Тайна леди Одли

Роберт позвонил и в сопровождении горничной госпожи, изящной юной девицы, врач прошел в восьмиугольную прихожую, а оттуда в сказочный будуар.

Десять минут спустя он вернулся в библиотеку, где ожидал его Роберт.

– Я поговорил с леди, – спокойно сказал он, – и мы очень хорошо друг друга поняли. Это явное безумие! Безумие, которое могло никогда не проявиться или раз-два за всю жизнь. Возможно, это могло быть слабоумие в своей худшей фазе, обостренная мания, но очень короткая; она могла проявиться лишь в случае чрезвычайного умственного давления. Дама не сумасшедшая, но наследственная болезнь у нее в крови. У нее хитрость сумасшедшей соседствует с благоразумием рассудка. Я скажу вам, что она такое, мистер Одли. Она опасна!

Доктор Мосгрейв прошелся по комнате, прежде чем снова заговорил.

– Я не буду обсуждать возможности того подозрения, что мучит вас, мистер Одли, – сказал он вскоре, – но я замечу следующее. Я не советую вам никакого судебного разбирательства. Этот мистер Джордж Толбойс исчез, но у вас нет доказательств его смерти. Если бы вы и смогли представить доказательство его гибели, то вы не могли предъявить никаких улик против этой леди, за исключением того единственного факта, что у нее был сильный мотив избавиться от него. Ни один суд в Соединенном Королевстве не приговорит ее по такой улике, как эта.

Роберт Одли поспешно перебил доктора Мосгрейва.

– Уверяю вас, мой дорогой сэр, – сказал он, – что я больше всего страшусь любого разоблачения – любого позора.

– Конечно, мистер Одли, – холодно ответил врач, – но вы не можете ожидать от меня, что я буду помогать вам скрывать одно из худших преступлений против общества. Если бы у меня было достаточно причин не сомневаться, что убийство было совершено этой женщиной, я бы отказался помочь вам укрыть ее от правосудия, хотя бы этим и можно было спасти честь сотни благородных семей. Но я не вижу достаточно причин для ваших подозрений, и я сделаю все, чтобы помочь вам.

Роберт Одли схватил руки врача.

– Я отблагодарю вас, когда буду в лучшем состоянии, – произнес он с чувством, – от имени своего дяди и от своего собственного.

– У меня осталось только пять минут, а еще нужно написать письмо, – ответил доктор Мосгрейв, улыбаясь горячности молодого человека.

Он уселся за письменный стол у окна, окунул перо в чернила и быстро писал в течение семи минут. Он исписал почти три страницы, когда отбросил наконец перо в сторону и свернул письмо. Доктор положил письмо в конверт и вручил его незапечатанным Роберту Одли.

Адрес был следующим: «Месье Вэлу, Вилленбремейзе, Бельгия».

Мистер Одли с сомнением взглянул на адрес, затем на доктора, который натягивал перчатки с такой тщательностью, как будто вся его жизнь зависела от этого.

– Это письмо, – сказал он, отвечая на вопрошающий взгляд Роберта Одли, – написано моему другу, месье Вэлу, владельцу и управляющему превосходного дома здоровья в городе Вилленбремейзе. Мы знаем друг друга много лет, и он, без сомнения, охотно примет леди Одли в свое заведение и возьмет на себя ответственность за ее будущее, которое вряд ли будет богато событиями.

Если бы Роберт Одли заговорил, он бы еще раз выразил благодарность за помощь, оказанную ему, но доктор Мосгрейв остановил его властным жестом.

– С того момента, как леди Одли войдет в этот дом, – продолжал он, – ее активная жизнь будет закончена. Какие бы тайны она ни имела, они останутся тайнами навсегда! Какие бы преступления ни совершила, больше она не сможет их совершать. Если бы вы вырыли для нее могилу на ближайшем кладбище и похоронили ее заживо, вы не смогли бы более надежно скрыть ее от мира. Но как физиолог и просто честный человек я полагаю, что вы не могли бы сослужить обществу лучшей службы, чем сделав это, поскольку физиология – ложь, если женщине, которую я видел десять минут назад, можно доверять по большому счету. Если бы она могла наброситься на меня и разорвать мне горло своими маленькими ручками, когда я сидел, беседуя с ней, она бы сделала это.

