История схоластического метода. Второй том: По печатным и непечатным источникам

Неприятие диалектики и светской учености, которое уже было широко распространено в монашеских кругах в XI веке, сохранялось во многих из этих школ. К числу важных монастырских школ относятся школы Бека, где традиции Ланфранка и святого Ансельма не угасли так быстро, святого Винсента в Меце, Клюни и, прежде всего, святого Виктора в Париже.

В течение XII века среди ученых школ Франции парижские заметно выросли по престижу и значимости учителей, по количеству учеников и по прогрессу доктрины и метода[17 - О развитии парижских школ в XII веке и возникновении Парижского университета см. Denifle, Die Universit?ten des Mittelalters bis 1400 I 653—694; Denifle Chatelain, Chartularium Univ. Parisiensis I, Parisiis 1889, Introductio xv ff; Rashdall, The Universities of Europe in the Middle Ages I, Oxford 1895, 279 ff; Luchaire, L’Universite de Paris sous Philippe-Auguste, Paris 1899; Cauchie, Les Universit?s d’aatrefois Paris et Bologne, Louvain 1902; F. X. Seppelt, Der Kampf der Bettelorden an der Universit?t Paris in der Mitte des 13. Jahrhunderts, 1. Tl, in den Kirchengeschichtlichen Abhandlungen, herausgeg. von Sdralek III, Breslau 1905, 203 ff.]. Уважаемые учителя появлялись в Париже уже с X века. В последней четверти XI века эльзасец Манегольд фон Лаутенбах, должно быть, работал здесь в качестве странствующего учителя. Однако постоянные школы появились в столице Франции только в начале XII века. На пороге этого светского периода мы встречаем Вильгельма из Шампо, который собирал вокруг себя учеников на острове Сена. Вступив в аббатство Сен-Виктор, он основал школу Сен-Виктор. Вероятно, после возведения Вильгельма из Шампо в сан епископа Шелонского она перестала быть государственной школой. Как монастырская школа она некоторое время пользовалась высокой репутацией благодаря своим выдающимся учителям, чьи труды увековечили имя святого Виктора. После смерти этих знаменитых магистров в Сен-Викторском монастыре больше не работали важные учителя. Парижская система образования XII века нашла свое пристанище и на Геновефе, который в то время находился за чертой города. Абеляр основал школу на Геновефе против Вильгельма из Шампо, а также преподавал в аббатстве Святой Геновефы. На Генувефаберге он заложил основы школы, которая была широко известна в течение нескольких десятилетий благодаря диалектическим диспутам художников. Примерно до 1147 или 1148 года, согласно свидетельствам

Иоанн Солсберийский[18 - Metalogicus 2, 10 (M., P. L. CXCIX 867).] scholae artistarum. Эрнальдус Брешианский основал еще одну школу в Геновефе.

В 1147—1148 годах папа Евгений III реформировал аббатство Геновефа и передал его регулярным каноникам Святого Виктора. В Геновефе продолжала действовать монастырская богословская школа, в которой также обучались англичане и датчане, а также внешняя школа.

Во второй половине XII века художники в основном преподавали в Парвусе Понс, откуда и пошло название Парвипонтани. В целом высшее образование постепенно концентрировалось на острове. К концу XII века большинство магистров и схолариев жили на острове под юрисдикцией канцлера Нотр-Дама, который выдавал «лицензию доцента». Парижский университет был основан около 1200 года на основе объединения магистров всех дисциплин, читавших лекции на острове.[19 - «Igitur ex magistris in Insula commorantibus formata est Universitas ibique, sub umbra Nostrae Dominae, cunabula Universitatis agnoscenda» (Denifle, Chartularium Univ. Paris. I, Introductio XVII).] Сен-Виктор и Женовефа не рассматриваются для создания университета. Привилегия неприкосновенности, предоставленная магистратам и ученым королем Филиппом Августом в 1200 году, способствовала укреплению репутации вновь созданного университета. Так родился Парижский университет, «центр интеллектуальной жизни Средневековья.[20 - Mandonnet, Siger de Brabant (?tude critique) 27.] В конце этого тома многочисленные богословы, которые преподавали или учились на рубеже веков, расскажут нам о расцвете новообразованной метрополии знаний как творческие авторы в основном неопубликованных афоризмов, сумм или вопросов.

Централизация академического преподавания в Париже, которая в конечном итоге привела к объединению парижских школ в Парижский университет, вероятно, привела к упадку других французских школ, но также имела уникальный успех, привлекая в парижские школы в XII веке ученых, жаждущих учиться, из всех культурных стран того времени. Это международное значение «Studium Parisiense» приобрело еще большие масштабы в XIII веке с прогрессивным развитием Парижского университета.

Пройти обучение в Париже считалось высокой честью в Германии, Италии, Англии и даже в Скандинавии.[21 - «Avoir etudie dans File de la Seine, c’e’tait alors un honneur dont les Anglais, les Allemands, les Scandinaves et les provinciaux de retour chez eux se paraient avec complaisance» (Ch. V. Langlois, Les universites du moyen ?ge, in the Revue de Paris III [1896] 807—808).]

