Тайна леди Одли

– Она не может оставаться здесь сейчас. Ей будет лучше покинуть Корт до тех пор, пока…

– Да, да, я понимаю, – перебил его баронет. – Но разве не может она поехать еще куда-нибудь, разве она должна ехать со мной?

– Так сразу она не может уехать, и она будет несчастна где-нибудь еще.

– Тогда пусть едет, – решил сэр Майкл, – пусть едет.

Он говорил странным приглушенным голосом, как будто ему больно говорить. Как будто эта обыденная жизнь – жестокая пытка и настолько раздражала его, что перенести ее было труднее, чем само горе.

– Хорошо, мой дорогой дядюшка, тогда все устроено, Алисия будет готова отправиться в девять часов.

– Хорошо, хорошо, – пробормотал баронет, – пусть едет, если хочет, бедное дитя, пусть едет.

Сэр Майкл глубоко вздохнул. Он думал, как безразличен был к своему единственному ребенку из-за женщины, запертой теперь в освещенной пламенем камина библиотеке.

– Я еще увижу вас, сэр, прежде чем вы уедете, – сказал Роберт, – до той поры я вас оставлю.

– Постой! – вдруг остановил его сэр Майкл. – Ты сказал Алисии?

– Я ничего не сказал ей, только то, что вы собираетесь покинуть Корт на какое-то время.

– Ты очень хороший, мой мальчик, очень хороший, – пробормотал баронет прерывистым голосом.

Он протянул руку. Племянник взял ее и прижал к своим губам.

– О сэр! Смогу ли я когда-нибудь простить себя? – воскликнул он. – Смогу ли я перестать ненавидеть себя за то горе, что навлек на вас?

– Нет, нет, Роберт, ты поступил правильно – поступил правильно; хотел бы я, чтобы Господь был милосерден и забрал мою несчастную жизнь до этой ночи, но ты все сделал правильно.

Сэр Майкл вернулся в гардеробную, а Роберт медленно побрел в вестибюль. Он помедлил на пороге комнаты, где оставил Люси, Люси Одли, или Элен Толбойс, жену своего пропавшего друга.

Она лежала на полу, на том же месте, где согнувшись стояла на коленях у ног мужа, рассказывая свою историю. Роберта не интересовало, была ли она в обмороке, или просто лежала в беспомощной прострации. Он вышел из библиотеки и послал одного из слуг поискать ее горничную, щеголеватую девицу в лентах, которая громко начала выражать изумление и испуг при виде своей хозяйки.

– Леди Одли очень больна, – предупредил он. – Проводи госпожу в ее комнату и проследи, чтобы она не покидала ее сегодня вечером. Ты сделаешь еще лучше, если останешься с ней, но не разговаривай и не позволяй ей утомляться разговором.

Госпожа была в сознании, она позволила девушке помочь ей и встала с пола, на котором лежала ниц. Ее золотистые волосы рассыпались беспорядочной массой вокруг точеной шеи и плеч, лицо и губы были бесцветны, глаза ужасны в своем неестественном блеске.

– Уведите меня, – попросила она. – И дайте мне поспать! Дайте мне поспать, потому что голова моя в огне!

Выходя из комнаты вместе с горничной, она обернулась и взглянула на Роберта.

– Сэр Майкл уехал? – спросила она.

– Уедет через полчаса.

– Погиб кто-нибудь при пожаре в Маунт-Стэннинге?

– Никто.

– Я рада этому.

– Хозяин дома, Маркс, сильно обгорел и лежит в тяжелом состоянии в доме своей матери, но он может поправиться.

– Я рада этому – рада, что никто не погиб. Спокойной ночи, мистер Одли.

– Я прошу вас уделить мне полчаса для разговора завтра, госпожа.

– Когда пожелаете. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Она ушла, опершись о плечо служанки и оставив Роберта с чувством странного недоумения, очень болезненного для него.