– Так она догадалась о цели вашего визита!

– Она знала. «Вы думаете, что я такая же сумасшедшая, как и моя мать, и пришли задавать мне вопросы, – сказала она. – Вы ищете во мне признак ужасной болезни». До свидания, мистер Одли, – поспешно добавил врач, – мое время истекло десять минут назад, осталось ровно столько, чтобы успеть на поезд.

Глава 12. Похороненная заживо

Роберт Одли в одиночестве сидел в библиотеке, глядя на письмо врача, лежащее перед ним на столе, и думая о том, что ему предстояло сделать.

Молодой адвокат назначил себя обвинителем этой несчастной женщины. Он был ее судьей, а теперь ему предстояло стать ее тюремщиком. Только когда он доставит письмо по назначению и сложит с себя ответственность, передав ее в надежные руки заграничного врача в доме для умалишенных, только тогда спадет с него ужасное бремя и его долг будет выполнен.

Он написал несколько строчек госпоже, сообщая, что собирается увезти ее из Одли-Корта в место, откуда она, вероятно, уже не вернется, и обращаясь к ней с просьбой собираться в путешествие. Он хотел отправиться, если возможно, вечером.

Мисс Сьюзан Мартин, горничная госпожи, считала, что упаковывать чемоданы хозяйки в такой спешке нелегкая задача, но госпожа помогала ей. Сворачивать и разворачивать шелка и бархат, собирать вместе драгоценности и дамские шляпки, казалось, доставляло ей удовольствие. Она думала, что, по крайней мере, они не собираются отобрать у нее ее добро. Они собираются отослать ее куда-то в ссылку, но это не безнадежно, поскольку едва ли на всей широкой земле найдется уголок, где ее красота не будет царствовать и завоевывать ей новых преданных рыцарей и другие желанные вещи. Она решительно отдавала приказания и помогала своей служанке, чуявшей во всех этих сборах и спешке банкротство и крушение и выполнявшей из-за этого свои обязанности довольно вяло и безразлично; в шесть часов вечера она послала слугу сообщить мистеру Одли, что готова отправиться, когда ему будет угодно.

Роберт заглянул в справочник и выяснил, что Вилленбремейзе располагался в стороне от железных дорог и до него можно было добраться только дилижансом из Брюсселя. Почтовый поезд в Дувр отправлялся с Лондонского моста в девять часов, и Роберт со своей подопечной могли успеть на него, так как семичасовой поезд из Одли прибывал на Шередит в четверть девятого. Путешествуя через Дувр и Кале, они должны были прибыть в Вилленбремейзе на следующий день днем или вечером.

Нужно ли нам следовать за ними в этом унылом ночном путешествии? Госпожа лежала в каюте на низкой кушетке, укутавшись в свои меха: она не забыла о своих любимых русских соболях даже в этот последний час позора и несчастья. Ее корыстная натура жадно тянулась к тем дорогим и прекрасным вещам, что ей принадлежали. Она спрятала хрупкие чайные чашки и севрский и дрезденский фарфор в складках своих шелковых платьев. Среди тонкого белья укрыла она украшенную драгоценными камнями и позолотой посуду. Она бы забрала картины со стен и гобелены со стульев, если бы это было возможно. Она захватила с собой все, что могла, и сопровождала мистера Одли с угрюмой и мрачной покорностью.