§2 Виды высшего образования. Lectio и disputatio. Сентенции и суммы

[22 - О преподавании в XII веке см. Ch. Thurot, De l’organisation de l’enseignement dans 1'Universite de Paris au moyen ?ge, Paris et Besan9on 1850; G. Robert, Les Ecoles et l’enseignement de la theologie pendant la premiere moitie du XIle siecle, Paris 1909.]

До начала XIII века термин scholae использовался почти исключительно для обозначения учебного заведения, а также школьных помещений. В XIII веке для обозначения университетов стали использовать название Studium, Studium generale[23 - Ср. Denifle, Die Universit?ten des Mittelalters bis 1400 I 1 ff 9 f.]. Почетный титул преподавателя в школах – тот, кто преподает в школах и покинул их, – магистр, титул, который сохраняется даже после отказа от профессорского звания. Святой Бернар из Клерво также использовал этот титул для кардиналов и епископов, которые ранее занимали преподавательскую кафедру[24 - G. Robert op. cit. 25.]. Термин «ученики» – scholares. Слово scholasticus все еще используется в XII веке в двойном значении – учитель и ученик[25 - Там же, 32.].

Двумя основными функциями преподавания схоластики в XII веке были lectio и disputatio. Гуго из Сен-Виктор еще не упоминает disputatio и добавляет к lectio meditatio, которую следует понимать как самостоятельное проникновение ученика в суть предмета с этико-религиозным оттенком[26 - Didascalicon 1. 1, c. 1 (M., P. L. CLXXVI 741). Более подробное объяснение см. ниже, в разделе о Хью Сен-Викторском.]. Иоанн Солсберийский сопоставляет lectio, doctrina и meditatio как три формы и способа получения знания. Lectio, которую Иоанн Солсберийский также называет praelectio, ссылаясь на Квинтилиана, относится к объяснению магистром письменного текста. В учебной дисциплине этот учебно-методический материал становится интеллектуальной собственностью ученика и органично связан с его предыдущими знаниями. Meditatio подразумевает более глубокое самостоятельное проникновение в глубины истины. Четвертый аспект, упомянутый Иоанном Солсберийским в дополнение к lectio, doctrina и meditatio: assiduitas operis, призван подчеркнуть важность практической христианской нравственной жизни для приобретения науки[27 - «Praecipua autem sunt ad totius philosophiae et virtutis exercitium lectio, doctrina, meditatio et assiduitas operis. Lectio vero scriptorum praeiacentem habet materiam; doctrina et scriptis plerumque ineumbit et interdum ad non scripta progreditur, quae tarnen in arcanis memoriae recondita sunt, aut in praesentis rei intelligentia eminent. At meditatio etiam ad ignota protenditur, et usque ad incomprehensibilia saepe seipsam erigit; et/tarn manifesta rerum, quam abdita, rimatur» (Metalogicus 1.1, c. 23 [M., P. L. CXCIX 853]: ср. также 1. 1, c. 24 [ibid.]).]. Функция магистра в lectio характеризуется термином «legere alicui seil, auetorem» (donatum etc.), функция ученика – термином «legere ab aliquo seil, auetorem». Частное чтение книги, отдельное от уроков, выражается словами «legere auetorem» (Aristotelem и др.).[28 - G. Robert, Les Ecoles etc. 52. Ср. Grabmann, Geschichte der scholast. Methode I 315 A. 3.] То, как магистр проводил свои лекции, можно достаточно хорошо восстановить по глоссам XII века на Священное Писание, «Исагоге» Порфирия и другим философским текстам. Магистр, преподававший artes liberales, разбирал и объяснял соответствующий учебник грамматики, диалектики и т. д., сначала обсуждая во введении название книги, причину ее составления, содержание, намерения автора, ее преимущества для читателя, ее место в организме науки, а затем объясняя сам текст предложение за предложением, слово за словом[29 - G. Roberta. a. 0. 53. О преподавании грамматики и риторики см. также Ch. Thurot, Extraits de manuscrits latins pour servir ? l’histoire des doctrines grammaticales du moyen ?ge, in Notices et extraits des manuscrits de la bibliotheque nationale XXI 2, Paris 1869.]. Аналогичным образом действовал и преподаватель теологии, объяснявший Священное Писание, divina scriptura, divina pagina или divinitas. Части комментариев XII века к Святому Павлу, отредактированные Денифлем[30 - Западные толкователи Писания до Лютера о «Iustitia Deiu» (Рим 1, 17) и «Iustificatio», Майнц 1905.], служат ценным доказательством этого. Книга Священного Писания, о которой идет речь, указывается во введении, а затем объясняется текст, который обсуждается слово в слово.

