Сахар со стеклом

– Уйди, Лёша. Уйди отсюда! – почти прокричала я. Нервы и так были на пределе.

Я стояла почти голая, прикрывая скомканной тканью грудь. Теперь мне не только больно, но ещё и стыдно, что Алексей увидел меня в таком виде.

– Тебе к врачу надо, бестолочь, – зло бросил сводный брат.

В туалет, наконец, ворвалась Аня. Звонок уже прозвенел, и на этом этаже больше никому не понадобилось в уборную.

– Шевцов! – вскрикивает она. – Совсем охренел! А ну вали отсюда.

Лекс окатил меня недовольным взглядом, сжав губы в узкую линию, но всё же отступил. Возле выхода он сдёрнул с плеч свой форменный пиджак и протянул его Степановой, ошалело смотрящей на него.

– Одень её и отведи к врачу, а потом пусть спускается к машине.

Глава 16

– Что это было? – прошептала Аня, а мне бы и самой понять не помешало.

– Не знаю, – выдохнула обессиленно, опираясь на края раковины дрожащими руками.

Сердце ухало в груди, в осколки разбивая рёбра. Действительно, что это было? Забота? Три ха-ха. Желание прикрыть задницу нашкодившей подружке?

– Давай, переодевайся, – отмерла Степанова, – и пошли к медсестре.

– Не хочу я к медсестре. Ничего там такого страшного. В сумочке есть «Пантенол», им и намажу. Бросила, когда губа на морозе треснула.

Аня протянула мне пиджак Лекса, а я замерла в нерешительности. Потом, опомнившись, стащила мокрый, и уже успевший стать холодным, бюстгальтер, и всунула руки в пиджак Шевцова. Он широкий и длинный для меня, так что хватило хорошенько запахнуться до самого подбородка.

Его запах окутал с ног до головы. Дурманил и пьянил. Странная реакция удивила меня.

Мазь в сумочке я так и не нашла, да и пиджак испачкается, если намажу, так что Аня провела меня до гардеробной, где я забрала пальто под недоверчивым взглядом гардеробщицы. Оно и не удивительно, учитывая, что я закутана была сейчас в мужской пиджак, почти полностью скрывающий юбку.

Степанова убежала на урок, а я вышла на крыльцо лицея и застыла. Машина Алексея уже фырчала на стоянке. Он коротко посигналил, и я поспешила. Почему-то уселась на переднее сиденье, совсем позабыв про установленные им же правила.

Шевцов ничего не сказал, даже не посмотрел на меня. Только крутнул руль, выехал со стоянки и направил автомобиль на дорогу. Молча.

– Ты сняла свои мокрые тряпки? – через некоторое время снизошёл до вопроса сводный брат, не глядя на меня.

– Да.

Вопрос почему-то вызвал смущение. Причины такого поведения я даже не стала пытаться объяснить себе. Поэтому просто прошептала:

– Спасибо.

– Не обольщайся, – почти прорычал, сжимая руль.

А я и не обольщалась. Понятно же, что отец ему поручил присматривать за мной под страхом лишения каких-нибудь благ. Относительно вольная жизнь важна для Шевцова. Издевательства его друзей – это одно, а вот почти приёмная дочь отца-олигарха в грязной мокрой блузе – уже позор.

– Или ты предпочла бы пойти дальше на уроки в мокром лифчике?

– Нет. Конечно, нет, – щёки вспыхнули, стоило только представить картину.

Внезапно Алексей остановил машину возле высокого здания, над первым этажом которого светилось бело-зелёными буквами «Аптека», и вышел, молча хлопнув дверью. Я осталась ждать, кутаюсь в пальто, из-под которого тянуло тонким ароматом от пиджака Лекса. Терпкий и свежий одновременно, нотки цитруса. Ему очень идёт этот запах.

Через пару минут Алексей вернулся и бросил мне на колени продолговатую коробочку.

– Намажь. Это от ожогов, – сказал, заводя мотор.

Как это возможно? Вот вроде бы человек оказывает помощь, но делает это с таким видом, будто отвратнее для него ничего нет. Я ведь не просила и не заставляла. А чувствовала себя будто виноватой.

– Спасибо, – всё, что смогла сказать, беря в руки коробочку.

И дальше мы снова ехали в молчании. Я думала о Лексе. О нём невозможно не думать. Интересно, какой он на самом деле? Прячется ли кто-то под маской, или он и правда весь из брони, прочных стальных пластин? Спаянный из железа – острых углов и смертоносного лезвия, к которому нельзя прикоснуться, не поранившись? У него ведь не только ко мне такое отношение. Люди вокруг боятся его. Я замечала. Видела Анины глаза, когда она рассказала, как Шевцов перевернул ей пачку сока на голову, видела короткий затравленный взгляд Эдика, когда спросила, что у него случилось. И ладно Чагин, но ведь Степанова не робкого десятка. Да взять даже его друзей. Они вроде бы и время вместе проводят, шутят, но стоит Лексу посмотреть неодобрительно, как улыбки сползают с их самодовольных лиц. Они прислушиваются к его мнению, не смеют перечить.

Страх и притяжение. Вот что он вызывает. Завораживает и пугает одновременно. Опасный коктейль.

– Тебе что, помощь нужна?

– Что?

Я за своими размышлениями не сразу поняла, о чём он говорит. Удивлённо посмотрела и тут же обожглась о тёмный, тяжёлый взгляд.

– А потом ты обижаешься, что я называю тебя бестолочью. Я про мазь.

– А…

Мои щёки в очередной раз за этот час вспыхнули. Такими темпами, на них тоже появятся ожоги.

– Дома уже.

– Сейчас.

Спорить бесполезно. Себе дороже. Я раскрыла коробку и достала тюбик. Отвинтила крышку и выдавила слегка желтоватый гель. Руки дрожали. Аккуратно, чтобы полы пальто не распахнулись, я просунула руку и размазала гель по коже чуть ниже шеи. Сначала было холодно, но потом кожа стала успокаиваться и печь меньше. Лекарство и правда помогло. Хорошо хоть на саму грудь сильно не попало, кожа там слишком нежная, да и бюстгальтер спас, а вот в районе третьей пуговицы пекло сильно.

– Это Ирка сделала?

Тётя Соня в детстве всегда говорила мне, что ябедничать нехорошо. И как бы мне не хотелось надуть щёки и угукнуть, я всё же сдержалась.

– Нет. Просто поднос взяла неудачно.

– Врёшь, – процедил сквозь зубы Шевцов, а потом резко затормозил, свернув автомобиль на обочину.

Я не ожидала такого манёвра, и по инерции дёрнулась вперёд, почти слетев с сидения. Едва успела поймать полы пальто, чтобы те не распахнулись.

Лекс – псих. Это данность, не подлежащая сомнению.

Он развернулся ко мне и дёрнул за рукав, возвращая обратно в кресло, заставляя сердце отчаянно зайтись в страхе. Я уставилась на по-мужски широкий разворот плеч, кожаная куртка, что сидит как влитая, тонкие губы, что были сердито сжаты.

– А теперь ещё раз спрошу: это сделала Ирка?