Упавшие облака

– Я ничего не могу ответить, – с разочарованием сказала Элиан. – Офицер отделался стандартными фразами и обещаниями.

– Ты права, – согласился профессор. – Учитывая, что мы не располагаем средствами и информацией, нам остается только ждать. У меня, увы, нет никакой власти.

– И сколько мы будем так ждать? – озабоченно поинтересовалась Элиан.

– Пока мы с тобой можем обзвонить родственников Филиппа и общих знакомых. Остальное – задача полиции.

– Вы правы – мы бессильны, – согласилась с Клаусом Элиан, с трудом сдерживая слезы.

Профессор почувствовал ее состояние. – Успокойся, – попросил он, – слезами ты ничего не добьешься.

– Простите, – Элиан попыталась взять свои эмоции под контроль. Если дать им волю, будет только хуже. Там, где царят эмоции, холодному расчету места нет.

– Милая Элиан, сейчас все твои мысли посвящены тому, где Филипп. Но поверь, глобальные проблемы, которые в одночасье нависли над человечеством, поражают своим масштабом. Я сомневаюсь, стоит ли посвящать тебя во все это, но есть большая вероятность, что катастрофические события вскоре могут произойти со всеми нами.

Элиан внимательно слушала Клауса и отчасти понимала, что его сейчас больше беспокоят проблемы, связанные с экспериментом в ускорителе частиц. Но ставил ли Клаус проблему исчезновения Филиппа рядом с той катастрофой, которая могла уничтожить весь мир. Как и большинство женщин, Элиан отдавала предпочтение решению насущных проблем, а не глобальных. Беда, которая уже постигла Элиан была гораздо реальнее, того, о чем говорил Клаус.

Глава XI

Три вещи невозможно долго скрывать: Солнце, Луну и истину.

Будда

Вопрос родился в ее голове спонтанно. Сработало обычное правило приличия. Элиан нужно было сменить тему, так как все предыдущие зашли в тупик.

– Мистер Нименд, я могу спросить вас о Матиасе? – Элиан совершенно не представляла, какой будет реакция Клауса.

Девушка уже однажды затронула больную для профессора тему. Реакция Клауса всегда была непредсказуемой. Из общительного собеседника он мог в одно мгновение превратиться в озлобленного, замкнутого и совершенно неконтактного человека. Именно поэтому Элиан задала вопрос очень мягко. Из ее уст он прозвучал больше из вежливости, нежели из любопытства. Несмотря на это, Клаус хорошо отличал едва уловимые нотки фальши.

Он догадывался об истинных причинах заинтересованности девушки его ребенком. В вопросе Элиан не было подвоха. Его печальный взгляд безразличной тенью проходил сквозь огромные глаза Элиан, молчаливо подтверждая, что она интересуется Матиасом из чувства вежливости. Она хотела узнать, что с Матиасом, ведь Элиан было известно о приступе. Возможно, Клаус пожалел девушку, ей довелось немало пережить за этот день.

Даже когда затрагивалась тема о самом дорогом и запретном, Клаус оставался непредсказуемым. Почему запретном? Это и хотела выяснить Элиан в ближайшем будущем.

– Я дал тебе обещание найти время, чтобы пролить свет на интересующий тебя вопрос. Хотя какое это имеет сейчас значение… – Нименд подошел к барному шкафчику, достал пакет с апельсиновым соком и разлил по стаканам. Он был уверен, что девушка захочет утолить жажду. То, что ей предстояло услышать, невозможно было изложить за короткий промежуток времени. Клаус переживал, что многое из того, что он попытается доверить ей, Элиан может понять неправильно. Профессор смертельно устал, и отчасти ему было все равно. Но только отчасти. В остальном это был все тот же непредсказуемый и загадочный Клаус Нименд.

– Итак, госпожа Мейер, как вы знаете, у меня есть ребенок.

Элиан про себя отметила, что профессор никогда не говорил о возрасте мальчика. Девушка решила ничего не уточнять, боясь разрушить едва протянутую ниточку доверия.

