своего учителя. Время летело стремительно и свадьба Сефи и Диклы состоялась уже через две недели. Хупу держали Натанэль, Симон, Йонатан и один из бойцов Сефи. Жених был донельзя смущен, а невеста была еще слаба, но держалась стойко и не позволяла Сефи ее поддерживать. Шуламит, уже с трудом носящая свой живот, держала на руках их сына, которого назвали Ариэлем неделей раньше. Обрезание ему сделал Йонатан, а сандаком, по настоянию Сефи и с дрожью в руках, был сам Натанэль.

Шуламит должна была родить со дня на день и все мысли Натанэля были заняты этим, он ничего не слышал и не замечал, кроме жены и катапульты, которую пытался построить из подручных материалов. Если вы думаете, что это просто без хорошей кузницы и столярной мастерской, то значит вы никогда не строили боевые машины. А если к этому добавляются вздохи тяжело двигающейся любимой женщины, то неудивительно, что все валится у вас из рук.

А в стране творилось страшное. Однажды, проходя по лагерю, он услышал странные звуки, доносящиеся из шатра маккавеев. Осторожно подойдя и прислушавшись, он в страхе отпрянул: это плакал Симон. Плачущий Тасси напугал его до дрожи в коленях, но еще больше он не хотел, чтобы Симон знал, что его видели в минуту слабости. Сефи и Дикла помогли ему узнать печальные новости. Первосвященник Алким, которого возвели в этот ранг копья Вакхида, начал жестоко преследовать противников эллинизма. Как уже отметил Симон, наместник Вакхид был отнюдь не дурак, поэтому всю грязную работу он поручил Алиму. Тот, в отличие от покойного Менелая, не покушался на веру и, таким образом, сумел привлечь на свою сторону многих филоэллинов, сильно притихших в период правления Антиоха Эпифана. Теперь, укрепив свои позиции, Алким мог открыто бороться за власть и он энергично этим занялся, сажая в ямы и казня несогласных. Вакхид разумно не вмешивался в правление Первосвященника и лишь укреплял эллинские крепости по всей стране. То что не успели сделать Публий с Натанэлем при Иуде теперь обретало жизнь по воле их врагов. В Йерихо, в Бейт Хороне, в Еммауме и Бейт Эле сирийцы возводили крепкие форты, а стены существующих крепостей, таких как Бейт Цур и Гезер, укрепляли. Но как ни зверствовал Алим, Вакхиду так и не удалось полностью отстраниться от внутренних иудейских дел. По настоянию Первосвященника сирийцы начали брать заложниками детей видный противников режима и первыми жертвами оказались застрявшие в Модиине трое сыновей Симона и Хайя, которая не пожелала расстаться с детьми. Известие это принес посланник Вакхида, наглый до невозможности сирийский хиллиарх по имени Поликрат.

– Наместник не желает от вас неприятностей и велит вам оставаться за Иорданом – нахально заявил он – Он заверяет своей честью, что ваши родственники не испытывают никакой нужды и находятся в безопасности до тех пор, пока вы ведете себя разумно. Ему очень бы не хотелось прибегать к крайним мерам, но если ваше поведение станет неразумным, то он не сможет защитить ни детей ни мать от гнева Первосвященника.

– Тебя там не было в тот день – рассказывал Сефи – Поэтому ты не представляешь, как у меня чесались руки свернуть наглецу шею.

Натанаэль представлял, представлял очень хорошо и теперь так же хорошо понимал, почему плакал Тасси.

– Мы остаемся за Иорданом, пока обстановка в стране не улучшится – сказал ему вечером Йонатан – Будем возводить город здесь, в Асфаре. Я хочу назвать его Бейт Тасси. В этой болотистой местности, нам некуда будет отступать, поэтому нам нужны крепкие стены и боевые машины на них. Позаботься об этом, Натанэль.

Лего сказать – строй стены, а из чего? В этой болотистой местности не было нужного камня, не говоря уж о дереве. Скрея сердце и ругаясь про себя на четырех языках, Натанэль организовал изготовление саманных кирпичей, а точнее – огромных блоков.

– Ты, инженер, помилосерднее фараона будешь, не пожалел для нас соломы – посмеивался Йонатан.

Стены росли, но надо было строить дома. И их начали строить из тех же саманных блоков, но размером поменьше. Натанэль пока не решался строить дом для себя и поэтому его сын появился в шатре. Схватки продолжались долго, всю ночь, а потом еще и целый день, Шуламит кричала так, что слышно было на все кочевье, и его выгнали в степь, приставив к нему двух воинов и отобрав оружие. Под вечер второго дня что-то подсказало ему правильное время и он, разбросав охрану, подбежал к шатру, чтобы первым услышать плач своего первенца. Он держал на руках мокрого, пищащего сына и знал, что никогда уже не будет прежним, одиноким и бездомным скитальцем, что у него есть семья и будет дом. На восьмой день он назвал своего сына Элияху, а дом начал возводить уже на следующий день, забросив строительство стен, которые продолжали тянуться вверх и без его участия.

