Упавшие облака

Дойдя до своего кабинета или комнаты, молодой человек, придерживая стопку макулатуры и пытаясь ухватиться хотя бы одним пальцем за ручку перекошенной двери, которая обязательно за что-то цеплялась и никогда не поддавалась с первого раза, все-таки открыл ее. Филиппу показалось, что все здесь создано назло человеку.

Сделав вид, что не заметил большого лысого человека в короткой черной кожаной куртке на змейке, Бьянчи прошмыгнул в свою комнату. Швырнув на кровать стопку подшитых листов, папки с файлами и отдельно лежащие между ними листы бумаги, очевидно тоже с огромной информативной нагрузкой, он сел рядом на этот ужасный матрас, через который местами можно было нащупать панцирные пружины.

Как только Филипп опустился на это подобие спального места, он почувствовав неимоверную усталость, уже не мог ни о чем думать. Мысли терялись, внимание было рассеяно, глаза незаметно для него оказались закрытыми, и Бьянчи погрузился в сон. Это был первый глубокий и бессознательный сон с момента его похищения. Ему ничего не снилось, он находился в неком забытьи. Даже мысли о неминуемой гибели, сейчас оказались совершенно неважными для него.

Пока Филипп спал, в институте шли горячие дискуссии и обсуждения данных, предоставленных швейцарскому ученому. Сотрудники лаборатории экспериментальной физики разделились на два лагеря. Они усердно спорили между собой. Стоило ли им посвящать в свою работу представителя враждебного государства и показывать ему секретные материалы. Одни, с пеной у рта, доказывали, что только так можно найти выход из сложившейся ситуации, которая стала результатом их же вмешательства. Другие придерживались мнения, что игра не стоила свеч, хватило бы местного научного потенциала, а решение о привлечении гражданина Швейцарии и посвящение его в дела такого уровня, крайне необдуманное. Сторонники второго варианта заявляли, что в любом случае ничего страшного не произошло бы, так как с ними Бог и при любом раскладе они окажутся в выигрыше.

Все кричали, отстаивая свое мнение, считая его единственно верным. Несмотря на полярность взглядов, их объединял животный страх смерти. Неистребимый, сводящий с ума страх. В этих горячих баталиях некоторые лукавили, заявляя, что готовы героически самоуничтожиться, лишь бы назло врагу. Погибнуть они мечтали вместе с этим самым врагом. Другие, более сдержанные, не делали громких заявлений. В сущности, все они чувствовали одно и то же. Периодически кто-нибудь из двух групп начинал креститься и направлял свой взгляд на массивную икону, обрамленную и сплошь усеянную стразами и украшениями из камней Swarovski.

Разногласия между учеными сыграли на руку Филиппу. Пока те выясняли, кто прав, а кто виноват, и вершили его судьбу, Бьянчи мирно спал в той позе, в которой завалился на местами мягкий матрас.

Прошло несколько часов, пока изрядно подуставшие от совершенно неконструктивной дискуссии ученые коллегиально решили дать европейцу шанс спасти человечество и себя в том числе. Но про них речь и не шла, конечно же, ведь каждый изображал из себя неимоверно мужественного и самоотверженного человека.

Филипп проснулся сам, никто не посмел его трогать. Всем ученым страны «смеющихся Искандеров» казалось, что они заняты сейчас важной аналитической работой. Никто не удосужился заглянуть в его комнату-кабинет и поинтересоваться, как продвигаются дела в сфере спасения человечества, которое могло пострадать из-за них. Кто-то из ученых чувствовал свою вину и долю ответственности за происходящее. Кто-то надеялся, что швейцарец сможет все исправит. И тогда они с новым энтузиазмом и рвением приступят к разработкам нового вооружения на благо их необъятной родины. От этого зависело их финансирование. В противном случае научно-исследовательский институт пустят с молотка за неэффективность.

Все сотрудники института, посвященные в происходящее, нервно чего-то ждали. Они не догадывались, что все это время, которое провели в словесных баталиях, молодой ученый из Женевы не только не занимался их разработками по борьбе с цивилизованным миром, а попросту отсыпался после бессонных ночей, даже не взглянув ни на один документ.

Бьянчи проспал более четырех часов. Он рисковал, но ничего не мог с собой поделать. Организм нуждался в долгожданном отдыхе, иначе у его хозяина начались бы проблемы с психикой.

Очнувшись от глубокого сна, Филипп не сразу понял, где находится. Потребовалось время, чтобы мозг включился в работу, как старый компьютер при загрузке новой операционной системы. Поначалу он видел все, что его окружало, но не понимал ничего. Потом понемногу идентифицировал окружающие предметы, стены, потолок, пол и элементы мебели, если их можно так назвать. И этот запах… Отвратительный запах затхлого матраса вперемешку с запахом его новой старой одежды, которую, возможно, когда-то носили граждане Евросоюза, а теперь она служила чуть ли не основным гардеробом для малоимущего населения этой непобедимой и такой могущественной страны.

Через несколько минут Филипп с ужасом понял, где он и что произошло. Как бы ему хотелось оказаться сейчас дома, в Женеве, но это было совершенно невозможно. Нужно было срочно действовать и что-то предпринимать.