– Это непростой ребенок, что тебе уже известно. Лучшие медицинские светила в области психиатрии после тщательных исследований и работы с моим сыном пришли к заключению, что самый подходящий диагноз для этого клинического случая – аутизм. Думаю, не нужно объяснять тебе, детскому психологу, что такое аутизм и в чем он выражается.

– Конечно нет, мистер Нименд, – выпалила Элиан.

– Я начну с самого начала, чтобы ты могла выстроить хронологию событий и сделать правильные выводы, это для меня важно.

Клаус взял со стола стакан с соком и сделал несколько глотков. Элиан не преминула воспользоваться паузой:

– А где он сейчас, почему не с нами? Аутизм – не значит изоляция.

– Не торопи события, Элиан, я недаром попросил тебя делать правильные выводы. Дело в том, что врачи поставили диагноз по нескольким эпизодам в его поведении. Но далеко не все они смогли расшифровать. Они не подходили ни под один из известных науке клинических случаев.

Элиан охватило необычайное чувство профессионального любопытства. Оно нарастало по мере того, как Клаус продолжал повествование. Нименду было тяжело об этом говорить. Он совершенно не хотел распространяться на эту слишком личную тему. Но он помнил о своем обещании. Пришлось не опускать никаких подробностей, чтобы Элиан все поняла так, как надо.

– Матиас, как я уже говорил, родился обыкновенным ребенком, без патологий. До определенного возраста он развивался как здоровый ребенок, без каких-либо отклонений. Меня только беспокоили с самого рождения – его глаза. Даже не глаза, а взгляд. Мне сложно сказать почему, но Матиаса я в шутку называл маленьким Буддой. У него всегда взгляд был глубоким и осознанным. Казалось, что он видит не так, как все. Глубже, что ли. Кроме того, сын избегал смотреть в чужие глаза, то есть зрительный контакт был невозможен. Да и сами глаза поразили меня не меньше… Радужная оболочка была практически бесцветной, поэтому издали казалось, что они совершенно белые, и это озадачивало, но я быстро привык к этому, ведь это был мой любимый и единственный сын.

Клаус внимательно посмотрел на девушку, как бы изучая. От его пронзительного взгляда ей стало не по себе.

Элиан невольно потянулась за соком и сделала несколько маленьких глотков. Ей казалось, что Нименд слишком предвзято относится к поставленному диагнозу. Судя по его рассказу, у ребенка, действительно наблюдались типичные признаки аутизма. Даже у обычного новорожденного глаза бывают необыкновенными. Все дети в первые недели жизни ограниченно контактируют с окружающим миром. Ничего необычного она пока не услышала. Элиан понимала, что для каждого человека его ребенок особенный, другого такого нет. Каждый родитель обнаруживает множество способностей, которыми якобы обладает исключительно его чадо. Это нормально. Но почему выдающийся ученый Нименд, не мог адекватно воспринять то, что ему озвучили медицинские светила? Возможно, сыграла роль роковая потеря супруги, что, естественно, не могло не оставить след в его такой чувствительной душе. Именно такой была душа профессора, хоть он и тщательно скрывал этот факт. В эмоциональном рассказе Клауса Элиан очень резала слух подача информации. Кажется, Нименд считал, что существует только он и его сын.

– А как же ваша жена относилась к этому?

– Моей жены больше нет. Это не имеет никакого значения.

– Простите меня, мистер Нименд…

– Не надо извиняться. Принято считать, что смерть – олицетворение всего плохого. Но это не так. Она прекрасна и означает начало чего-то нового. Просто кто-то боится ее в большей степени, кто-то в меньшей. Бывает, когда ее вовсе не боятся. Это все наш ум, цепляющийся за жизнь всеми правдами и неправдами. Такова суть человеческой природы.

Элиан удивленно смотрела на Клауса. Его слова снова напомнили ей, что он непростой человек.

«Непростая беседа», – подумала Элиан.

Клаус на секунду задумался и продолжил свой монолог.

