Принц и Нищий. Перевод Алексея Козлова

Пытаясь выразить подтверждение сказанному, Том заблудился в словах и стал бормотать что-то невнятное, однако вовремя остановился, поняв, что скользит по предательски тонкому льду. Он притормозил дальнейшие рассуждения. Спустя какое-то время разговор зашёл о том, что Тому предписано прекратить вредоносные занятия в школе.

– О, какая жалость! – заверещали принцессы, – Какая жалость! Принц! Вы делали такие грандиозные успехи! Но ничего, всё наладится, перерыв будет недолгим, и вам, принц, ещё придётся блистать, показывая королю и Англии вершины вашего знания, и вы будете столь же образованны, сколь ваш отец и вы потрясёте мир тем, что будете понимать столько же языков, сколько способно понять его королевское величество!

– Мой папаша? – подняв брови, ответил Том, – Да он на своём-то буробит так, что его могут понять только свиньи в хлеву! А что касаемо так называемой учёности, про которую вы тут нагородили с три короба…

Тут он повернулся к Сент-Джону и, встретив его злобный взгляд, поперхнулся, покраснел и тихим голоском залепетал:

– О, вы не представляете, сколь сильно коварный недуг сразил меня и как далеко уклоняется мой разум с верного пути, когда болезнь начинает им рулить! В общем, я ничего не хотел сказать плохого против его королевского величества!

– Конечно! Конечно, сударь! Мы понимаем ваше состояние! – нежно пропела принцесса Елизавета, беря чуткой рукой руку «братца» и как бы пытаясь её согреть меж ладонями, – Только не волнуйтесь напрасно! Виноваты не вы, а ваш коварный недуг!

– О, моя чудесная утешительница! – воспылал Том, видя, как она довольна своим диагнозом, – Позволь поблагодарить вас от всей моей души!

Как-то раз во время беседы хохотушка леди Джейн пульнула в Тома какой-то нехитрой греческой фразой, которую она выудила из какого-то требника, и от пытливой принцессы Елизавета не укрылась трогательная озадаченность Тома, по чему она поняла, что пуля угодила не туда, куда нужно, и сама стала отважно отвечать за него, выдав на гора целую уйму древнегреческих поговорок, а затем резко увела разговор вообще в сторону.

Таким образом, в целом время Тома протекало в очень приятном общении. Подковёрные каверзы и подставленные любящими руками грабли встречались на его пути все реже и реже, и Том все больше и больше приводил свой разум в порядок, видя, как все они пригибаются пред ним, истошно помогая ему и игнорируя все его ляпы. Когда выяснилось, что юные принцессы будут сопровождать его на банкет лорда-мэра, сердце Тома наполнилось радостью и восторгом. Он чувствовал, что там, среди толпы чужаков, он не будет таким одиноким, тогда как часом ранее даже мысль о том, что принцессы пойдут вместе с ним, наполняла его душу тихим ужасом.

Ангелы-хранители Тома, оба лорда, испытали от этой беседы гораздо меньше радости, чем все остальные участники. Они чувствовали себя так, как будто, не зная правил локации, вели большой до краёв нагруженный корабль через опасный, извилистый канал, постоянно рискуя нарваться на скалы, они постоянно были настороже, и порученное им дело отнюдь не казалось им детской забавой. Поэтому, когда наконец было объявлено завершение дамского визита, и одновременно – появление лорда Гилфорда Дадли, они почувствовали, что не следует так перегружать общением совершенно невменяемого питомца, а учитывая, что сейчас лучше не рисковать и не вести корабль назад через столь опасные фьорды, а оставить его на время в гавани, они крайне уважительно предложили Тому отменить приём. Тому это было, честно говоря, на руку, и он сразу согласился, хотя, когда леди Джейн услышала об отмене визита блестящего молодого человека, её знакомого, все заметили на её лице оттенок лёгкого разочарования. Минуту длилось тягостное молчание, и Том никак не мог уразуметь, что она означает, и что в таком случае надлежит делать ему. Он умоляюще взглянул на лорда Хертфорда, который тут же дал ему какой-то знак, но Том так и не понял, какой. Всегда готовая помочь, леди Элизабет пришла ему на помощь со своей обычной легкой грацией. Она поклонилась и сказала:

– Не соблаговолит ли наш милый брат позволить нам покинуть его?

