Куприян

Куприяну было скверно, тяжело и стыдно, но ревность заглушала в нем все чувства, и потому он грубо, зная, что говорит неправду, сказал:

– Не хотела бы, так не пошла б.

Матрена сквозь слезы с недоумением посмотрела на него.

– Как же?..

– Да так, – упрямо отвечал Куприян, – нечего тут… иди!..

– Он же муж мне, Купря, а разве я…

– Пошла, убирайся! – злобно крикнул Куприян и поднял руку с сжатым кулаком.

Матрена пугливо посторонилась и вся сразу съежилась, став меньше и тоньше.

– Не бей… – испуганно проговорила она.

Куприяну хотелось ее ударить, чтобы дать выход жгучему чувству ревности, душившему его.

– Иди… – хрипло проговорил он, подвигаясь к ней.

Матрена инстинктивно подняла локоть в уровень с лицом, но от этого движения Куприяна точно прорвало.

– Паскуда! – прохрипел он и толкнул ее.

Матрена коротко и жалобно охнула и пошатнулась. Платок слетел у нее с головы, и длинные космы волос, мигом подхваченные ветром, упали ей поперек лица.

– Грех вам, Куприян Васильевич, сказала она, подымая платок, – я вам… всегда… а тому я не причинна.

И она опять заплакала.

Куприяну стало мучительно стыдно и жалко ее.

– Что там… – пробормотал он.

Матрена перестала плакать и утерла глаза уголком платка.

– Купря… – умоляюще позвала она.

Но Куприян опять вспомнил, что все равно все кончено и Егору она не сегодня завтра должна быть женой, и он опять почувствовал прилив ревнивой злобы и безнадежного чувства.

– Чего Купря?.. Ступай к своему жеребцу!..

– Куп…

– Ступай, ступай, – стиснув зубы, проговорил Куприян и с новым приливом злобы схватил ее за тонкие, худые плечи, прикрытые одним платком, грубо повернул ее и толкнул…

Матрена чуть не упала, заплакала и пошла по дорожке.

Куприян мрачно смотрел ей вслед.

Она остановилась. Куприян молчал.

– Куприян Васильевич! – позвала она.

Куприян не отвечал и все бледнел.

– Купря! – громче сказала она.

Куприян не шевелился.

Она постояла еще. За ветром не слышно было, звала ли она его опять. Потом она пошла вверх тихо и нерешительно, и ее силуэт стал сливаться с темнотой.

– Мотря! – не выдержал Куприян.

Но она не слышала и исчезла, точно растаяла в тумане.

Ветер шумел осинами, и яснее был слышен стон тростника и всхлипывания воды. По небу быстро неслись тучи уже сплошной массой, и первые капли дождя тяжело шлепнулись на мокрые грядки.

Куприян стоял, расставив ноги, глубоко засунув руки в карманы, и все глядел на темный силуэт избы, забора и качающегося по ветру береста. Во дворе залаяла собака и замолчала. Дождь все усиливался, и тьма вокруг сгущалась все больше. Дальние деревья вдруг сразу утонули в темноте за пологом хлынувшего дождя. Только ближняя осина была видна, тоскливая и ощипанная, отчаянно мотавшая по ветру своими корявыми обломками-ветками.

Куприян встряхнулся, с безнадежной тоской посмотрел еще раз назад и пошел по огородам, увязая в грязи.

X

В окне избы Федора Гунявого чуть-чуть мерещился свет сквозь какие-то тряпки, навешанные на окно.

Куприян постучал.

В избе кто-то зашевелился, тень промелькнула в окне, и послышался стук открываемой двери.

– Кто там? – спросил из сеней Гунявый.

– Свой, – ответил Куприян, – отворяй. – Сичас.

Запор взвизгнул, и дверь осела назад на неровных петлях. Куприяна обдало запахом прелой соломы, куриного помета и дыма. Куры зашевелились и захлопали где-то в темноте. Петух сонно и протяжно икнул.

Куприян прошел в избу. Гунявый, почесывая грудь, посмотрел на небо, затворил дверь, пошел за ним, зевая и крестя рот.

– А-ах, Господи, Боже мой… Что поздно?

Васька, спавший на лавке под кожухом, тревожно поднял всклокоченную голову, но, рассмотрев Куприяна, опять опустил ее на кожух.

Куприян не спеша снял картуз, сапоги и сел на лавку.

Гунявый тоже присел у икон. В одних пестрядинных штанах, босой, в серой толстой рубахе с развязанным воротом, сквозь который виднелась темная волосатая грудь, он казался еще длиннее и тоще. Он почесал себе грудь и спину, кашлянул и понурился.

Васька глядел из-под кожуха.