Затекшее от неестественного положения тело нуждалось во времени, чтобы кровь вновь начала циркулировать. У Филиппа не получилось с первого раза сесть, так как поясница и правая нога, на которой он лежал, все еще ему не принадлежали. Закинув ноги на кипу бумаг, молодой человек лег на спину и сразу почувствовал, как кровь, впивающимися иголками, начала приливать к тем участкам, доступ к которым последние четыре часа был ограничен.

Окончательно восстановившись, Филипп решил посетить туалет. Его взору предстал ряд старых металлических умывальников, над которыми свисали местами поломанные смесители образца пятидесятых годов прошлого века, на части кранов отсутствовали вентильные головки. Напротив – ряд из шести кабинок с незакрывающимися грязными дверьми. Пол был устелен керамическим покрытием серого цвета, с обязательным уклоном к центру помещения, где находился постоянно забивающийся сливной трап, от которого несло так, что у любого нормального человека с непривычки неминуемо возникал рвотный рефлекс. Посетителям этой уборной, для того, чтобы умыться, приходилось раскорячиться таким образом, чтобы стоять как можно дальше от самой раковины, ибо все, что текло прямо под ноги на пол, неминуемо должно было забрызгать обувь и брюки. В общем, отвратительное место.

Филипп никак не мог понять, как эти выдающиеся ученые, могли допустить, чтобы их туалет выглядел подобным образом.

Умывшись ледяной водой, Филипп встрепенулся. Удивляясь тому, как вообще можно освежиться в подобных условиях. Мозг буквально взрывался от потока мыслей, нарастающих с каждой минутой.

Вернувшись в свою комнату, он взялся наспех пересматривать то, что приволок.

Бьянчи очень переживал, что ему не удастся долго разглагольствовать о том, что не соответствовало действительности. Он не знал, сколько у него времени, поэтому, разглядывая все, что ему предоставили, отсеивал то, что можно сразу порвать и выкинуть, а лучше сжечь, чтобы не привносить смуту в мировое научное сообщество. С первой минуты, когда Филипп увидел на стендах старое оборудование семидесятых годов, он понял, что ничего толкового ему здесь не предоставят. Хотя на какое-то время он все же задумался и поверил в их гениальность.

Филипп не стал ждать, пока кто-нибудь из этих ученых проявит нетерпение и отправится к нему для получения первой информации. Бегло ознакомившись с расчетами, он сам пошел на встречу к одному из известных ему людей в этом учреждении, к господину Воробьеву.

Захватив с собой несколько бумаг, которые, по его мнению, можно было предоставить в качестве основы для продолжения дискуссии, Филипп покинул свой рабочий кабинет и спальню одновременно. И направился на поиски самоуверенного Юрия Борисовича, который всем видом давал понять, что здесь он чуть ли не единственный ученый старой закалки, которому все тяготы и лишения идут только на пользу. Заглянув в один из кабинетов и обнаружив там людей, Филипп, извинившись на прекрасном английском, спросил, где найти господина Воробьева, но в ответ получил только нелепые улыбки.

«Как же они пытаются выйти на международный уровень, если не знают английского языка?»

– Sprechen Sie Deutsch? – молодой ученый наивно предположил, что удастся наладить контакт на немецком языке.

Эта фраза была встречена сначала улыбками, а потом откровенным язвительным хохотом. Филипп смотрел на взрослых людей и недоумевал, что именно спровоцировало столь непредсказуемую реакцию. Человеку, свободно говорящему на четырех языках, было совершенно не понятно все происходящее. Какой-то триумф невежества над образованностью. Он не знал о том периоде, когда здесь одни писали доносы на других только за то, что те умели грамотно писать и любили читать книги. Современная государственная машина этой страны всячески опровергала и даже скрывала позорные факты, связанные с революцией семнадцатого года. Выгораживая таких тиранов и откровенных мерзавцев, как Ленин, Сталин, Ягода, Ежов, Берия, уничтоживших огромное количество граждан и сломав миллионы человеческих судеб. Искусно и очень тщательно подчищается и Всемирная паутина, где сейчас можно найти информацию только о достоинствах и невероятно благочестивых качествах тех, кто в свое время упорно вершил геноцид над своим народом. Не забывая очернять всех, кто боролся с этим чудовищным маховиком репрессий, издевательств и убийств.

Вот и на этот раз, услышав немецкую речь, два откровенных шовиниста, именовавшие себя патриотами, по-хамски и совершенно необоснованно, издевательски рассмеялись в лицо недоумевающему Филиппу, спросившего на языке Гёте и Шиллера, где найти профессора Воробьева. Он не знал, что все, связанное с Германией, у многих здесь, как правило, ассоциировалось с Гитлером и нацистами. Швейцарец мог продолжить попытки выйти на контакт, в запасе оставались итальянский и французский, но, увидев ошеломительную реакцию, бросил это занятие.

Продолжив поиски профессора Воробьева, Бьянчи долго слышал хохот, смешанный с подобием речи на немецком языке. Что-то похожее на известные всем здесь фразы schneller и h?nde hoch.

