Эпилог

Ладно, попытка номер четыре.

«Аня, спасибо за все, что ты делаешь для неродивших матерей. Сейчас твой фонд ругают, но знай: ты все делаешь правильно, все-все: от первой акции до тех глобальных вопросов, которые решаешь сейчас. И самое главное, ты подняла эту тему, не побоялась начать что-то новое, ведь до тебя никто таким не занимался! А встречая отпор, ты не идешь на попятную, а продолжаешь свое важное начинание. Ты такая храбрая. Спасибо тебе и за это».

Вот так, и никаких подписей не нужно. Это же соцсети: заинтересуется – посмотрит страничку и вспомнит. Или не вспомнит, какая разница.

Хотя нет, как это не вспомнит? Столько лет дружили, столько всего связывало. Баскетболист, к примеру.

А вдруг все же не вспомнит? Придется применить маленький трюк:

«Знай: если тебе нужна будет поддержка, или просто захочется поболтать со старой подругой, я всегда на связи».

Вот так. Небольшой намек на дружбу в прошлом и приглашение к общению. Можно отправлять.

Уже так поздно! Спина затекла от долгого сидения, из-за бессонницы гудит голова. Завтра на работу не нужно: трехдневный выездной корпоратив, от которого удачно удалось откосить. Но это не значит, что можно проваляться в постели весь день. Пора в кровать.

Из-под двери в детскую все еще дует. Желания туда входить все так же нет.

Ну и пусть. Свежий воздух никому еще не вредил. Никто ведь не простудится. Некому простужаться.

Глава 26

За стеной снова заиграли. Воображение подсовывает привычную картинку: хрупкую девчонку на пианинном крутящемся стуле, но стоп, ее же не существует! Есть только пыхтящий в стоптанных тапках сосед. Неужели его грубые прокуренные пальцы умеют так чутко, так безупречно летать по клавишам?

В сказках добрые волшебники прикидываются склочными стариками и вредными старухами. Отвратительная внешность – непревзойденная маскировка чудесной и хрупкой души. Кем бы ни был этот таинственный пианист, свое дело он знает. И умело пользуется магическим свойством, которое есть у музыки.

Успокаивать, радовать, вдохновлять – на это способны все виды искусств. Но лишь музыка по-особому дружит со временем. Только она способна в одно мгновение переместить зачарованного слушателя в прошлое.

Мелодия набирает обороты, и вот реальность распадается, веки опускаются, и вместо родных кухонных стен вокруг шумят тополя и воркуют голуби.

Стояло раннее утро, до работы столько всего хотелось успеть! Очереди не было, и приветливо распахнулась дверь в солнечный кабинет. Медсестра ловко сняла замеры и внесла цифры в карточку. Разулыбалась: все прибавки точно по плану. Эталонная беременность.

– УЗИ? – пригласила она.

Как же величаво шагается по коридору, как благоговейно ощущается собственное пузо! Хотя какое там пузо, живота почти не видно, но важности от этого не убавляется. Будущая мать идет! Всем встать и громко восхищаться!

Наверно, надо испытывать благодарность – к богу или хотя бы своему здоровому организму, который не подвел и всем необходимым оснастил растущую под сердцем жизнь. Но благодарности нет, есть лишь гордость за образцовые показатели и ободряюще стабильные анализы.

Три месяца – немалый срок, чтобы привыкнуть к хорошему. Привыкнуть к удовлетворенным кивкам докторов и беззаботным прибауткам медсестер. Три хороших месяца вселяют уверенность, что все и дальше будет хорошо.

И тем холоднее от нахмуренных бровей врача и его внезапной суровости. Секунду назад он шутил и травил анекдоты, а теперь недовольно водит холодной трубкой по теплому животу и молча вглядывается в монитор. Увы, УЗИ показало трагедию.

Эталонная беременность отменилась.

***

Как жить, когда мир разбился вдребезги?

Бабушка любила пословицу про то, как самый лучший клей не вернет красоту разбитой чаше. Интересно, что бы она сказала, глядя на осколки целой жизни?

Горе похоже на туман. Застилает все вокруг, глушит краски и звуки, и в этой оглушительной бесцветной тишине горюющий остается совсем один. Делиться печалью – иллюзия, ведь плакать вдвоем – как спать в одной кровати. Подушка одна, а сны разные.

Горе отрывает от земли. Все материальное являет свою низменную суть. Сквозь призму боли отчетливо видится суета и ничтожность привычной жизни.