Роберт Одли мерил шагами палубу парохода, когда часы в Дувре пробили двенадцать и город замерцал, словно светящийся полумесяц сквозь темные просторы моря. Судно гладко скользило по волнам к дружественному галльскому берегу, и мистер Одли вздохнул с облегчением при мысли, что совсем скоро его миссия будет выполнена. Он подумал о несчастном создании, одиноком и покинутом, лежащем в каюте внизу. Но когда он жалел ее (а он не мог время от времени не сочувствовать ей за ее женственность и беспомощность), перед ним вновь вставало лицо его друга, такое же радостное и полное надежды, как в день его возвращения из Австралии, и с этим воспоминанием возвращался ужас той постыдной лжи, что разбила его сердце.

«Смогу ли я когда-нибудь забыть это? – думал он. – Смогу ли я забыть его отсутствующее бледное лицо, когда он сидел напротив меня в кофейне с „Таймс“ в руке? Есть преступления, которые ничем нельзя искупить, и это одно из них. Если бы я завтра мог вернуть к жизни Джорджа Толбойса, я бы все равно никогда не смог исцелить его ужасную сердечную рану, я бы никогда не сделал его тем человеком, каким он был до того, как прочел ту печатную ложь».

Ближе к вечеру на следующий день дилижанс уже дребезжал и подпрыгивал по ухабистой мостовой главной улицы в Вилленбремейзе. Старинный церковный городок, всегда скучный и мрачный, казался еще более мрачным под седым вечерним небом. Слабо мерцающие фонари, зажженные рано и на больших расстояниях друг от друга, еще больше сгущали тьму, как жуки-светляки увеличивают черноту живой изгороди своим сиянием. Отдаленный бельгийский городок был позабытым старинным местечком, и повсюду бросались в глаза признаки упадка – на фасадах домов в узких улочках, на каждой ветхой крыше и многочисленных трубах. Было трудно представить, по какой причине ряды домов на противоположных улицах были построены так близко друг к другу, что громыхающий экипаж ехал чуть ли не по ногам пешеходов на тротуаре, и им приходилось прижиматься к домам, задевая своей одеждой витрины магазинов; в то время как на широких просторах за городом было достаточно места для строительства. Придирчивые путешественники удивлялись, почему узкие и самые неудобные улицы были самыми оживленными и процветающими, в то время как великолепные широкие проезды пустовали. Но Роберт Одли ни о чем таком не думал. Он сидел в уголке старомодного экипажа, наблюдая за госпожой, сидящей напротив, и пытаясь разглядеть ее лицо под густой вуалью.

В течение всего путешествия у них было отдельное купе, поскольку между Брюсселем и Вилленбремейзе пассажиров немного, и маршрут сохранялся скорее в силу традиции, чем из-за выгоды.

Госпожа не промолвила ни слова за время путешествия, только отказалась от освежающих напитков, предложенных ей Робертом на какой-то остановке. Сердце ее упало, когда Брюссель остался позади, поскольку она надеялась, что он был целью их путешествия; и с болезненным чувством отчаяния она отвернулась от скучного пейзажа за окном.

Она подняла глаза лишь тогда, когда экипаж, подпрыгивая, въехал в огромный, мощенный камнем, четырехугольный двор, окруженный зданиями, бывший когда-то монастырем, а сейчас внутренним двором довольно унылой гостиницы, в подвалах которой пищали и сражались мелкими отрядами легионы крыс, в то время как в апартаментах наверху ярко светило солнце.

Леди Одли содрогнулась, выйдя из дилижанса и очутившись в этом мрачном дворе. Роберта тотчас окружили галдящие носильщики, шумно требующие его «багажи» и громко обсуждающие между собой, в какой гостинице ему остановиться. Один из них побежал по просьбе Роберта за наемным экипажем и вскоре вернулся, таща за собой пару лошадок таких маленьких, что, казалось, были вылеплены из одной обычного размера лошади, понукая их пронзительными криками, дьявольски звучавшими в темноте.