– Быть может, ты сейчас услышала именно то, что тебя совершенно не удивило, – он словно прочитал ее мысли. – Да, действительно, все это вполне подходит под клиническое описание человека с аутизмом. Или просто под особенности развития обычного ребенка. Но шло время и менялось все. Менялась наша жизнь с Мией. Менялся и Матиас. Из обычного ребенка он превращался в некое существо, время от времени покидая нас мысленно и эмоционально. Сын не реагировал на наши действия и слова. Как я уже говорил, мы не придавали этому значения, потому что потом наступало привычное общение его с нами. Поначалу это происходило редко. Он подолгу молчал. Упорно не произносил ни слова. Мы с Мией ждали, как и все родители, когда же ребенок произнесет свое первое слово. Любое. Набор звуков. Но ничего не происходило. Успокаивали себя, что такое случается, у мальчиков, ведь они обычно начинают разговаривать позже девочек.

Элиан утвердительно кивала. Ей было интересно все, о чем рассказывал Клаус, и вместе с тем не покидало щемящее чувство отсутствия Филиппа. Мысль о нем не оставляла ее ни на секунду. Элиан периодически смотрела, не пришло ли ей сообщение, не пропустила ли звонок от Филиппа или из полиции, которого она ждала и боялась. Привычное действие автоматически активировать экран телефона, проверять время и оставшийся процент зарядки изматывало девушку. Раз за разом Элиан смотрела на маленькие цифры в правом верхнем углу телефона, которые сейчас показывали не уровень заряда батареи, а процент оставшейся надежды на скорую встречу с Филиппом. В остальном ничего не изменилось. Ни сообщений, ни звонков. Ничего.

«Надо отвлечься от дурных мыслей», – решила Элиан.

Ей хотелось поскорее лично познакомиться с Матиасом. Однако профессор почему-то решил, что должен сначала провести с ней подготовительный, вводный курс, будто она прежде не имела дело с особенными детьми. Элиан была почти уверена, что дело обстоит с аутизмом в классическом проявлении. И все попытки Клауса описать особенности малыша воспринимались как обычное родительское непринятие того, что эта беда произошла с его ребенком, а не с чужим. И все-таки, она внимательно слушала вступительную речь Нименда. Играть строго по правилам Клауса – вот что для него было очень важно.

«Ну что же, значит, так тому и быть, лишь бы профессор не затягивал свой рассказ. Время близится к полуночи, а вестей от Филиппа все нет».

У Нименда оставалось некое количество информации, которую он считал важной в своем рассказе. Элиан ждала, когда ей удастся выяснить предназначение всех странных контуров вокруг предметов, занимающих, как она заметила, строго определенное место.

Не перебивая, девушка продолжила слушать Клауса с неподдельным интересом. Любая информация о детях с особыми потребностями всегда расценивалась ею заслуживающей внимания.

– Да-да, мистер Нименд, я готова вас дальше слушать.

– Следующим трагическим этапом моей жизни стала внезапная гибель жены в автокатастрофе. Мне тяжело об этом вспоминать, но так уж случилось. Это стало большим ударом для меня и моих родных.

Клаус закрыл лицо руками и немного наклонил голову. Как же мучительно давались ему эти воспоминания…

– Когда-то я воспринимал смерть как нечто нереально далекое и не касающееся меня событие, – продолжил профессор. – Да, кто-то из знакомых умирал, иногда я бывал на похоронах дальних родственников, но всегда был уверен, что все это где-то очень далеко, это меня не трогало и не задевало. Я наивно полагал, что смерть никогда не коснется меня настолько близко. Как же я ошибался. Смерть жены оставила настолько глубокий рубец в моей душе, что порой кажется: через него и сейчас еще сочится кровь. Извини, Элиан, за тяжелые подробности. Наверно, я нуждаюсь в такой «жилетке», как ты… То, что произошло с моей женой, повлияло не на то, как я стал относиться к смерти, а на то, как интенсивно менялся Матиас. Он стал периодически смотреть мне в глаза, причем это не был обычный зрительный контакт между людьми, в данном случае между ребенком и отцом. Это был совершенно другой взгляд, глубокий, смотрящий прямо в душу и, к сожалению, ничего не говорящий, хотя и пустым его нельзя назвать. Он будто винил меня в происшедшем, хотя, конечно же, никто не намекал на случившееся с его матерью. Но сын словно знал наверняка, что с ней случилось. Причем его взгляд свидетельствовал, что он видел все в деталях. Я мог бы сослаться на мое тогдашнее состояние. Сознание могло дорисовывать и искажать действительность, ведь такого потрясения прежде никогда не испытывал. Но то, что стало происходить с моим ребенком, никак не могло быть плодом моего ума или фантазии. Это были определенные действия, которые одновременно и пугали, и озадачивали… Я ученый и пытаюсь всегда найти рациональное объяснение.