Горе возвышает. Попавший в его лапы бедолага стоит на мрачном Эвересте своей печали и с высоты обозревает бескрайние пейзажи чужого мирного житья-бытья. Там, на вершине, темно и холодно, но невозможно спуститься, невозможно вернуться в беспечный муравейник, рассеянно наблюдая за тем, как день ото дня тает не только боль, но и само воспоминание о ней. Немыслимо представить, что горе пройдет: это кажется предательством. А потому горюющий отшельник продолжает стоять на ледяной скале, с извращенным наслаждением упиваясь тем, как застывают на ветру его горькие слезы.

Но все кончается, и Эверест однажды пустеет. Только холод его настолько велик, что в сердце навсегда остается замерзший, никогда не оттаивающий закоулок.

Глава 27

Эмма зовет пообедать.

– Ну составь мне компанию, а? – ноет она в трубку. – Сегодня ужасно напряженный день, мне просто необходим глоток свежего воздуха! Вечером выступать на конференции, с утра провалили переговоры, нужны позитивные эмоции! Поговорим о чем-нибудь отвлеченном, прогуляемся, кофейку в парке попьем.

Звучит заманчиво, приходится собираться.

Эмма работает в пафосном бизнес-центре. На тридцать пятом этаже – огромный холл с бесконечным зеркальным полом и стойкой ресепшн где-то далеко в центре зала. Панорамные окна открывают вид на Москву-реку, купола Христа Спасителя и все те столичные достопримечательности, благодаря которым арендодатель имеет от сорока тысяч рублей за квадратный метр.

Напротив лифта – дверь на зарешеченный балкон. Открыта, вот удача! Двадцать три шага с оглушительным цокотом от каблуков (треклятый пол!), и вот она, Москва, дует в лицо прохладой, свистит ветром в ушах. Городской шум – смесь автомобильных гудков и трамвайного звона, музыки ресторанов и гула метро, миллиона голосов и миллиарда шагов – на такой высоте превращается в настоящую симфонию. Приходит мысль: вот так нас слышат ангелы. И как тут различить одиночный слабый стон о помощи? Как расслышать каждого, кто сетует на жизнь, молится, просит, благодарит?

– Мам, смотри, как высоко! А я не упаду?

Дрожь сотрясает тело: странно, невозможно, нереально вот так близко услышать голос, всегда звучащий только в голове. Обернуться, скорее!

Нет, конечно нет, это не любимая малышка, какая-то другая девочка, изумленно распахнув глаза и растопырив руки, вцепилась в косяк балконной двери и с жадным любопытством рассматривает город далеко внизу. Но на ненадежную площадку выйти не решается. А из темноты холла к ней уже спешит, тоже неимоверно цокая, мама.

– Дана, отойди оттуда, я кому сказала! Иди ко мне быстро!

Девочка нехотя отлипает от проема, делает шаг назад, все еще бегая напоследок взглядом по бескрайним крышам, дорогам, деревьям, а затем разворачивается и с топотом спешит к маме. Невнятно, но уже миролюбиво укоряя, женщина подхватывает дочку за руку и уводит к лифту.

– Мама, а я не упаду? Смотри, я могу просунуть в решетку всю ногу! А вдруг я потеряю ботинок, что с ним будет?

– Его подхватит ласточка – во-о-он та, видишь? – и унесет к себе в гнездо. Маленькие ласточкины дочки и сыночки устроят в твоем ботинке домик. И осенью отправятся в нем на юг, но не полетят, как все птицы, а поплывут по реке. Вот все им будут завидовать!

Наполеоновские ласточкины планы прерывает знакомый голос.

– Привет, прости, что задержалась. Давно ждешь? – Эмма излучает энергию и бодрость. И этому человеку недостает позитивных эмоций?

Прощальный взгляд на город с высоты: надо торопиться, чтобы втиснуть обед, кофе и прогулку в короткий перерыв.

Глава 28

Эмма сетует на занятость. В насыщенном рабочем расписании нет ни минуты на отдых. Но ее жалобы отдают хвастовством. Переговоры с компаниями, названия которых мелькают на билбордах и в телеке, командировки в Европу и Эмираты, заседания советов директоров. Звучит солидно.

Эмме нравится такая жизнь. Удивительный факт: несмотря на гиперзагрузку, в ее голове остается место для планов о перестройке детской комнаты. Силы неравны, но этот последний рубеж нужно отстоять. Разве можно так просто разрушить последнее место на земле, где материнское счастье еще возможно?

– Ты только выбери, во что мы ее превратим, – наседает Эмма. – Можно устроить уютную гостиную или, может, мастерскую. Тебе нужна мастерская? Подумай, вдруг ты всегда мечтала писать маслом или там, не знаю, мыло варить? Нет? Жаль. Тогда сделаем кабинет. Представь: книжные полки до потолка, фикусы в кадках, кресло-качалка и дубовый письменный стол.

Да делай уж сразу склеп. Все равно в ту комнату – ни ногой.