Упавшие облака

– Что вы сказали? – переспросил Филипп. Мысленно он уже стоял по стойке смирно перед учеными с отчетом о проделанной им интеллектуальной работе. Собравшись с мыслями, он пытался давать ответы на вопросы, которые для него могли быть неудобными и каверзными.

– Так я могу оказать какую-нибудь помощь? – повторил парень и искренне широко улыбнулся.

Эта улыбка убедила Филиппа, что, вероятно, он поладит с этим юношей и тот, возможно, окажет ему помощь в более сложных вопросах. Бьянчи хватался за любой шанс, предоставляемый судьбой, чтобы выбраться из западни.

– Я – Владимир. Можете называть меня Вовой, так короче, – мужчина встал из-за стола и протянул Филиппу крепкую широкую руку.

Филипп тоже встал и протянул свою:

– Мое имя Филипп, Филипп Бьянчи, старший научный сотрудник Европейской организации по ядерным исследованиям.

Огромная ладонь крепко сжала кисть Филиппа, и ему показалось, что это рукопожатие двух давних друзей, которые не виделись примерно лет двадцать, не меньше. Как же ему хотелось встретить хотя бы одного человека, который совершенно не такой, как те, с кем он познакомился за последние несколько дней. Филипп заглянул в светлые улыбающиеся глаза и понял, что возможно, перед ним человек, который сможет помочь. По крайней мере, он очень этого хотел.

– Вижу, у вас возникли проблемы? – вопрос прозвучал неожиданно.

– Да так, пустяки, – коротко ответил Филипп, решив не распространяться человеку, которого видел в первый раз. Бьянчи практически потерял веру в людей.

– Если вам будет нужно, вы всегда сможете меня здесь найти, а я попытаюсь оказать вам посильную помощь, – дружелюбно сказал Владимир.

– Спасибо вам большое, – поблагодарил Филипп, а затем, извинившись, попрощался с этим случайным человеком, поразившим его искренностью и доброжелательностью.

Направляясь в сторону конференц-зала, Бьянчи, несколько приободрившись и обретя уверенность в завтрашнем дне, все еще находился под впечатлением от того, что удалось найти хотя бы одного человека, который был не враждебно к нему настроен.

– Значит, не все потеряно в этой стране, – Филипп начал понемногу менять свое мнение о том месте, куда занесла его судьба против его воли. Он попытался сосредоточиться на предстоящей встрече с физиками-ядерщиками.

Войдя в зал, он увидел, что все собрались и с нетерпением ждут отчета о первой проделанной работе Филиппа. С его появлением наступила невероятная тишина, словно декан внезапно вошел в аудиторию заполненную студентами. Филипп почувствовал, насколько все собравшиеся хотели верить, что этот молодой ученый из Европы станет для них спасательным кругом, на который они так рассчитывали.

Он призвал все свое самообладание, чтобы не выдать невероятного волнения, которое не только мешало думать и принимать правильные решения, но и могло насторожить ученых. Хотя каждый, находившийся в этом зале, волновался сейчас не меньше Бьянчи. Каждому не хотелось быть ответственным за фатальную ошибку, а еще больше все хотели выжить и не думать о неминуемой скорой гибели

Молодой швейцарец, прежде чем приступить к изложению якобы проведенного анализа, подошел к Воробьеву и взял у него бумаги с расчетами, чтобы, опираясь на эти данные, отвечать на вопросы так называемых коллег.

Профессор Воробьев стоял рядом с Филиппом, и исполнял роль переводчика, так как подавляющее большинство не владело иностранными языками.

Бьянчи, стоя в окружении этих потрепанных жизнью людей, сделал вид, что перебирает листы и начал свою игру. Это был его дебют в роли актера, играющего роль научного работника. Так он себя ощущал, пытаясь выжить среди хищников, с виду больше похожих на жалких падальщиков, нежели на акул.

Рассказывая им, в том числе и о квантовой запутанности, Филипп ловил себя на мысли, что несколько раз, чуть было не провалил этот жизненно важный доклад. Он снова и снова придумывал мнимые пути решения, и это было нелегко для него. Весь доклад Филиппа сводился к тому, что ему срочно надо оказаться на месте трагедии, чтобы владеть полной информацией и уже там провести анализ, исходя из данных, полученных в CERN. Кто-то из зала выкрикнул, что у них есть свои люди в CERN, которые могут предоставить ему всю необходимую информацию, тем самым сводя на нет все попытки Бьянчи вернуться домой из этого мрачного места. А присутствующим почему-то казалось, что именно здесь он будет работать результативнее чем в Женеве. Это явно противоречило здравому смыслу. Да и откуда ему там взяться, если из поколения в поколение он подвергался тщательному уничтожению…

Незаметно для Филиппа, один за одним, посыпались вопросы от физиков, после чего доклад перешел в явный брейн-ринг.