Том сказал:

– В самом деле, мои возлюбленные сёстры могут просить у меня что угодно, чего им только заблагорассудится, но я бы скорее дал бы им всё, что угодно за возможность проводить с ними бесценный досуг, однако не могу лишать их права покинуть меня! Да благословят вас святые угодники!

О, как Том смеялся своим потайным мыслям!

«Ха! Не оттого ли, что в своих книгах я всё время жил среди всяких коронованных шишек и принцев, я подучился этой цветистой тарабарщине лучше, чем они сами!«Когда великосветские львицы испарились, Том устало уставился на своих телохранителей и сказал:-Не будет ли угодно вашим светлостям, чтобы я позволил себе отыскать тут удобный уголок и отдохнул?

Лорд Хертфорд сказал:

– Разумеется, и мы, ваше высочество – к вашим услугам! Только прикажите нам, и всё будет исполнено! Вам очень необходим отдых, ибо скоро вам предстоит отправиться в Лондон! Не успел он коснуться звонка, как появился паж, которому было приказано пригласить в присутствие сэра Вильяма Герберта. Джентльмен вошёл и быстро провел Тома во внутренние покои дворца. Первым побуждением Тома было дотянуться до стакана с водой, но шелково-бархатный слуга остановил его, опустился на колено и витиевато предложил ему золотой поднос с чашей. Затем усталый узник сел и собирался было снять с себя башмаки, умоляя взглядом позволить ему это, но еще один облачённый в шелка паж опустился на колени, дабы обслужить его. Том сделал еще два или три попытки избавиться от чужой опеки, но, так как ни одна из них не увенчалась успехом, он, наконец, сдался со вздохом покорности и пробормотал:

– Чур, меня! Чур! Удивительно, что они ещё не дышат за меня! Наконец завернувшись в роскошный халат, он успокоился, прикорнул на диване, но не спал, потому что его голова была слишком забита всякими мыслями, да к тому же в комнату набилось слишком много людей. Он не знал, как отослать слуг, и они остались слоняться вокруг, к величайшему огорчению, как Тома, так и самих слуг. Выход Тома оставил его благородных опекунов в полном одиночестве. Некоторое время они размышляли, в молчании, расхаживая из угла в угол по ковру, затем лорд Сент-Джон прервал молчание:

– Говоря по чести, что ты об этом думаешь? Честно говоря, всё есть, как есть! Король близок к кончине, мой племянник безумен, безумец взойдёт на трон, и безумцем останется! Господи, защити Англию! Ей не обойтись без твоей защиты, боже всемилостивый! -Поистине так оно и есть. Но… у вас нет никаких подозрений… относительно…

Оратор поколебался, сказать ли ему остальную часть фразы, и, подумав, промолчал. Возможно, он почувствовал, что вступил на очень зыбкую почву. Лорд Хертфорд остановился перед ним, посмотрел ему в глаза ясным, живым взором и сказал:

– Говори, что не так, здесь нет чужих ушей! Подозрений о чём?

– Я готов рассказать то, что в моем уме, и только потому, что ты близок мне по крови, милорд. Но, прости меня, если я чем-то тебя оскорблю, но мне кажется странным, что безумие могло так изменить его осанка и манеры? Дело не том, что его осанка и речь уже не царственные, не королевские, но что они отличаются какими-то невероятными мелочами от той осанки и манер, какие были вначале. Вам не кажется странным, что безумие стёрло из его памяти даже черты его родного отца, и он как по команде перестал приносить ему обычные знаки почтения, которые сами собой подразумеваются, или например, оставив в голове латынь, каким-то загадочным образом вытравил из неё греческий и французский языки? Милорд, не обижайся на меня, только сними тяжесть у меня с души и прими мою глубокую благодарность. Меня преследуют его слова, он сказал, что он не принц, а так…

– Молчите, сэр, в ваших словах скрыта измена! Вы забыли приказ короля? Помните, что я, послушай такое, поневоле становлюсь соучастником преступления!