Элиан слушала Клауса с еще большим интересом. Он как раз приблизился к той части рассказа, которая интересовала ее больше всего. «Что же такого совершает этот маленький мальчик с аутизмом, если повергает великого ученого в полное недоумение и сводит на нет все его попытки логического объяснения в стопор?» – подумала Элиан, предвкушая близкое объяснение Нимендом всех этих событий.

– Так вот, странности в его поведении нарастали подобно снежному кому. Матиас не пытался идти на контакт, не говорил, был полностью погружен в себя. По мере взросления его непонятные для меня и моих родителей действия и состояния трансформировались, приобретая более сложные формы. К тому же со временем мальчик все чаще «выключался» из нашего привычного мира, другого объяснения этому я дать не могу. Если в нормальном состоянии он еще реагировал на звуки или раздражители, то постепенно участились случаи полного отключения. Он впадал в некий стопор, подобие анабиоза. Если же кто-то из нас пытался вывести его из этого состояния, просто прикасаясь к нему, – случались приступы. Вернее, припадки. Ребенок закатывал глаза, у него останавливалось дыхание, тело выкручивало так, что порой казалось, сухожилия и связки не выдержат этих положений и разорвутся. Матиас начинал издавать монотонные, одинаковые по интонации звуки. Это был не плач, как у обычного ребенка, а нечленораздельные идентичные звуки. Какое они имели для него значение, мы понять не могли. Позже заметили, что мальчику комфортнее в отключенном состоянии. Опять же, чем дальше, тем сложнее становилось и нам, и ему. Матиас, как и все люди, нуждался в еде и питье. Какие могли возникнуть проблемы с совершенно привычными для нас действиями, спросишь ты. Оказалось, могли. Пища сына должна была быть строго определенной консистенции, вкуса и температуры. Есть он мог только в определенных условиях, которые подбирались нами методом проб и ошибок. Все предметы в доме должны были находиться в определенных местах, и не дай бог тарелка или ложка на другом конце стола оказывалась, сдвинута хотя бы на долю миллиметра. Матиас тут же начинал испытывать неимоверные страдания. В чем они выражались, знал только он и Господь Бог, черт бы его побрал. Смотреть на эти муки не мог ни один нормальный, здравомыслящий человек. Все предметы, вся мебель, все осветительные приборы выставлялись в доме именно по тем принципам, которые косвенно определял Матиас. После того, как их выставляли и монтировали, мы сами удивлялись, что это не просто хаотично расставленные предметы, а фигуры и формы невероятно сложной геометрической зависимости. Ты наверняка заметила, Элиан, что все предметы очерчены специальными контурами, это шаблонные места для всего, что нас окружает в доме. Все годами выстраивалось, выставлялось и корректировалось только для того, чтобы мой ребенок как можно меньше испытывал те колоссальные страдания, которые обычные люди никогда не испытывают. Ты даже не сможешь себе представить, каких титанических усилий нам стоило до всего этого дойти. Сколько нечеловеческих мук испытал мой ребенок, только чтобы попытаться объяснить нам, конечно же, по своему, чего он хочет и какие требования выдвигает. То, что для нас не имело никакого значения, для него оказывалось чуть ли не первоочередной проблемой, которую необходимо было решить незамедлительно, в противном случае мальчик безумно страдал душевно и физически. Только представь, что испытывали мои родители и я. Он словно наказывал меня, а то, что сын совершал тем или иным образом, изводило мою душу, истощало и пыталось уничтожить. Взгляни сюда, – Клаус указал на светильники, которые Элиан пару дней назад уже видела, крайне удивившись их необычному расположению. Свет от них падал строго определенным образом, сверху были сооружены дополнительные светофильтры, которые явно делал сам профессор, создавая своеобразную волшебную иллюзию из интерферентных и дифракционных узоров.