Спотыкаясь о собственные слова, молодой европейский ученый иногда ссылался на трудности перевода, всем видом демонстрируя, что он не совсем понимает, о чем его спрашивают. Переводил тему в совершенно другое русло, возвращаясь к истокам открытия квантово-механического явления и прочее. Иногда Филипп призывал на помощь обычную лесть, которая работала лучше аргументированных ответов. В общем, делал все возможное и невозможное, чтобы не дать понять этим светилам, что затеянное ими не имеет никакого отношения к происходящему. Иначе это был бы полный провал.

Пытка длилась довольно долго. И Филипп, уже видя, что многие из собравшихся попросту начинают раздражаться от пустых ответов и от того, что они топчутся на одном месте, не продвинувшись даже на размер атома к решению проблемы, сослался на усталость, предложил всем извинить его, и перенести поиски на следующий день.

Его коллегам ничего не оставалось, как принять предложение. С громкими и нервными дебатами они покидали так называемую конференцию, которую смело можно было назвать международной, однако из международников там был один Филипп, впрочем, в качестве неофициальной фигуры.

В зале остались Филипп и профессор Воробьев.

– Надеюсь, коллега, завтра вы будете убедительнее и находчивее, – с раздражением в голосе и явным недовольством процедил сквозь зубы Юрий Борисович. – Я бы вам высказал свое мнение обо всем, что сейчас произошло, но боюсь, это очень повлияет на ваш сон, которого вы ожидаете с таким нетерпением. До завтра, – кинул профессор, направляясь к выходу.

Филипп, оставшись один в этом немаленьком зале, ощутил, как все давит на него с неимоверной силой. Он подошел к ближайшему стулу, уселся на него и, опершись локтями о стол, обхватил голову руками.

«Я так и знал. Актер из меня никудышный. Да, впрочем, причем здесь вообще актер?» – попытался оправдываться перед собой Филипп. – «Будто бы самый гениальный актер в мире смог лучше сыграть эту роль, чтобы ему поверили. Как же мне найти выход из этого положения?» – мучительно размышлял он, никак не находя решения проблемы.

Он встал и медленно побрел к выходу, преодолевая бесконечные ряды стульев, которые были буквально разбросаны всеми, кто с раздражением только что покинул это помещение.

Выйдя из зала, Бьянчи побрел в свои апартаменты. Миновав несколько дверей, располагавшихся по обе стороны коридора, Филипп поравнялся с той, которая вела в кабинет приятного молодого человека, предлагавшего свою помощь.

Не успев подумать, он машинально дернул за ручку, но дверь оказалась заперта.

«Вероятно, уже ушел домой», – подумал Филипп, и слово „дом“ острым ножом резануло по сердцу. Он с еще большей тоской поплелся, шарпая ногами о бетонный полированный пол. Добравшись до места своего ночлега, Филипп сгреб в одну кучу все бумаги, которые лежали на кровати, и безжалостно сбросил их в угол. Никакой ценности и важной информации они все равно не несли. Бьянчи попытался придать ужасному матрасу хоть какую-то мало-мальски правильную форму, безрезультатно распихивая вату равномерно по всей поверхности. Несмотря на все старания, бугры перекочевывали из одного места в другое. Прекратив бесполезное занятие, молодой ученый разложил пыльное синее армейское одеяло, которое наверняка успело послужить Советской Армии, поправил ватную подушку и лег на кровать прямо в одежде, сняв обувь. Пружины и металлические элементы незамедлительно дали о себе знать, пробиваясь через те места, где отсутствовали бугры в матрасе.

Кроме злости и раздражения, Филипп не испытывал других эмоций. Кому он был обязан тем, что с ним случилось, ученый не мог предположить. Сейчас это волновало его меньше всего. Пролежав еще какое-то время на этом унизительном месте для ночлега, Филипп принял для себя окончательное решение – завтра, с самого утра, он пойдет к своему новому знакомому, все расскажет и попросит помощи.

«Будь что будет, но долго так продолжаться не может».

Еще через минут сорок на этом самом неудобном матрасе в мире Бьянчи ощутил огромное чувство голода, о котором совершенно позабыл из-за нервных переживаний. За целый день ему никто не предложил поесть. Никому не было дела до какого-то там европейского ученого.

Следующие пару часов Филипп крутился на матрасных буграх, больше напоминающих русские дороги, мучаясь от голода, который, словно вакуумный механизм, всасывал желудок. Усталость не давала о себе быстро забыть, Филипп внезапно провалился в глубокий крепкий сон, хотя и сопровождавшийся периодическими нервными вздрагиваниями.

Утро наступило так же неожиданно, как и переход в мир сновидений. Некие обрывки снов были и на этот раз, но настолько незначительные, что эту ночь он провел без сновидений.

Разбудили Филиппа совершенно незнакомые доселе звуки, которые сначала доносились издалека, постепенно приближаясь к его комнате. Бьянчи показалось, что по коридору движется механическое существо, со скрипами и лязганьем, которые сопровождались шаркающими шагами. Звук все нарастал, и Бьянчи побоялся, что неизвестное существо может открыть незапертую дверь, и, переступив порог, застанет его врасплох, пользуясь беззащитным состоянием только что пробудившегося человека.

Ученый не знал, который сейчас час, но предполагал, что еще рано. Рассвет только забрезжил. На улице было темно, как ночью. Несмотря на это, что-то происходило за дверью.