Сент-Джон побледнел и поспешил возразить:

– Я виноват, признаюсь! Не предавай меня, друг мой, даруй мне эту милость, будь любезен, и я больше не вспомню об этом. Пойдите мне навстречу, сэр, иначе я – труп!

– Я доволен, милорд! Если ты не будешь множить на всех углах эти отвратительные байки, будем считать, что ты молчал и ничего не сказано! Но ты обязан забыть о своих фобиях! Он сын моей сестры! Разве его голос, его лицо, его осанка не знакомые мне с колыбели? Безумие может вселить в человека не только странные, противоречивые черты, какие вы видите в нем, но и многое другое. Вы не помните разве, как старый барон Марли, сойдя с ума, забыл вид своего собственного лица? А ведь он не расставался со своей физиономией в течение шестидесяти лет, и меж тем счёл, что оно теперь – чужое, нет, он даже стал утверждать, что был сыном Марии Магдалины, и что его голова была сделана из испанского стекла, и, к сожалению, он щадил никого, кто осмеливался прикоснуться к нему, потому что по его мнению любая небрежная рука могла разбить его. Успокой свои страхи, милорд! Это тот самый принц, я его знаю, как облупленного, и он скоро будет твоим королём! Имей это в виду и больше опирайся на факты, а не на дворовые сплетни.

В продолжении всего их разговора Сент-Джон как заведённый клял свою ошибку, а также неоднократно повторял, что теперь он раскумекал, где правда, а где ложь, и потому теперь у него нет никаких оснований для каких-либо сомнений. Наконец лорд Хертфорд проводил своего товарища, и сел, чтобы побыть в одиночестве. Вскоре и он так глубоко погрузился в размышления, что стал беспокоиться и, чем больше думал, тем больше беспокойство росло. Забывшись, он стал вышагивать по комнате, бормоча:

– Чушь! Он точно принц! Осмелится ли кто-нибудь на всей земле утверждать, что в разных семействах с разной кровью могут появиться столь удивительно схожие младенцы? И даже если бы такое произошло, совершенно невозможно, чтобы один из них очутился на месте другого! Нет, это безумие, глупость, просто глупость!

И добавил:

– Будь он самозванцем, он называл бы себя принцем, что естественно и разумно. Но жил ли когда-либо самозванец, который, будучи признанным людьми принцем, постоянно находясь подле короля, будучи принцем при дворе, стал бы при каких-либо обстоятельствах отрицать своё королевское происхождение и публично умолял бы отпустить его на все четыре стороны вместо того, чтобы когтями и зубами вцепиться в знаки королевского величия? Нет! Клянусь душой святого Свистина, это невозможно! Нет и ещё раз нет! Это настоящий принц, просто свихнувшийся!