Гуго фон Сент-Виктор выделяет три уровня, по которым должно восходить объяснение Писания: littera, sensus, sententia.

littera – это грамматический смысл, sensus – ближайший смысл, sententia – более глубокий смысл слов Писания[31 - Дидаскаликон 1. 3, c. 9 (M., P. L. CLXXVI 771).]. В прологе к «Сентенциям» Роберта Мелунского мы находим искреннюю защиту sententia над внешней теологией глосс. В предисловии к своему комментарию к Боэцию, сохранившемуся в некоторых рукописях, Жильбер де ла Порри сначала противопоставляет auctores, которые излагают собственное чувство, и lectores, которые развивают чужое чувство. Он снова делит лекторов на речитаторов, которые механически пересказывают слова автора без более глубокого проникновения, и толкователей, которые занимаются освещением и исследованием сложных текстов.[32 - «Sed cum duo sint videntium genera, unum sc. auctorum, qui sententiam propriam ferunt, alterum lectorum, qui referunt alienam, cumque lectorum alii sint recitatores, qui eadem auctorum verba et ex ipsorum causis eisdem pronuntiant, et alii interpretes, qui obscure ab auctoribus dicta notioribus verba declarant, nos in genere lectorum non recitatorum sed interpretum facientes etc.44 (Cod. lat. 18 094 Национальной библиотеки в Париже, лист V).]

В «Лекциях о Священном Писании» первой и отчасти второй половины XII века – еще одним представителем этого направления является Петрус Кантор (†1197) – почти на всем протяжении предлагается равномерное непрерывное изложение священных текстов. В подстрочных глоссах речь идет в основном о littera и sensus, в то время как маргинальные глоссы больше посвящены sententia[33 - G. Roberta. a. 0. 55.]. Однако уже к середине XII века влияние диалектики на богословское учение стало очевидным. Комментарий Роберта Мелунского к Паулинам озаглавлен так: «Questiones de epistolis Pauli a magistro Roberto de Miludino enodate». Отдельные, более трудные тексты выделяются и обсуждаются с диалектической точки зрения quaestio (quaeritur и т. д.). Зачатки этой процедуры можно найти уже у Абеляра, Петра Ломбардского и других.[34 - Denifle, Schriftausleger 75 f 88.] К концу XII века объяснение Священного Писания полностью перемежается со схоластическими вопросами.

Имя Роберта Мелунского подводит нас ко второй форме и функции ученого преподавания в XII веке – диспуту (disputatio). В конце концов, именно он положил начало «Диспутам» и «Кводлибетам», достаточно законченный тип которых мы встретим у Симона Турнейского в конце этого тома. У Петра Абеляра нам предстоит обсудить disputatio в ее связи с методом sic-et-non. Сейчас мы должны рассматривать диспут как школьное упражнение XII века, оставив его дальнейшее развитие в XIII веке для третьего тома.

Мы уже сталкивались с ars disputandi в патристике и досхоластике. Метод выдвижения и разрешения возражений был уже знаком греческой философии, особенно Аристотелю, и мы также встречаем его в эллинистической филологии и патристической литературе апорий[35 - G. Heinriei, Zur patristischen Aporienliteratur, in the Abhandlungen der kgl. s?chs. Gesellschaft der Wissensch. zu Leipzig XXVII, Leipzig 1909, 843—860.]. В частности, аристотелевский способ стремления к достоверным научным результатам с помощью вопросов и трудностей был развит в неоплатонизме и греческими философами-аристотеликами. В первом томе мы упоминали о подражании этой научной технике греческими патристиками VI и VII веков[36 - Grabmann, Geschichte der scholastischen Methode I 101 ff.].

Формальными богословскими диспутами, в которых аристотелевская логика была, безусловно, полезным средством ориентации, были религиозные дискуссии, организованные Юстинианом Великим между католиками и северианцами, в которых принимал участие и Леонтий Византийский, а позднее – христианско-мусульманская полемика, в той мере, в какой она происходила в устной форме. В сочинениях Теодора Абу Курры, которого Г. Граф[37 - Die arabischen Schriften des Theodor Abu Qurra, Bischofs von Harr?n, Paderborn 1910, 65 ff.] справедливо называет «схоластиком в лучшем смысле этого слова», мы сталкиваемся с большим знакомством со всеми приемами техники ведения диспута, предусмотренными аристотелевской логикой, прежде всего с темами. В школах Запада ars disputandi, безусловно, играли определенную роль, особенно в преподавании грамматики и диалектики.

В «Диалектике» XI века из Мюнхенской рукописи (Clm 14 401, fol. 154—169) о ней говорится, что она «per disputandi regulam intellectum mentis acuit»[38 - правилом дискуссии он обостряет понимание ума] и что она, кроме того, действует в disputandi efficacia quattuor hec: Proponit, ?dsumit, confirmat testimoniis atque concludit.[39 - Ср. Grabmann op. cit. I 190.] Таким образом, здесь уже дана формальная схема процедуры диспута.[40 - Эффективность спора четырехкратна: предполагает, подтверждает фактами и делает вывод.] Конечно, все эти функции ars disputandi могли быть реализованы только в устном выступлении и в литературной деятельности преподавателя диалектики, поскольку в этой схеме не возникает противопоставления защитника и оппонента.

