Тайна леди Одли

– Конечно, сэр.

– Вы подождете, пока я напишу?

– Да, сэр.

Слуга принес письменные принадлежности с одного из столиков и поставил их перед мистером Одли.

Роберт обмакнул перо в чернила и устремил задумчивый взор на одну из свечей, прежде чем начал писать.

Послание было следующим:

«От Роберта Одли, из Одли-Корта, Эссекс,

Фрэнсису Уилмингтону, Пейна-Билдингс, Темпл.

Дорогой Уилмингтон, если вы знаете врача, опытного в психических заболеваниях и которому можно доверить тайну, пожалуйста, пришлите мне адрес телеграфом».

Мистер Одли запечатал послание в толстый конверт и вместе с совереном протянул его слуге.

– Проследите, чтобы это доверили надежному человеку, Ричардс, – сказал он, – и пусть он подождет на станции ответа. Он должен получить его через полтора часа.

Мистер Ричардс, знавший Роберта в курточке и перевернутых воротничках, отправился выполнять поручение. Бог нас простит, если мы последуем за ним в помещение для слуг, где вся прислуга собралась у яркого огня, в недоумении обсуждая события дня.

Ничего не могло быть дальше от правды, чем рассуждения этих достойных людей. Какой ключ был у них к тайне освещенной огнем камина комнаты, где виновная женщина, преклонив колена, поведала своему супругу историю своей грешной жизни? Они знали только то, что сказал им камердинер сэра Майкла о неожиданном путешествии. О том, как его хозяин был бледен, как полотно, и говорил странным, чужим голосом, и что его можно было свалить с ног ударом такого слабого орудия, как перышко.

Эти мудрые головы решили, что сэр Майкл получил неожиданное известие от мистера Роберта – они оказались достаточно умны, чтобы связать катастрофу с молодым человеком – известие о смерти близкого родственника, более старые слуги перебрали всех членов семейства Одли в попытках отыскать вероятного родственника; или же сведения о падении курса акций, или о неудачных сделках и разорении банка, куда была вложена большая часть денег баронета. Большинство склонялось к разорению банка, и каждый член ассамблеи испытывал, казалось, мрачный восторг от этой версии, хотя она предполагала их собственный крах, если столь либеральное домашнее хозяйство придет в упадок.

Роберт тоскливо сидел у огня, казавшегося безрадостным даже теперь, когда языки яркого пламени гудели в трубе, и прислушивался к завыванию мартовского ветра, кружащего вокруг дома и отрывавшего дрожащий плющ от стен. Он страшно устал, так как был на ногах с двух часов ночи, с того времени, как его обожгло жаркое дыхание горящих бревен и разбудил треск ломающихся балок. Если бы не его присутствие духа и холодная решительность, мистер Люк Маркс погиб бы ужасной смертью. На Роберте все еще оставались следы ночного пожара: волосы были на одной стороне опалены, а левая рука обожжена и воспалена от жара, из которого он вытащил хозяина таверны «Касл». Он был настолько измотан, что провалился в тяжелый сон, сидя в кресле у яркого огня, от которого его разбудил приход мистера Ричардса с ответом.

Ответное послание было очень коротким.

«Дорогой Одли, всегда рад услужить.

Элвин Мосгрейв, доктор медицины. Сэвилл-стрит 12. Надежен».

Это было все, что там содержалось.

– Мне понадобится отправить еще одно послание в Брентвуд завтра утром, Ричардс, – сказал мистер Одли, складывая телеграмму. – Было бы неплохо, если бы человек отправился еще до завтрака. Ему дадут полсоверена за беспокойство.

Мистер Ричардс поклонился.

– Спасибо, сэр, в этом нет необходимости, но как будет угодно, сэр, – пробормотал он. – В котором часу вы желаете, чтобы человек отправился?

Мистер Одли желал бы этого как можно раньше; было решено, что слуга поедет в шесть.

– Моя комната готова, Ричардс? – спросил Роберт.

– Да, сэр, ваша старая комната.

– Очень хорошо. Я сразу же пойду спать. Принеси мне стакан горячего бренди с водой и подожди телеграмму.

Второе послание содержало лишь настоятельную просьбу доктору Мосгрейву как можно скорее посетить Одли-Корт по очень важному делу.

Написав это послание, мистер Одли почувствовал, что сделал все, что мог. Он выпил бренди с водой. Он чувствовал в этом необходимость, потому что продрог до костей после своих приключений во время пожара. Он не спеша пил золотистую жидкость и думал о Кларе Толбойс, этой серьезной девушке, чей брат был теперь отомщен. Слышала ли она о пожаре в таверне «Касл»? Она не могла не узнать о нем, находясь в Маунт-Стэннинге. Но знала ли она, что именно он был в опасности, что он отличился, спасая пьяного грубияна? Боюсь, что даже сидя в одиночестве у огня под крышей, чей благородный владелец был вынужден покинуть свой собственный дом, у Роберта Одли не было сил думать об этом, он был так слаб, что позволил своему воображению унестись прочь, к мрачным елям, под холодное февральское небо, к карим глазам, что были так похожи на глаза его пропавшего друга.

Глава 11. Совет доктора Мосгрейва

Госпожа спала. Всю эту долгую зимнюю ночь она крепко спала. Так часто спят преступники свою последнюю на этой земле ночь, а серым утром приходит тюремщик и отрывает их от сладкой утренней дремы.

Игра была сыграна и проиграна. Не думаю, что госпожа сбросила карту или упустила случай проделать какой-нибудь фокус, но ее противник оказался слишком силен для нее, и он выиграл.