«Какого черта!» – разозлился Филипп, понимая, что ему больше не заснуть. Мысли уже вовсю планировали грядущий день, одновременно разрушая его нервную систему, хотел он этого или нет. Бьянчи никогда не практиковал методы обуздания собственных мыслей и в итоге стал всецело их заложником.

Не в силах бороться с любопытством, он медленно сел на кровати, провалившись глубоко в эти растянутые и местами отсутствующие пружины. Нащупал обувь. Это были стоптанные ботинки, «любезно» предоставленные ему из магазина, в котором целесообразно было бы сделать отдел, именуемый «вторые ноги». Сунув ноги в ботинки, не зашнуровав их, Филипп направился к двери, чтобы выяснить происхождение звуков, не дававших ему спать в столь раннее время.

Приоткрыв аккуратно дверь, так тихо, насколько позволял ее возраст, Бьянчи увидел старушку, лет семидесяти, в синем рабочем халате. На голове косынка, бледного цвета, с некогда пестрыми непонятными цветами, но уже давно выцветшими. По лицу утренней «гостьи», покрывшемуся испариной, стекали капли пота. Ее глубокое дыхание, переходящее в хрип, многое говорило о состоянии здоровья. Несмотря ни на что, женщина размашистыми движениями елозила по полу деревянной шваброй, на конце которой мотылялась невероятно грязная тряпка темно-серого цвета. Рядом стояло оцинкованное ведро с водой точно такого же цвета. Женщина периодически снимала ее со швабры, окунала несколько раз в ведро, ловко выкручивала и, накинув снова на швабру, продолжала равномерно размазывать грязь. Все это делалось настолько механически отработанными движениями, что казалось, звуки издает не живое существо, а некий робот. Продвигаясь из одного конца коридора в другой, она периодически брала за тонкую ручку ведро, издававшее характерный скрип, и с грохотом ставила его на новое место, тем самым разрывая тишину пронзительным эхом пустого здания.

Филипп недоуменно посмотрел на все это действо и поймал себя на мысли, что в каком-то смысле начинает привыкать к местной жизни.

«Боже, как же меня угораздило оказаться среди всего этого?..»

Вернувшись обратно в свое «ложе», Бьянчи лег, не снимая ботинок, свесив ноги с одного края кровати. Он думал. И мысли текли в голове, то и дело опережая друг друга. Не обращая внимания на утреннюю мозговую активность, Филипп твердо решил предпринять все попытки, чтобы не быть здесь. Решено. Как только начнется рабочий день, он подойдет к Владимиру и попросит о помощи.

В конце коридора над входными дверями висели механические настенные часы, сверху покрытые несколькими слоями пыли и паутиной, но все же показывающие относительно точное время.

Филипп вышел из комнаты и направился в сторону часов, чтобы узнать, сколько у него еще есть времени до прихода на работу Владимира. Сделав несколько шагов, он услышал крик позади себя, настолько пронзительный, что от неожиданности Бьянчи немного нагнулся и присел. Обернувшись, Филипп увидел все ту же женщину, которая, разразившись немыслимым для ученого гневом и бранью, кричала в его сторону на непонятном языке и непонятно, чего требовала. Но то, что это относилось именно к нему, и то, что это была гневная брань, сомнений не было. Даже глухонемой уловил бы эти вибрации ненависти и злобы, которые она источала. А ведь должна бы в свои годы заниматься исключительно собой, путешествуя по миру и коротая дни с престарелыми подружками где-нибудь в кафешках. Суровая действительность этой чудовищной во всех отношениях страны была такова, что старикам приходилось почти до конца своих дней где-то работать за «копейки», чтобы влачить жалкое существование. Вся их тяжелая жизнь, сплошь усеянная всевозможными трудностями и несправедливостью, превращалась в обычную озлобленность и ненависть, но не к истинным причинам их бед и страданий, а ко всему тому, что никоим образом не имело отношения ни к ним, ни к их проблемам. Во всем были виноваты проклятые империалисты-американцы и их прихлебатели-европейцы. Так им говорили сначала из радиоточек, потом по радио, после – из крохотного черно-белого телевизора, а затем любыми способами и видами доносили эту информацию до умов этих поистине несчастных людей.

Филипп не понимал, почему он стал объектом такого всеобъемлющего чувства ненависти со стороны этой женщины.

– Was willst du von mir? – неожиданно для самого себя отреагировал Филипп, пытаясь перекричать эту сумасшедшую, которая никак не унималась.

– Ах ты ж, фашист проклятый! – еще более разгневалась эта несчастная. – Пошел вон с чистого коридора! Пол еще не высох, а его уже засерает фашистская нечисть! Надо было вас всех еще в сорок пятом поставить к стенке! Все проблемы только от вас! Ух, была б моя воля…

Филипп ничего не понимал из того, что она кричала. Он быстро пробежал до конца коридора, взглянул на часы, показывающие четверть седьмого, и так же быстро, стараясь не обращать внимания на впавшую в ярость женщину, прошмыгнул в свою комнату и покрепче прижал дверь.