Мистер Одли оставил госпожу в унылой кофейне под присмотром сонного официанта, а сам поехал в отдаленную часть тихого городка. Нужно было совершить некоторые формальности, прежде чем супругу сэра Майкла отвезут в место, предложенное доктором Мосгрейвом. Роберт должен был повидать разных официальных лиц, принести многочисленные клятвы, представить письмо английского медика, пройти через церемонии подписаний, прежде чем он сможет отвезти злосчастную жену своего пропавшего друга в дом, которому суждено стать ее последним пристанищем на земле. Истекли два часа, прежде чем все было устроено и Роберт вернулся в гостиницу, где его ожидала подопечная, устремив отсутствующий взор на пару восковых свечей и оставив нетронутым кофе.

Роберт помог госпоже сесть в наемный экипаж и снова занял место напротив нее.

– Куда вы собираетесь меня везти? – спросила она наконец. – Я устала от того, что со мной обращаются как с непослушным ребенком, которого сажают в темный погреб за шалости. Куда вы меня везете?

– В место, где у вас будет достаточно свободного времени, чтобы раскаяться в прошлом, миссис Толбойс, – мрачно ответил Роберт.

Они оставили за собой мощеные улицы и выехали с огромной длинной площади, вмещавшей в себя по крайней мере полудюжину соборов, на ровный бульвар, широкую освещенную улицу, на которой дрожали тени нагих ветвей, словно призраки скелетов. Тут и там стояли дома, величественные здания с глиняными вазами герани на каменных колоннах у тяжелых ворот. Громыхающий экипаж проехал три четверти мили по этой ровной дороге и подъехал к старым громоздким воротам.

Госпожа вскрикнула, выглянув из окошка кареты. Огромные ворота освещались единственной лампой: величественным сооружением из железа и стекла, в котором слабый дрожащий огонек сражался с мартовским ветром.

Кучер позвонил, и из маленькой деревянной дверцы в торце ворот вышел седовласый мужчина, взглянул на экипаж и ушел. Три минуты спустя он появился за железными воротами и распахнул их, открыв взору приезжих пустынный мощенный камнем внутренний двор.

Кучер провел своих несчастных лошадок внутрь и подъехал к главному входу в дом – огромному особняку из серого камня, с несколькими длинными рядами окон, многие из которых слабо светились и выглядывали в темноту ночи, словно бледные глаза уставших сторожей.

Госпожа, осторожная и тихая, как холодные звезды на зимнем небе, посмотрела на эти окна серьезным внимательным взглядом. Одно из них было занавешено тонкой портьерой блеклого красного цвета, за ней двигалась темная тень – тень женщины в фантастическом головном уборе, тень беспокойного создания, без остановки бегающего по комнате перед окном.

Супруга сэра Майкла схватила Роберта за руку и указала на это окно.

– Я знаю, куда вы привезли меня, – промолвила она. – Это сумасшедший дом.

Мистер Одли не ответил ей. Стоя у двери кареты, он спокойно помог ей спуститься и провел ее по избитым каменным ступенькам внутрь особняка. Он протянул письмо доктора Мосгрейва аккуратной бодрой средних лет женщине, вышедшей им навстречу из маленькой, примыкающей к холлу комнаты, похожей на конторку в гостинице. Эта особа с улыбкой приветствовала Роберта и его подопечную, и отправив слугу с письмом, пригласила их в уютную небольшую комнату, весело украшенную яркими оранжевыми занавесками и согретую небольшой печкой.

– Мадам, наверное, утомлена с дороги, – спросила француженка, с явной симпатией взглянув на госпожу и предложила ей кресло.

«Мадам» устало пожала плечами и оглядела комнатку острым испытующим взглядом без малейшего намека на приветливость.

– Что это за место, Роберт Одли? – яростно вскричала она. – Вы что же, полагаете, что я ребенок, которого можно обманывать? Это то, что я только что называла, не так ли?

– Это дом здоровья, госпожа, – мрачно ответил молодой человек. – У меня нет желания обманывать вас.

Госпожа помолчала, задумчиво глядя на Роберта.