Но именно версия этой «Мюнхенской диалектики» и других параллельных сочинений в форме диалога между учителем и учеником заставляет нас предположить, что речь и контрречь между учителем и учеником происходили и в классе. Отсюда почти очевиден шаг к спорным упражнениям. Кстати, у нас есть и внешние свидетельства того, что диспуты проводились и в досхоластические времена. В соборной школе Хильдесхайма есть свидетельства проведения таких диспутов уже в X – XI веках.[41 - F. A. Specht, Gesch. des Unterrichtswesens in Deutschland (1885) 125.]

Ансельм Кентерберийский [42 - M., P. L. CLVIII 582. ср. Grabmann a. a. 0. I 312.]говорит о диспутном упражнении в конце своего диалога «De grammatico». Абеляр [43 - M., P. L. CLXXVIII 116.]в своей «Historia calamitatum» сообщает о том, как в годы обучения он оказался «выше в диспуте» Вильгельма из Шампо. Из всего этого можно сделать вывод, что в школах диалектики еще до XII века и в начале нынешнего столетия проводились занятия, представляющие собой по крайней мере элементарные формы и зачатки более позднего схоластического метода ведения диспута.

В богословских школах диалектический подход приобретает все большее значение. Мы можем даже обнаружить эти влияния в немалой степени в литературе сентенций и квесторий, возникших в позитивно и консервативно ориентированных школах Вильгельма из Шампо и Ансельма Лаонского.

Однако в первой половине XII века нельзя говорить о диспуте как о форме и функции богословского преподавания, отличной от lectio.

Гуго Сен-Виктор также не упоминает disputatio как отдельное школьное упражнение[44 - Дидаскаликон 1. 3, c. 9—11 (M., P. L. CLXXVI 771—772).]. Позже, когда речь пойдет о методе sicet-non Абеляра, мы покажем, что перенос disputatio в область теологии не может быть объяснен влиянием этого метода.

Начало расцвета, фактическое утверждение метода диспута на философской почве, а затем и его использование в целях богословского обучения связано с появлением в западной схоластике аристотелевской аналитики, топики и софистики. Главным свидетелем этого факта является Иоанн Солсберийский[45 - Metalogicus 1. 2, c. 4 (M., P. L. CXCIX 860).]. В одном из мест своего «Металогикуса» он дает следующее определение диспута: «Est autem disputare aliquod eorum, quae dubia sunt, aut in contradictione posita, aut quae sie vel sie proponuntur, ratione supposita, probare vel improbare; quod quidem quisquis ex arte probabiliter facit, ad dialectici pertingit metam»[46 - Теперь речь идет о том, чтобы обсуждать любую из тех вещей, которые сомнительны или находятся в противоречии или которые предлагаются здесь или там по предполагаемой причине, чтобы доказать или опровергнуть; что, впрочем, всякий, кто делает искусством, вероятно, достигает цели диалектика.]. Последняя часть этого определения, в частности, содержит ссылку на аристотелевские темы. В другом месте той же работы Иоанн Солсберийский подробно объясняет значение восьмой книги «Топики» Аристотеля для техники ведения диспута и подчеркивает, что в этой книге обсуждаются ex professo законы и правила ведения диспута и что изложенные в ней инструкции, если их тщательно усвоить и применять на практике, знакомят читателя с искусством ведения диспута гораздо эффективнее, чем труды более поздних диалектиков. Действительно, святой Иоанн Солсберийский[47 - «Solus itaque (sc. ?ber oetavus Topicorum) versatur in praeeeptis, ex quibus ars compaginatur, et plus confert ad scientiam disserendi, si memoriter habeatur in corde, et iugi exercitio versetur in opere, quam omnes fere libri dialecticae, quos moderni praeeeptores nostri in scholis legere consueverunt; nam sine eo non disputatur arte, sed casu» (Metalogicus 1. 3, c. 10 [1. c. 910]).] может сказать: «Nam sine eo (sc. 1. 8 Topieofum) non disputatur arte, sed casu». В западной схоластике XII века метод ведения диспутов в регулярных формах и по стереотипной схеме был лишь плодом известности «Новой логики», особенно восьмой книги «Топики» Аристотеля.

В этой подробной главе «De utilitate oetavi» (sc. Topicorum)[48 - Там же. 910—916.] наш докладчик подробно останавливается на природе диспута, роли оппонента и защитника, перемежает несколько цитат из Аристотеля и подчеркивает полезность диспута для отдельных научных дисциплин. Ближе к концу главы он также обсуждает применение disputatio в теологии, хотя и очень сдержанно, если не сказать пренебрежительно.

После середины XII века метод disputatio, доведенный до определенной дидактической формы под влиянием вновь открытых частей «Органона» Аристотеля, повсеместно проникает в теологические аудитории. Как мы можем заключить из его «Вопросов к божественной странице», Роберт Мелунский уже инициировал и способствовал внедрению диспута в теологию. В своем «Восхвалении* Александру III» Иоанн Корнуольский1 может отметить в отношении своих учителей Роберта Мелунского и Мориса де Сюлли: «Multis eorum lectionibus et disputationibus interfui». [49 - M., P. L. CXCIX 1055; ср. Denifle, Schriftausleger 75.]Мы видим здесь сочетание lectio и disputatio как двух форм теологического обучения. В своем «Verbum abbreviatum» Петрус Кантор [50 - M., P. L. CCV 25.](†1197) признает disputatio наряду с lectio в качестве деятельности богословского преподавания. В последние десятилетия XII века метод диспутов стал общепринятым в теологических лекториях Парижа. «Quaestiones de quolibet», характерный тип которых мы встречаем у Симона Турнейского на рубеже веков, также стали литературным выражением упражнений в богословских диспутах.