Он сел у камина, в котором тлели последние красные угольки, удивляясь перемене, происшедшей со старым домом, который до дня исчезновения его друга был таким уютным пристанищем для всех, кто находился под его гостеприимной крышей. Он сидел, размышляя в одиночестве у камина и пытаясь решить, что же делать в таких неожиданных обстоятельствах. Он сидел беспомощный, не в состоянии принять решение, потерявшийся в безрадостных раздумьях, от которых его оторвал стук экипажа, подъехавшего к маленькой двери в башне.

Часы в вестибюле пробили девять, когда Роберт открыл дверь библиотеки. Алисия только что спустилась вниз со своей горничной, розовощекой деревенской девушкой.

– До свиданья, Роберт, – попрощалась мисс Одли, протягивая руку кузену. – До свиданья, и благослови тебя Господь! Ты можешь на меня рассчитывать, я позабочусь о папе.

– Я уверен в этом. Благослови тебя Бог, дитя!

Во второй раз за этот вечер Роберт Одли прижал губы к открытому лбу девушки, во второй раз по-братски обнял ее или даже скорее по-отечески, а не восторженно, как это сделал бы сэр Гарри Тауэрс, если бы ему выпала такая удача.

В пять минут десятого появился сэр Майкл в сопровождении камердинера, такого же мрачного и седовласого, как и он. Баронет был бледен, но спокоен и сдержан. Рука, которую он подал своему племяннику, была холодна, как лед, но он попрощался с молодым человеком твердым голосом.

– Я оставляю все на твое усмотрение, Роберт, – промолвил он, собираясь покинуть дом, в котором жил так долго. – Может быть, я не узнаю конца, но я услышал достаточно. Видит бог, больше мне ничего не нужно знать. Я предоставляю все тебе, но ты не будешь жесток – ты будешь помнить, как я любил…

Его хриплый голос прервался, прежде чем он смог закончить предложение.

– Я буду помнить обо всем, сэр, – ответил молодой человек. – Я сделаю все, как лучше.

Предательская слеза подступила к его глазам и скрыла лицо дяди, и уже в следующую минуту экипаж отъехал, и Роберт одиноко сидел в темной библиотеке, где светился лишь один красный уголек в куче серой золы. Он сидел один, пытаясь обдумать, что ему следует делать, с тяжелой ответственностью на душе за судьбу несчастной женщины.

«Боже мой, – думал он, – должно быть, это Божье наказание за ту бесцельную праздную жизнь, что я вел до седьмого сентября. Наверняка эта ужасная ответственность была возложена на меня, чтобы я покорился воле обиженного Провидения и признал, что человек не волен в выборе своего жизненного пути. Он не может сказать: „Я буду легко идти по жизни и избегать путей, по которым идут несчастные, заблудшие создания, сражающиеся насмерть в этой великой битве“. Он не может сказать: „Я останусь в стороне, пока идет эта битва и посмеюсь над дураками, которых растаптывают в этой бесполезной борьбе“. Он не может сделать этого. Он может совершать покорно и со страхом лишь то, что предназначил ему сотворивший его Создатель. Если ему суждено бороться, пусть сражается до конца; но будь проклят он, если уклонится, когда назовут его имя в перекличке; будь проклят он, если спрячется в тень, когда набатный колокол призовет его на поле битвы!»

Один из слуг принес в библиотеку свечи и разжег огонь, но Роберт Одли не пошевелился. Он сидел так же, как часто бывало сидел в своих апартаментах на Фигтри-Корт, положив локти на ручки кресла, а подбородок на ладонь.

Но он поднял голову, когда слуга собрался выйти из комнаты.

– Могу ли я послать телеграмму отсюда в Лондон? – спросил он.

– Ее можно послать из Брентвуда, сэр, не отсюда.

Мистер Одли задумчиво посмотрел на часы.

– Один из людей может доехать верхом до Брентвуда, сэр, если вы желаете отправить послание.

– Мне действительно очень нужно отправить его, вы устроите это, Ричардс?