Это получился совсем небольшой дом, простой квадрат с крышей, крытой тростником, с одной большой комнатой и навесом, прилепившемся к ней. Под навесом он соорудил глиняный очаг и стол, за которым будет сидеть его семья. Их уже было трое, а станет еще больше, он в этом не сомневался. Пришел Симон, по прежнему потерянный и мрачный и охрой написал над порогом слова Книги. Навес подпирали два деревянных столба и еще четыре послужили основанием для стен. Дерево добывал Сефи в Иерихоне, отправляясь туда по ночам с верными людьми и ведя переговоры с какими-то темными личностями, то ли идумеями, то ли эллинами, которые поставляли ему контрабандные материалы. Вот на один из этих столбов он и оперся сейчас рукой, выйдя подышать свежим воздухом. И вдруг произошло то, во что трудно было поверить, он дернулся и почти что отдернул руку, но удержался в самый последний момент. Не может быть, подумал он, мне показалось! Но нет, ему не показалось и сейчас он снова ощутил то легкое покалывание, тайный знак силы, который до сих пор проявлялся лишь в Храме и Ковчеге. Это же всего лишь маленькое временное пристанище, это же не Храм! Это даже не тот дом, который я когда-нибудь построю в Иудее! Но это твой дом, значит твой храм уже не только в Храме и не только в тфилот. Теперь он здесь, под крышей твоего дома. Нет, ближе, намного ближе! В душе? Не знаю, пока не знаю. И он вошел обратно в свой дом, потому что там заплакал его сын.

Натанэля, и не его одного, очень беспокоил Симон, осунувшийся и ко всему безразличный. Здесь, в прииорданских болотах возникал город, носящий его имя, а он как будто не замечал этого. В другое время он бы горячо и язвительно возразил бы против увековечения своего имени, но сейчас ему было все равно.

– Надо что-то предпринять – сказал Натанэль на совете – Иначе он сгорит, просто сожжет сам себя.

Совет проходил в небольшом доме Сефи, уже почти готовом. Пришел Натанэль, пришел Йонатан, в углу Дикла укачивала маленького Ариэля, шепотом напевая ему колыбельную. Симон не пришел, углубленный в свое горе.

– Есть только один выход – сказал Сефи.

Все вопрошающе смотрели на него и даже Ариэль перестал плакать.

– Выкрасть…

– Но… – начал было Йонатан и замолк.

– Конечно я – сказал Сефи – Кто же еще? Натанэль не пойдет, он не умеет делать то, что умею я.

– Что это я не умею делать? – возмутился инженер.

– Например, тихо резать глотки – отрезал Йонатан – К тому же ты нужен на строительстве стен и машин. Пойдет Сефи и пойдет с теми, кого сам выберет.

И не ожидая возражений, он вышел в темень ночи. Вслед за ним вышел и Натанэль, бросив виноватый взгляд на Диклу. Вечером того же дня, Сефи и двое его воинов тихо и незаметно ушли в сторону Иордана.

Прошло несколько дней и Натанэль услышал как Дикла плачет. Он только пришел со строительства стен и, даже не успев помыть руки в корыте, застыл, услышав женский разговор.

– Не плачь, пожалуйста, не надо – упрашивала Шуламит.

– Я тихонечко – шептала Дикла сквозь слезы – Дети не проснутся.

– От слез молоко бывает горьким.

Непонятно, откуда Шуламит может знать такое, подумал Натанэль.

– Я так поздно прозрела и наконец обрела его. А теперь он ушел и кто знает, вернется ли?

– Ты его любишь?

– Да! – Дикла почти выкрикнула это свистящим шепотом.

– Тише, тише! Твой пошевелился… Нет, показалось.

– …Мне кажется, я его всегда любила. Жаль, что поняла слишком поздно.

– Не поздно. Совсем не поздно. Я ведь тоже не сразу…

– Не сразу что?

– Неважно…

– А у тебя бывает так, что все замирает от страха и тошно в животе, когда он уходит?

– У меня все замирает, когда он приходит! Но не от страха и не в животе, а ниже.

Обе женщины весело засмеялись.

– Т-с-с, тише…

– И все же я боюсь, когда он уходит. Ты знаешь как дрожат ноги и не хватает воздуха в груди?

– Знаю… Но они всегда будут уходить.

– Всегда?