Библейские флоры» неизвестного магистра Радульфуса, сохранившиеся в мюнхенской рукописи: Clm 686 (p. XII – XIII), лл. 100—114, дают нам представление о технике богословских диспутов в конце XII века.

Библейские темы здесь рассматриваются диалектически. Даются формальные указания, как парировать любые возражения, что говорить, если оппонент говорит «да», какой ход делать, если он говорит «нет».

Ближе к концу этих «Flores bibliei» автор дает определения доктрине, scientia, Studium, diffinitio, а также обращается к disputatio следующим образом: «Disputatio est rationis inductio ad aliquid probandum vel contradicendum. In omni autem disputatione legitima convenit esse interrogationem, responsionem, propositionem, affirmationem, negationem, argumenta, argumentationem et conclusiones. Que omnia deo annuente loco suo secundum doctrinam aristotelis explicabimus.»[51 - Аргумент – это введение причины, чтобы доказать или опровергнуть что-либо. Но в каждой законной дискуссии должны быть вопрос, ответ, предложение, утверждение, отрицание, аргументы, аргументы и выводы. Все это мы объясним, кивнув на Бога вместо него, по учению Аристотеля.] Выражение «disputatio legitima» следует отметить особо; это регулярный спор, который следует определенному образцу, «disputatio in forma», как обычно называют спор, протекающий в строго силлогистической манере, в отличие от «disputatio extra formam», аргументированной речи, которая движется в более свободных формах. Такое «disputatio in forma» стало возможным и реальным в западной схоластике с тех пор, как стали известны аристотелевские «Аналекты»[52 - (др.-греч. ???????? – «вычитанное», «подобранное») – собрание цитат, высказываний, ссылок, мелких стихотворений.], «Топики» и «Софистика», поскольку только в этих трудах стал доступен весь аппарат аристотелевской силлогистики. Кроме того, следует отметить, что схема «disputatio legitimau», приведенная Радульфусом, гораздо богаче той, которую мы привели выше из «Dialectiea» Clm 14401 (p. XI). Наконец, Радульфус ссылается на «Учение» Аристотеля как на основной источник по технике ведения диспутов. При обсуждении афоризмов и сумм, зависящих от Петра из Пуатье около 1200 года, у нас также будет много возможностей распознать рефлексию диспутного метода в богословской литературе.

То, что метод диспутов, облеченный в искусную форму, уже в XII веке захватил умы учителей и учеников и приобрел такое большое значение в преподавании, несомненно, объясняется также внутренней ценностью и природой этих экзерсисов. Эти диспуты давали большие преимущества; они вызывали остроту ума, быстроту ума и красноречие, приводили к быстрому и острому пониманию и изучению чужих мыслей, к разбору истины и ошибки даже в последних разветвлениях, к использованию точной, логически правильной формы выражения. Диспуты также были очень привлекательны для преподавателей и студентов. Они обеспечивали постоянное сближение между мастером и учениками, разжигали честолюбие молодых людей и до предела напрягали их интеллектуальную энергию. Именно в диспуте личные способности ученика наиболее ярко проявлялись и обнародовались[53 - A. Cauchie (Les universites d’autrefois Paris et Bologne, Louvain 1902, 7) говорит в этой связи о «методе личных исследований».]. Диспуты также имели определенный драматический интерес. Они были своего рода турниром, состязанием и дуэлью с оружием разума. Повороты этой борьбы, постепенное развитие и запутывание проблемы, сменяющие друг друга возражения и решения, вопросы и ответы, различия и отрицания, софизмы и ловушки, в которые хотелось заманить противника, – все эти и другие моменты позволяли держать в напряжении ожидание и интерес участников и зрителей таких диспутов[54 - Фактическую оценку метода диспутов см. в Ch. Thurot, De l’organisation de l’enseignement dans l’Universite’ de Paris au moyen ?ge, Paris et Besancon 1850, 64ff; Fonck, Wissenschaftliches Arbeiten, Innsbruck 1908, 5—8 53—57; J. Donat, Summa philosophiae christianae, I. Logica, Oeniponte 1910, 141—149; F. Paulsen, Die deutschen Universit?ten, Berlin 1902,29f; H. Schr?rs, Gedanken ?ber zeitgem??e Erziehung und Bildung der Geistlichen, Paderborn 1910, 262 ff.].

Метод disputatio приобрел еще большее значение в XIII веке, в эпоху высокой схоластики. Использование и оценка disputatio в эту эпоху относится к третьему тому нашей истории схоластического метода.