Глава VII. Первый королевский ужин Тома

Чуть позже полудня Том вынужден был смиренно испытывать иезуитскую пытку облачения к ужину. Его одели точно так же, как и раньше, но все детали костюма были другими – от шляпы до чулок. Потом целая армия прислуги доставила его в просторный и богато украшенную залу, где уже был установлен стол. Мебель была перегружена золотом, украшена рисунками, которые были почти бесценны, это были работы Бенвенутто. Комната была наполовину заполнилась благородными слугами. Капеллан бойко отбарабанил неизвестную Тому благодарственную молитву, и голодный, как собака, Том уже собирался вонзить клыки в пищу, как граф Беркли отвлёк его и стал колдовать над его шеей, застёгивая на ней крахмальную салфетку. Это был официальный «Генеральный Застёгивальщик Королевских Салфеток На Шею Его Высочеству Принцу Уэльскому» и его высокопоставленная семейка вот уже несколько столетий весьма прибыльно кормилась этим дельцем. Там присутствовал и Главный Королевский Виночерпий, добрейший из смертных, приятельски отметавший всякие попытки Тома самому нацедить себе винца в стаканчик. Там же был Верховный Дегустатор Его Высочества Принца Уэльского, готовый по требованию короля испытать на себе любое подозрительное блюдо, рискуя при этом быть отравленным. В это время он уже был только декоративным придатком процедуры и редко призывался к исполнению своей основной функции, но были времена, когда в течение многих поколений это была очень опасная профессия, и порой мало кто претендовал на эту отравленную вакансию, постоянно пребывавшую свободной. Честно говоря, довольно странно, почему для таких нужд не привлекали какого-нибудь пса с его нюхом или алхимика с его чутьём и мензурками, но на самом деле все привычки и нравы королевской власти очень странны. Милорд д'Арси, Первый Камергер Палаты, тоже крутился здесь целый день, а зачем – бог знает, спроси его, зачем он здесь, он и сам не сказал бы, зачем, но он был, а значит – в этом был какой-то смысл! Там, прямо за стулом Тома, внимательно надзирая за торжествами, стоял Лорд Дворецкий Батлер, цепной пёс королевского Ритуала, под командой которого Лорд Главный Слуга и Лорд Главный Повар стояли плечом к плечу, вытянувшись по швам – один высокий и тощий, как скелет, а другой низенький и толстый, как старая пивная бочка. У Тома было триста восемьдесят четыре слуги, больше, чем было блох у его соседа в иной жизни, но они не все были в этой комнате, тут было не больше четверти из них, остальные были на посылках, и Том даже не знал об их существовании.

Всем тем, кто присутствовал на ужине, в течение часа насквозь просверлили мозги инструкциями о временном умопомрачении принца, и о том, что они должны лояльно относиться к любым капризам и фортелям юного наследника. Эти «капризы» вскоре были вывалены перед ними, но они только сострадали и сострадали, представляете, сколько выдержки им было нужно, чтобы хоть раз не расхохотаться при виде великосветских ужимок Тома? Но это были очень хорошие актёры, и они блестяще изображали расстроенных чужим горем добряков. А каким глубоким несчастьем для них было тревожное, пограничное состояние принца! Ну это на виду! А в принципе им было на всё наплевать!

Бедный Том в основном ел руками, но при виде такого зрелища никто не улыбнулся, и даже как бы

ничего не заметил. Том с любопытством изучил свою салфетку, она ему ужасно понравилась, понятно почему – она была изящной, да к тому же пошита из невероятно роскошной ткани. Наконец Том сказал простецки: —

– Приятель, слушай-ка, забери эту фигню поскорее отсюда, а то я, тьфу-тьфу-тьфу, не дай бог измараю её!

С благоговейным видом Лорд Подвязок и Штор подхватил и беспрекословно унёс салфетку из помещения.

Внимание Тома переключилось на другие сферы. Том с интересом осмотрел репу и салат и спросил, что это такое, и съедобно ли это, потому что только недавно крестьяне стали выращивать эти овощи в Англии вместо того, чтобы завозить их как предмет роскоши из Голландии.

На его вопрос был дан подробный ответ с глубоким пиететом и без малейшей тени удивления. Когда он закончил десерт, то до отказа набил карманы орехами, но никто, кажется, судя по виду, не знал об этом или абсолютно ничего не заметил. Но в следующий момент он сам себя подставил и вляпался в конфуз, потому он был уверен, что единственная вещь, которую ему позволили сделать самому по себе, показала его всем со смешной стороны и что он совершил неправильный и стыдный поступок. В этот момент мускулы его носа начали дергаться, и кончик этого органа поднялся и наморщился. Это продолжалось, и Том стал проявлять растущее беспокойство. Он стал смотреть просительно сначала в глаза одного лорда, потом другого, и слезы навернулись ему на глаза. Они с ужасом подскочили к принцу и на их лицах выразилась величайшая озабоченность. Они стали умолять рассказать им о его проблемах. Том сказал с неподдельной мукой в голосе:

– Будьте снисходительны, парни: но мой нос жестоко чешется! Каков обычай и как следует поступать в этом случае? Ребята, скажите скорее, никаких силов нет больше терпеть!

