Падает снег

– Да я не о постели, – скривился Андреев. – Я об этом твоем воздыхателе.

– С чего ты взял, что он мой воздыхатель?

– Имел возможность наблюдать, как он подтягивается с твоим появлением и как смотрит в твою сторону.

– Значит, ревность.

– Испытывай я подобное раньше, сказал бы наверняка. А так – не знаю.

– Выкрутился, жук, – похвалила я.

– Вера, мне сорок лет. И ты знаешь всю суть моих отношений с противоположным полом.

Я молча стала гладить его по голове, задумавшись. По правде говоря, суть-то мне ясна, а вот саму историю этих отношений, имена, фамилии, возраста – я не знаю до сих пор. О прошлом мы стараемся не заговаривать. В основном потому, что я не хочу.

– Мне гадко говорить о том, что меня связывало с мужчинами до встречи с тобой. Хотелось бы забыть эту кутерьму как страшный сон, – задумчиво проговорила я. – Ты хочешь знать, даю ли я ему повод глазеть на меня и подбивать клинья? Отвечаю: нет. Мы закончили наше общение в довольно грубых тонах, особенно с моей стороны. Я четко дала ему понять, чтобы духу его рядом со мной больше не было.

– Это бестактно, но… не зная твоего прошлого, я не могу располагать настоящим. Я не могу быть уверенным в чем-либо.

– Максим… придет время, и мы все друг другу расскажем, – я вздрогнула, вспомнив, что мы с моим бывшим договаривались о том же самом, а потом он резко ушел от меня, ничего не объяснив и раскурочив душу. Но это внезапное воспоминание уже не принесло столько невыносимой боли, как ранее. Теперь рядом Мак, мы лечим друг друга. От разных вещей, но с очевидным успехом.

– Что такое? – беспокойно спросил он, отстраняясь, чтобы увидеть мое лицо – мои эмоции он может читать на раз-два.

– Ничего, ничего, – я покрепче прижала его к себе, обнимая за плечи.

М-да, видел бы это кто в институте. Весь такой чистый и правильный Максим Викторович, с учащимися не допускающий никаких отношений, кроме как по учебе, и вдруг – со студенткой у себя дома готовит плов. Кому расскажи – не поверят.

– Добирай рис и заливай водой. Мясо скоро обжарится. Пойду перемешаю.

– А здорово ты их всех провела, – через время усмехнулся Андреев. – Даже этот твой поклонник купился.

– Ты это о чем?

Неужели и правда догадался? Но как? Никто не знал, что я буду там участвовать, даже ведущие вечера, и ни один из гостей не знал, вообще никто… Узнать меня тоже не могли – исключено. Уж больно экстраординарный костюм на мне был, да и не в моей манере вообще-то выступать на сцене.

– Могла бы мне и рассказать, что умеешь.

– Что – умею? – я отчаянно прикидывалась дурочкой.

– Вера, ну ты же сама понимаешь. Я говорю о новогоднем вечере в нашем институте.

– Ах, о вечере… – я закусила губу. – А рис ты залил? – просто мастер переводить стрелки!

– Конечно.

– Так неси сюда и сливай воду. Мясо уже почти подошло.

Андреев, недовольно крякнув, приплелся к раковине и встал справа от плиты, занимаясь рисом. Глядел на свои крепкие руки и сопел, неумело сливая воду и роняя зерна в раковину. Поверьте, это весьма забавное зрелище: мужик с отталкивающе мрачной внешностью, в домашней одежде, обиженно молчаливый, но покорно исполняющий волю девицы, что взялась хозяйничать на его холостяцкой кухне, где посуды на полторы персоны и то не наберется.

Вид Андреева был настолько угрюм, что я засмеялась и прильнула к нему, оплетая руками выдающееся предплечье. Мак не взглянул на меня, но резюмировал:

– Партизанка.

– Ладно тебе, – улыбалась я, тронутая его эмоциями. – Что ты, Максим Викторыч, пригорюнился?

– Почему ты не сказала?

– Я не хотела, чтобы кто-нибудь знал, что я умею исполнять восточный танец. Это был мимолетный каприз моей избалованной души. Если бы там пронюхали, что это я – потом бы запрягали каждый подобный концерт.

– И как танцевать, Вера! Ты видела мужские взгляды? А я вот видел. Твой животик… нет, я не могу и вспоминать спокойно! – он решительно отодвинул от себя миску с рисом.

– Но как ты узнал, что это я? У меня из лица только глаза открыты были!

– По-твоему, это помешает мне узнать твое тело? Эти локти, талию, бедра? – почти остервенело спрашивал он, хватая меня подряд за все, что перечислял.

Я улыбалась и качала головой. Жутко привыкла к этому мужчине. И хочу о нем заботиться. Хочу, чтобы он был сыт и ходил в глаженных мною рубашках и стиранных мною носках.

Я вспомнила, как, спустившись со сцены после танца, не стала снимать паранджу и была бесконечно права – желающие познакомиться или взять мой номер ринулись ко мне потоком как по сигналу, и мне пришлось продираться сквозь них на пути в гардероб. А у заветной двери меня поджидал опередивший соперников Птица.

– Девушка, вы ошеломительно танцевали… я бы хотел с Вами… – краснел и заикался он.

– Идиот, это я! – срывая ткань с лица, выкрикнула я озлобленно. До сих пор помню его отупевшее лицо.

Что удивительно: Птица спал со мной, и не узнал по фигуре, а Андреев даже голой не видел, но понял, что на сцене выступала я.

Я вспомнила, как Андреев, тяжелым и сильным телом навалившись на меня, с наслаждением душил, а теперь я глажу его по лицу, целую в затылок и не могу представить своего дня без того, чтобы не прикоснуться к нему так, как касаются матери своих детей. И при этом между нами до сих пор ничего не было, хотя я уже достаточно к нему привыкла. Но мне все кажется, что еще рано, и когда придет момент, мы оба это узнаем и ни с чем не спутаем.

– На что ты обижаешься больше: на то, что ты не знал, или на то, что на меня потом набросилась толпа из нашего института?

– Я взрослый мужчина и я не обижаюсь. Одно могу сказать: кулаки у меня чесались. С самой юности со мной такого не было.

Помолчав, он спросил:

– И что, даже ведущие не знали?

– Что там ведущие, даже Таня не знала. Она думала, я на этот вечер вообще не пойду. Организаторы думали, что я из танцевального кружка Дома культуры. Стоит скрыть лицо, и происходят чудеса.

– Ничего подобного. Я понял, что это ты, почти что сразу. А потом у меня возникло желание… Выколотить глаза всем, кто смотрит неотрывно, с этим ублюдским вожделеющим выражением на лице.

– Они ведь даже не знали, кто была эта девушка…

– Все равно, – отрезал он. – Вот твой рис. Я промыл.

– Молодец, Максим Викторович! Давайте этого мерзавца сюда! А сами немедленно возвращайтесь на место и принимайтесь за изюм.

Андреев не смел ослушаться – кухня была моим полигоном, командовать тут имела право лишь я, а он был обязан исполнять мои приказы без обсуждений.

– Кстати, – продолжая собственные мысли, спросила я, – ты служил?