В душе ее воцарился покой – впервые с того самого дня, когда вскоре после второго замужества она прочла заметку о возвращении Джорджа Толбойса с золотых приисков Австралии. Теперь она могла успокоиться, ведь они узнали самое худшее. Больше не ожидалось разоблачений. Она сбросила со своих плеч невыносимое бремя страшной тайны, и ее эгоистичная чувственная натура вновь возобладала в ней. Она спала, уютно свернувшись калачиком в своей пуховой постели, под мягким шелковым покрывалом в тени зеленого бархатного полога. Она приказала горничной лечь на низкой кушетке в той же комнате, и чтобы лампа горела всю ночь.

Не то чтобы она боялась призрачных визитов в тихие часы ночи. Она была слишком эгоистична, чтобы беспокоиться из-за теней, что никак не могли повредить ей; она никогда не слышала, чтобы привидения причиняли действительный и осязаемый вред. Раньше она боялась Роберта Одли, теперь он больше не пугал ее. Больше он ничего не мог ей сделать, не навлекая позора на имя того, кого чтил.

«Полагаю, они увезут меня куда-нибудь, – думала госпожа, – это самое худшее, что они могут сделать».

Она считала себя заключенной, о которой следует хорошо заботиться. Второй Железной Маской, которую следует держать в комфортабельном тюремном заключении. Ей стало все безразлично. За последние несколько дней она пережила сотню жизней, и у нее не осталось сил для страданий.

На следующее утро она выпила чашку крепкого чая и съела несколько тонких ломтиков поджаренного хлеба с тем же удовольствием, с каким приговоренные едят свою последнюю трапезу в то время, как тюремщики следят, чтобы они не откусывали кусочки от посуды или не проглотили чайную ложку. Она позавтракала, приняла утреннюю ванну и выпорхнула из своей роскошной гардеробной с надушенными волосами и в изысканно небрежном утреннем туалете. Долгим жадным взором оглядела она все дорогие предметы обстановки и украшения, прежде чем выйти; но в ее голове не промелькнуло и тени нежного воспоминания о человеке, который приобрел все это для нее и который в каждой драгоценной безделушке, что были разбросаны повсюду в небрежном великолепии, представил ей безмолвное свидетельство своей любви. Госпожа думала лишь о том, сколько это стоило, и что, весьма вероятно, очень скоро эти роскошные апартаменты уже не будут ей принадлежать.

Она посмотрела в высокое зеркало, прежде чем выйти из комнаты. Долгий ночной отдых вернул нежный румянец ее щекам и естественный блеск ее голубым глазам. Болезненный огонь, что так страшно горел в них накануне, угас, и госпожа победно улыбнулась, рассматривая свое изображение в зеркале. Миновали те дни, когда ее враги могли поставить ей клеймо каленым железом и выжечь красоту, причинившую столько зла. Что бы они ни сделали с ней, ее краса останется с ней, подумала она. Они были беспомощны лишить госпожу ее прелестей.

Яркий и солнечный был тот мартовский день. Госпожа закуталась в индийскую шаль; шаль, стоившую сэру Майклу сотни гиней. Полагаю, она думала, что будет совсем неплохо надеть на себя такую дорогую вещь, поскольку в случае внезапного отъезда она могла, по крайней мере, увезти хоть какое-нибудь свое достояние. Вспомните, какой опасности она себя подвергала из-за красивого дома и роскошной обстановки, из-за экипажей и лошадей, драгоценностей и кружев; и не удивляйтесь, что с таким отчаянным упорством цеплялась она за мишуру и безделушки. Будь она Иудой, она бы до последнего часа своей бесчестной жизни держалась за тридцать сребреников.

Мистер Роберт Одли завтракал в библиотеке. Он долго сидел над чашкой чая, покуривая свою пенковую трубку и мрачно размышляя о задаче, стоящей перед ним.

«Я воспользуюсь опытом этого доктора Мосгрейва, – думал он. – Врачи и адвокаты являются духовниками в наш прозаический девятнадцатый век. Он наверняка сможет помочь мне».

Первый скорый поезд из Лондона прибыл в Одли в половине одиннадцатого, и без пяти одиннадцать Ричардс, мрачный слуга, доложил о докторе Элвине Мосгрейве.

Медик из Сэвил Pay был высоким человеком около тридцати лет. Он был худощав, с болезненного цвета лицом и впалыми щеками, с бледными серыми глазами, которые, казалось, были когда-то голубыми и с течением времени выцвели до нынешнего бесцветного оттенка. Как бы ни была могуча медицинская наука, коей владел доктор Элвин Мосгрейв, она оказалась бессильна придать плоть его костям или румянец щекам. У него было странно невыразительное и в то же время удивительно внимательное выражение лица – лицо человека, который провел большую часть жизни, слушая других людей, и расстался с собственной личностью и чувствами в самом начале карьеры.

Он поклонился Роберту Одли, уселся в указанное ему кресло напротив и устремил внимательный взгляд на молодого адвоката. Роберт заметил, что взгляд доктора на мгновение утратил спокойное выражение внимания и стал серьезным и испытующим.

«Он прикидывает, не я ли пациент, – подумал мистер Одли, – и ищет признаки безумия на моем лице».

Доктор Мосгрейв заговорил, как будто отвечая на его мысль.

– Вы желали проконсультироваться со мной относительно своего… здоровья? – спросил он.

– О нет!

Доктор Мосгрейв взглянул на свои часы, изделие Бенсона стоимостью 50 гиней, которые он так небрежно носил в кармане своего жилета, словно это была картофелина.

– Нет нужды напоминать вам, что мое время дорого, – заметил он. – Ваша телеграмма сообщала, что мои услуги потребовались в случае… весьма опасном, как я понял, иначе бы я не приехал сюда.

Роберт Одли сидел, мрачно глядя на огонь и не зная, как ему начать разговор.