Никто не улыбался, но все были в недоумении и только переглядывались друг с другом в глубокой скорби, не зная, какой совет следует дать принцу в столь экстраординарной ситуации. Но вот здесь перед всеми была мертвая стена, и ничто в английской истории не свидетельствовало, как ее преодолеть. Прецедент отсутствовал. Мастера Церемоний не было, никто не чувствовал себя в безопасности, чтобы рисковать на этом неизведанном поле, или как-то пытаться решить эту величайшую в мире проблему. Увы! В государстве в то время к сожалению не было должности Наследственного Почёсывателя Носов. Тем временем слезы переполнили глазные мешки и хлынули по щекам Тома. Его дергающийся нос молил о немедленном облегчении. Наконец, природа сломала барьеры этикета, и Том, взмолившись о помиловании, если он поступает неправильно, противозаконно или ещё как, сам принес себе облегчение и поблажку всему внезапно напрягшемуся двору, быстро почесав себе нос.

Когда обед закончился, пришел лорд и протянул ему широкое, неглубокое золотое блюдо с ароматной розовой водой, чтобы прополоскать рот и омыть пальцы, и милорд Застёгиватель Воротничков стоял с салфеткой наготове. Том посмотрел на блюдо озадаченно, и вдруг мгновенно поднял его к губам и стал жадно пить. Затем он вернулся к ожидающему его лорду и сказал:

– Нет, что-то мне это не очень нравится, милорд: у него довольно приятный вкус, но крепости там – пшик!

Эта новая эксцентричная выходка больного разумом принца заставила сердца всех присутствовавших вздрогнуть, и никому не показалась забавной. Следующая бессознательная ошибка Тома заключалась в том, чтобы встать и покинуть стол в то самое мгновение, когда капеллан встал со своего кресла и воздел руки и закрыв глаза, чтобы начать благодарственный молебен. И все же никто, казалось, не понимал, что принц совершил что-то необычное. По его собственной просьбе наш маленький дружок был теперь проведен в свои покои и остался в одиночестве. По стенам его комнаты на дубовых крючьях висели по частям блестящие доспехи из полированной стальной брони, обильно покрытые прекрасной резьбой, изысканно украшенные золотом и драгоценными камнями. Это воинственное панно принадлежало истинному принцу. Это был недавний подарок от Королевы – мадам Парр. Том надел роскошную накидку, перчатку, головной шлем со страусовым пером в шишаке и другие аксессуары, которые мог нацепить без посторонней помощи, и какое-то время даже думал призвать кого-нибудь на помощь, чтобы облачиться во всё остальное, но тут вспомнил об орехах, которые он натряс на ужине, и обрадовался, что можно погрызть их вдали от целой кучи любопытных наблюдателей, и, слава богу, тут нет надоедливых лордов, надоедливых, как мухи и готовых всё время приставать к нему со всякими дурацкими услугами, поэтому он быстро вернул доспехи обратно на их законные места и стал колоть орехи бюстом какого-то короля. Том впервые почувствовал себя почти счастливым и успокоился, возблагодарив Бога за орехи и одновременно кляня судьбу, забросившую его в принцы. Когда орехи закончились, он подошёл к книжному шкафу и его взгляд вперился в блистающие золотом толстенные книжные переплёты. Там был и толстенный том, целиком посвящённый этике английского двора. Это был истинный подарок судьбы. Том прилег на роскошный диван и самым дотошным образом проштудировал эту книжку, кое-что намотав при этом себе на ус. Оставим его на время за этим благородным занятием.

Глава VIII. Где печать?

Около пяти часов Генри VIII. проснулся от тревожного забытья и пробормотал про себя:

«Тяжёлые сны! Мутные виденья! Мой конец близок: этот сон его предвестник, и моё тяжёлое дыхание подтверждает это!»

В его глазах мерцал злой огонь, и он бормотал:

– Но я не умру, пока не издохнет Он!

Его слуги поняли, что он бодрствует, и один из них спросил о желании короля принять лорда-канцлера, который ждал в соседней комнате.