В связи с объяснением терминов «lectio» и «disputatio» следует пояснить два термина, которые относятся скорее к богословской литературе, чем к богословской школе, а именно два термина – sententiae и sums.

Термин «sententia», «sententiae» уже был известен ранней схоластике по патристическим образцам, по афоризмам Проспера Аквитанского, Исидора Севильского и Самуила Таюса Сарагосского[55 - Ср. Grabmann, Geschichte der scholastischen Methode I 145 f.]. Дюканж[56 - Glossarium mediae et infimae latinitatis VI, Paris. 1846, 189.] признает только два значения слова «sententia» в средневековой латыни, а именно «compendiaria rei alieuius expositio» и «sententia iudiciorum». В ранней схоластике sententia часто означало также глубокий смысл Священного Писания. Так, Гуго из Сен-Викторского проводит параллель между littera, sensus, sententia[57 - Didascalicon 1. 3, c, 9 (M., P. L. CLXXVI 771).].

В прологе к своим «Сентенциям» Роберт Мелунский говорит: «Quid enim aliud in lectura queritur quam textus intelligentia, que sententia nominatur? [58 - Cod. Brug. 191, fol. 2.]Гизелер [59 - Theol. Studien und Kritiken (1837) 868.]ошибочно понимал названия теологических книг как Sententiae в смысле церковных догм. В отличие от него Денифле [60 - Archiv f?r Literaturund Kirchengeschiehte des Mittelalters I 587 f.]доказал, что sententiae в данном контексте «ни в коем случае не означают церковные догмы», но прежде всего «изречения», «тезисы», «вопросы», «трактаты, взятые у святых отцов, церковных учителей и сборников канонов». Еще до Денифле А. Франклин [61 - «C’etaient des collections des sentences ou pense’es extraites de l’Ecriture sainte et des Peres et classees methodiquement» (Alfred Franklin, Les anciennes bibliotheques de Paris I, Paris 1867, 10 A. 2).]аналогичным образом описывал произведения sententiae как сборники изречений и мыслей, извлеченных из Священного Писания и Отцов и классифицированных по методологическим аспектам. Для своего определения Sententiae Денифл справедливо ссылается на названия таких сочинений в рукописях, например, «Sententie a magistro untolfo coliecte» или «Sententie Augustini a magistro anshelmo coniuncte», а также на обозначение Петра Ломбарда как Collector Sententiarum и т. д. Особенно убедительным доказательством, на которое впервые указал Ж. де Геллинк,[62 - Revue d’histoire eccl?siastique X 2, 200 A. 2.] является следующее замечание из сборника сентенций, написанного между 1121 и 1141 годами: «Ut ex diversis praeceptis et doctrinis Patrum excerperem et in unum colligerem eos flores quos solemus, quasi singulari nomine, sententias appellare» [63 - B. Pez, Thesaurus Anecdotorum Novissimus IV.]Здесь мы имеем формальное определение сентенций коллекционером сентенций первой половины XII века.

Кроме того, это замечание указывает на связь между sententiae и более ранними и отчасти еще современными патристическими flores, deflorationes, florilegia.[64 - Ср. Grabmann, Geschichte der scholastischen Methode I 183 ff.] Здесь также следует отметить, что термин ?????? также широко использовался в византийском богословии как название сборников предложений.[65 - См. напр. ????????? ??? ?? ???? ???????????? ??? ????? ????? ????????? ??????? ??? ?????????? ?. ??????? II, ?? ??????????? 1900, 500 (слово ?????? в индексе).]

Упомянутая выше трактовка sententia как глубинного смысла письма неоднократно встречается и в названиях сборников положений. В частности, речь идет о надписях «Sententie divinitatis» и «Sententie divine pagine», с которыми мы столкнемся в ходе работы над этим томом. Термины divinitas и divina pagina относятся к Священному Писанию. Такие названия в первую очередь выражают цель подобных произведений афоризмов, тогда как sententiae в обычном смысле, установленном Денифлем, должны обозначать в первую очередь материал таких произведений.

Цель этих сборников sententiae, как позже ясно скажет нам пролог к «Сентенциям Роберта Мелунского», – методическое введение в «intelligentia sacre seripture».

Первоначальный смысл термина Sententiae уже не был столь очевиден в высокой схоластике. В своем Expositio к Прологу Ломбарда Альберт Великий ссылается на определение Авиценны: «Sententia est conceptio definita et certissima» и на определение в «Liber diffinitionum*» Исаака Израильского: «Sententia est conceptio alterius partis contradictionis».

С термином sententiae связан термин summa, который обозначает краткий, систематический, более независимый пересмотр и обобщение совокупности знаний. Роберт фон Мелун дает следующее определение: «Quid enim summa est? Nonnisi singulorum brevis comprehensio».[66 - Cod. Brug. 191, fol. 1.] Уже Гонорий Августодунский дал своей всемирной хронике название «Summa totius». [67 - J. A. Endres, Honorius Augustodunensis, Kempten 1906, 36.]Абэлард пишет в предисловии к своему Introductio: «Aliquam sacrae eruditionis Summam, quasi divinae scripturae introductionem conscripsimus». [68 - M., P. L. CLXXVIII 979, ср. G. Robert, Les Ecoles etc. 133.]Тот же автор также говорит о «Summa nostrae dialecticae textus». Гуго из Сен-Виктор также описывает свой главный труд «De sacramentis christianae fidei» как «краткое изложение всего, что есть.[69 - M., P. L. CLXXVI 183.]

