Мой Израиль

И если случится горе, оно может нас убить, лишить рассудка, ведь мы не каменные, но горе не превратит нас в животных, попавших сразу в несколько капканов и не понимающих, что с ними происходит.

Не допустит этого обретённый смысл нашей жизни – напротив, он даст нам силу, если глаз уже не сможет вести прицельный огонь, а рука не сможет держать оружие, – он поможет выдернуть чеку из гранаты и замахнуться.

И не будет колыхаться чужая земля над закопанными стариками нашего народа.

Как мать, накроет нас родная земля.

На этой доброй земле будут жить дети наших детей.

И как с молоком матери впитываются живительные силы, так и от святой матери-земли они впитают величие своего народа, который дал мудрость человечеству.

Они напишут свою книгу.

У каждого времени своя книга.

И, может, войдёт в ту книгу одной страницей огромная книга, которую сейчас пишет наш народ и одной страницей которой является моя книга.

И мы не кончимся.

Мы уйдём в вечность.

Март 1972

Немало прошёл я разных троп.

Но в конце каждой тропы меня мучил вопрос: а что дальше? И появлялась новая тропа, чтобы кончиться всё тем же мучительным вопросом: а что дальше?

А вокруг было много альпинистов, я спрашивал их, спустившихся с гор и счастливых: а что дальше? Дальше у них были новые горы. А что дальше? И дальше – у них были новые горы.

И я завидовал тем, кто жили, как альпинисты, пока не понял, что, идя от тропы к тропе, уже давно иду по главной тропе моей жизни.

Слились все прежние тропы, как сливаются на оконном стекле дождевые капли, и где была первая капля, давшая начало скатывающейся струйке, уже не видно, как не видно, где были услышаны обнаружившие слух первые слабые, разрозненные звуки, от тропы к тропе звучавшие громче и яснее и наконец слившиеся в песню будущего моего народа, ведущую меня по новой тропе.

И нет больше мучительного вопроса: а что дальше?

В главной тропе моей жизни есть новая тропа, самая лучшая.

Немало прошёл я разных троп.

И всегда было так: лучше пройденных троп – только новая тропа.

Но однажды новой тропой становится та, о которой и не мечтал.

С такой тропы приходишь другим.

Немало прошёл я разных троп.

Была у меня борода, она означала нелегкость тропы и мою непреклонность пред ней.

Теперь она означает новое – мудрость шагов по этой тропе. В этой мудрости неизбежность и неотвратимость тропы для моего народа.

Тропа очистит его, как однажды фильтровали пески пустыни несколько поколений.

Вот он идет. Уже не по тропе – её он прошел. Это – дорога победы. Маленькая дорога самой большой победы – над собой.

Руки тянутся к нему, много рук, и его руки тянутся к нам, но руками уже не дотянуться – надо пройти всю тропу до конца, чтобы оказаться по ту сторону невысокой решётки, которую можно взять одним прыжком, но эти тянущиеся руки ещё крепко стиснут друг друга, и мы вспомним тропу, породнившую нас, как может роднить опасность вставших перед ней во весь рост.

И нет ни наших посиневших от холода рук, нет ни автобуса, который возвращает нас на тропу, нет ни времени.

Есть только тропа.

Немало прошёл я разных троп.

И было не раз, что нет ни дня, ни ночи, ни жары, ни холода, ни жажды, ни голода, – ничего нет, кроме тропы, которую надо взять.

И во всём мире – только тропа и ты.

И останавливается время.

И тут – кто кого: или ты – тропу, или тропа – тебя.

Апрель 1972

Немало прошёл я разных троп.

С каждой новой тропой уходил дальше от людей.

Тонким волоском жизни в окружающем мире была тропа. И я держался за волосок жизни, чтобы снова вернуться к людям.

А теперь они, к которым я возвращался после каждой пройденной тропы, – моя новая тропа.

Они не знают о себе, чем стали теперь для меня, пока я буду сознавать себя тем, кто я есть.

Разные они: улыбаются и хмурятся, смеются и плачут, поют и молчат, но все они – и оригиналы, и чиновники, и мудрецы, и простаки, – став тропой, становятся похожи друг на друга, как похожи песчинки песка пустыни, однажды фильтровавшего мой народ, или как похожи капли воды моря, однажды преградившего путь моему народу и расступившегося перед ним.

Немало прошёл я разных троп.

И было всегда – тропа остается тропой только для первых.

Потом идёшь по ней и чувствуешь, что это не тропа: чаща, сквозь которую надо было продираться, вытоптана, идёшь как по центральной улице города; топь, которая должна была засасывать, высушена одной только обувью прошедших; камни сглажены разбившимися о них, да и вся тропа стала какой-то дачной.

Так будет с любой тропой, кроме лишь этой.

На этой тропе чуть протоптанная чаща быстро зарастает новой порослью, потому что нет ничего живучее корней этой чащи.

И сколько бы ни было этой тропе времени – лишь миг для тропы.

Что может измениться за короткое время на этой тропе?