«Какое первобытное невежество!» – возмутился про себя Филипп.

Бьянчи очень нуждался во встрече с Воробьевым. Он хотел понять, насколько тот компетентен и можно ли определить, сколько времени у него осталось. Филипп не стал обращать внимание на уровень развития и культуру местных ученых.

В надежде обнаружить Воробьева, молодой человек заглянул в конференц-зал, но там никого не было. Филипп открыл первую попавшуюся дверь и сходу спросил:

– Does anyone here speak English?

Человек за массивным столом, позади которого на стене висели многочисленные треугольные вымпелы, неожиданно для Филиппа ответил, хоть и на ломаном, но английском:

– Yes i speak English.

«Неужели!» – очень обрадовавшись, подумал женевский ученый.

– May I help you? – спросил незнакомец у Филиппа.

– Я ищу профессора Воробьева, – не теряя времени, начал Бьянчи.

– Я ему сейчас позвоню, – ответил с акцентом, но все же на понятном Филиппу языке, молодой человек.

– Спасибо большое, – поблагодарил Филипп.

– Воробьев подойдет с минуты на минуту, – заверил сотрудник института и добавил: – Вы можете присесть и подождать его у меня.

– Спасибо, вы очень любезны, – снова поблагодарил Бьянчи, не выпуская из влажных от волнения рук бумаги, которые могли стоить ему жизни.

Через минут пять появился взволнованный Воробьев. Он с нетерпением стал расспрашивать Филиппа обо всем, что тот успел выяснить.

Не выдавая своего волнения, Бьянчи уверенно принялся излагать Воробьеву все, что заготовил за короткое время, когда он бодрствовал. Излагая основные тезисы и отвечая на нескончаемый поток вопросов со стороны ученого, Филипп понял, что может еще какое-то время подержать всех этих фанатов квантовой физики на крючке, но ему надо хорошо подумать, что делать дальше. На ум пришла мысль о побеге. Он должен как можно скорее оказаться на территории консульства Швейцарии. Но сначала он должен каким-то образом попасть за территорию института во враждебный закрытый город. Бьянчи сразу могли принять за иностранного шпиона. Более того, он понятия не имел, в каком городе находится и есть ли в этом городе Швейцарское консульство. На эти вопросы ответов пока не было, но Филипп настроил себя на обретение свободы, которой и не пахло в чужом мире, окружающем его сейчас.

Закончив общение, профессор Воробьев поспешил собрать всех компетентных ученых в конференц-зале. Бьянчи снова предоставили возможность проговорить то, что он уже излагал, а также ответить на новые вопросы, которые рождались в головах коллективного разума. Индивидуальной ответственности здесь брать на себя никто не привык, поэтому работа была построена так, чтобы спихнуть ее на кого-то другого. Несмотря на это коллективное мышление, приносило свои плоды, медленно, но упорно оставляя швейцарцу все меньше путей к отступлению.

Этого Филипп боялся сейчас больше всего. Он думал, что ему удастся сегодня отделаться пустыми отговорками перед Юрием Борисовичем, а завтра, после продолжительного отдыха, он смог бы выстроить для себя дальнейший ход событий.

– Я мог бы перенести встречу на завтра, – попытался исправить ситуацию Филипп.

– Боюсь, это невозможно, надо действовать немедленно, – профессор был категоричен.

– Я невероятно устал и боюсь, что могу наделать ошибок или неправильно что-то истолковать, из-за своей рассеянности и невнимательности, – не унимался Бьянчи. – Я могу хоть в чем-то сделать выбор?

– Да нет у вас здесь никакого выбора, – грубо и жестко прервал Воробьев.

Филипп осознал, что ему не стоит рассчитывать на поблажки и уступки, а ведь он очень на это надеялся. Молодой человек думал, что сможет найти общий язык с людьми, которые, так ему представлялось, были его однодумцами, ну или просто зарубежными коллегами. Но все обстояло иначе. В этой стране все сферы были пропитаны гнилью под названием Комитет государственной безопасности, именующий себя Федеральной службой безопасности. Как бы они ни меняли слова и буквы в своем названии, суть оставалась той же – проникнуть, внедриться и подобно вирусу давать осложнения в виде устойчивого формирования определенного мышления у большинства своих граждан.

– Я все понял, – подчинился Филипп. – Когда мне необходимо быть в конференц-зале?

– Думаю, минут через пятнадцать, – быстро ответил Воробьев и вышел из кабинета.

– Я могу вам помочь? – обратился к Филиппу молодой сотрудник. Это был совсем юный, по крайней мере так он выглядел, парень, который разительно отличался от всех, представляющих научную прослойку этой страны. Одетый в темно-синий очень дорогой костюм, который, кстати, неплохо смотрелся на его теле, похожем на спортивный манекен. Парень явно дружил со спортом. Коротко подстрижен, светловолосый, с серыми глазами, которые с первого взгляда располагали к себе окружающих. Белоснежная рубашка с итальянским воротником, без галстука, с расстегнутой верхней пуговицей придавала ему мужественности, подчеркивая скулы и визуально увеличивая и так невероятно широкие плечи.