Если «Сентенции» оставались почти исключительно названием богословско-догматических книг, то в XII веке и даже позже «Сумма» стала техническим термином для кратких изложений, справочников и т. д. самых разных дисциплин: для алфавитных библейских энциклопедий (напр. Summa Abel Петра Кантора, Summa Britonis Adams святого Виктора), для морально-аскетических сочинений (Summae de vitiis et virtutibus), для популярных катехизических изложений истин веры (Summa de articulis fidei), для сборников проповедей (Summa sermonum) и для теории кафедрального красноречия (напр. B. Summa de arte praedicatoria Алануса де Инсулиса), для сборников конфессиональной казуистики (Summae casuum conscientiae, Summae de poenitentia, Summae confessorum), для апологетико-полемических сочинений (Summa contra Catharos et Waldenses Монета), для грамматической и диалектической литературы (Summa grammaticalis, Summae и Summulae logicales), для литургических сочинений (Summa de divinis officiis) и т. д. Учебники по Ars dictandi и Ars notariae (эпистолярный стиль и нотариальное искусство) также обозначались термином «Сумма» (например, Summa dictaminis Фомы Капуанского, Summa artis notariae Роландина де Пассегьери). Слово «Сумма» особенно часто использовалось для канонических произведений, особенно для независимых адаптаций декрета Грациана[70 - Ср. Maa?en, Kleine Beitr?ge zur Kenntnis der Glossatorenzeit, in Jahrbuch des gemeinen deutschen Rechts, edited by Bekker and Muthe II 237 ff; Singer, Die Summa Decretorum des M. Rufinus, Paderborn 1902, LXXXI; S?gm?ller, Lehrbuch des katholischen Kirchenrechts2, Freiburg i. Br. 1909, 151.]. Для систематических догматических сочинений «Sententiae» оставалось более распространенным названием до конца XII века. Около 1200 года термин «Сумма» стал использоваться для обозначения систематического изложения спекулятивного богословия, особенно в кругу ученых, следовавших за Петром из Пуатье. В сочинениях Петра Капуанского, Препозитина и других в начале рукописей стоит термин «Сумма». Термины «Summa», «Summa theologica», «Summa in theologia», «Summa super libris Sententiarum», «Summa de questionibus theologicis», «Summa theologice discipline» теперь появляются в инципитах и экспликациях рукописей. В XIII веке название «Сумма» стало общим для монументальных систематических сводок спекулятивного богословия.

Стоит отметить, что название «Сумма» (kullun) было распространено и в арабской философии для краткого изложения философских трактатов. Например, «Метафизика» Авиценны озаглавлена так: «Четвертая сумма книги о восстановлении души.[71 - M. Horten, Die Metaphysik Avicennas, Halle 1907, 1 13.]

§3 «Quaestiones» Odo von Ourscamp – картина теологического учения XII века

Опубликованные кардиналом Питра «Вопросы» Odo von Ourscamp [72 - Имя Odo von Ourscamp отсутствует как в старых, так и в новых библиографических работах. Издание «Quaestiones Magistri Odonis Suessionensis» Питра можно найти в его «Analecta novissima Spicilegii Solesmensis» tom. II, Tusculana, Paris. 1888, 1—187, с p. ix-xx достаточно вводных замечаний Питра. Издание Питра осталось почти незамеченным в историографии средневекового богословия. На с. IX – XX Питра приводит биографию Одо, для которой текст «M Quaestiones», в частности, дает некоторые подсказки. Б. Хауро сообщил об издании Питра этих «Quaestiones» в Journal des Savants 1888, 357—366.]дают нам представление о богословской школе после середины XII века. Это, несомненно, литературное воспроизведение серии теологических уроков, которое прежде всего проливает свет на влияние диалектики на богословское мышление и преподавание, значительно обогатившееся после публикации всего «Органона». Одо из Урскампа, уроженец епархии Суассона (поэтому его также называют Одо Суассонский), был учеником Ансельма Лаонского, Петра Абеляра и других выдающихся магистров, затем работал преподавателем теологии в Париже, где был также каноником. После того как он был аббатом цистерцианского монастыря Урскамп в 1.167—1170 годах, в 1170 году папа Александр III назначил его кардиналом-епископом Фраскати, в качестве которого он умер в 1171 году. Он также сыграл определенную роль в теологических связях Абеляра и Жильбера де ла Порри, пользовался большим уважением Евгения III и состоял в переписке со святой Хильдегардой и святым Томасом Бекетом, архиепископом Кентерберийским. В «Пролегоменах» к своему изданию Питра отмечает, что он долгое время тщетно искал исходный текст, который бы четко отражал схоластический метод преподавания богословия, и он рад, что нашел в этих «Вопросах» разновидность метода преподавания богословия второй половины XII века. В этих «Quaestiones» Одо Суассиенсиса перед нами открывается своего рода теологический лекторий. Магистр восседает на кафедре и побуждает студентов к возражениям, помогает сформулировать возражения, уверенно руководит ходом дискуссии и, наконец, выносит окончательное решение.

Мастеру не терпится услышать от учеников о трудностях[73 - Ср. Pitra, Quaestiones XII: «Исследуя множество библиотек, мы часто и тщетно искали подробное изложение правил, методов, программ, плана диспутов и аргументации между мэтром и учениками. Не удовлетворив всех наших желаний, книга „Quaestiones Magistri Odonis Suessionensis“ ….. предложил нам необыкновенную и невнятную сингулярность. Перед нами открыта школа. Мэтр выступает в роли председателя, вызывает возражения и отвечает на них. Возражения многочисленны, тонки, иногда ace’re’es. Очень умный ученик так умело разрешает ситуацию, участвует в обсуждении и делает свои резервы. Le maitre laisse e’puiser les objections, parfois les fortifie, pour les serrer de plus pres, puis donne la solution, la de’termination, la sentence.»]. Порой дискуссия принимает довольно изощренную форму. В один момент магистр отказывается решать сложный вопрос о симонии, в другой – ссылается на декретистов и даже отменяет собрание и переносит его на другой день. Очевидно, что мы имеем дело со стенограммой ученика, которая дает нам яркое, правдивое представление о теологических занятиях и дискуссиях, проводимых магистром Одо из Оурскампа. В этих «Quaestiones» постоянно ссылаются на авторитет мастера. Питра утверждает, что, в зависимости от фактов и контекста, здесь следует различать двух магистров: магистра Петра Ломбардского и нашего магистра Одо Суцессионского[74 - Pitra a. a. 0. XV.].

Содержание этих «Quaestiones» очень разнообразно. Без систематического расположения, как и в более поздних «Quaestiones quodlibetales», обсуждаются вопросы о Троице, христологии, предопределении, свободе воли, первородном грехе, литургических вопросах, Евхаристии и покаянии и т. д. Первая часть этих «Quaestiones», которую Питра напечатал лишь частично, все еще имеет мало диалектического характера; auctoritates резюмируются по конкретному богословскому вопросу. В определенной степени эта первая часть все еще представляет собой старый метод Ансельма Лаонского и других, сосредоточенный в основном на auctoritas. Вторая часть, текст которой Питр опубликовал полностью, в своих 334 главах представляет диалектическое рассмотрение богословских вопросов, как это постепенно стало принято во второй половине XII века под влиянием диалектического метода Абеляра sie-et-non и, в частности, под влиянием аристотелевской аналитики, топики и софистики. Нетрудно распознать влияние «новой логии», а именно топики и софистики, в этих «Quaestiones» и сильный подход к регулярному теологическому диспуту.

Вторая глава. Непечатные научные классификации и научные доктрины

§1. Значение философско-богословской классификации и вводной литературы

Система высшего образования XII и начала XIII в. прекрасно иллюстрируется дошедшими до нас научными классификациями и научными доктринами этого периода. Объем и расположение преподаваемых предметов, особенно в области профанного знания, представлены здесь в виде энциклопедического обзора.

Эта философско-теологическая классификация и вводная литература также дает ряд указаний и ориентиров для распознавания и оценки научных методов работы и достижений этой эпохи. Научные родословные, сложившиеся в ходе истории человеческого знания и мысли, отражают содержание и формы знания отдельных периодов. «Различия в классификациях разных периодов, – отмечает С. Штумпф,[75 - Zur Einteilung der Wissenschaften, Berlin 1907, 3] – у Аристотеля, стоиков, энциклопедистов средневековья, Бэкона, Бентама, Ампера, Конта, Спенсера, – могут быть поняты отчасти из фактически различного состояния человеческого знания, вызванного появлением новых дисциплин, изменением представлений о старых, сдвигами в разделении труда и трудовом коллективе. Частично, однако, различия обусловлены также индивидуальными теориями создателей этих классификаций и, в частности, их представлениями об идеальном состоянии, к которому отдельные области приближаются с точки зрения метода и результатов». Эта форма научной литературы означает размышление о цели и средствах научной деятельности, размышление о масштабах, предмете, ценности, последовательности и контексте отдельных дисциплин.

Поэтому будет нелишним более подробно рассмотреть общую характеристику схоластического метода в XII веке, изучив научные классификации и научные доктрины этого периода, тем более что мы можем предположить, что такие трактаты содержат методологические утверждения. Как для описания и оценки научных методов и достижений нашего времени историку схоластического метода придется обратиться к научным классификациям В. Вундта, К. Штумпфа, Мюнстерберга и т. д., а также к общим и специальным научным исследованиям по методологии В. Вундта, Зигварта, Дильтея, Риккерта, Гуссерля, Гейманса, Пуанкаре, Бернгейма и т. д., так и историк схоластики не может и не должен проходить мимо схоластических научных доктрин и классификаций без интереса.