Солитариус. Книга первая

– Во сне – это нормально. С этим ничего не поделаешь. Так даже интереснее. Ты был за забором?

– За забором? Нет. А что там?

– О, ничего особенного! Просто я окружил Солитариус огромным болотом. Я же говорил, что пространство ограничено.

– Болотом? – рассеянно, потому что думал о другом, переспросил я.

– Может, пройдём в мой кабинет? Там гораздо удобнее разговаривать.

– Подожди…

Я вспоминал Изи – не ту бездушную, которая ждала меня дома, а ту, живую и красивую, которую я полюбил и которую я… Ах, как глупо! Какая разница, была она моей женой или нет! Главное, что нам было хорошо вместе, да, и я был счастлив как никогда! С чего я решил, что она играла какую-то роль? Идиот! Может, всё ещё можно исправить? Я поднял глаза на Макса.

– Я должен вернуться в Солитариус. Начать всё сначала. Или с середины. Только не с того места, где остановился. Это возможно?

– Что?!

Браун посмотрел на меня как на умалишённого и нервно ухмыльнулся.

– Я должен снова погрузиться, Макс.

– Алекс… Ты серьёзно? Нет, ни в коем случае! Да и не сможешь ты начать сначала и тем более с середины. Чтобы начать заново, нужно удалить все сохранённые данные, а я этого делать не стану. Ты можешь только продолжить, но сейчас об этом не может быть и речи! Нет, я не пойду на такой риск! И зачем тебе это?

Я задумался. Чего, собственно, я хотел? Увидеть Изи? Снова пережить те прекрасные мгновения? Вырвать страницы, пахнущие смертью? Но если нельзя вернуться, что делать?

– Ты говорил, что всех персонажей создаст мой мозг, – медленно проговорил я, – что это будут те люди, с которыми я встречался или видел где-то… Так?

– Необязательно, – возразил Браун. – Да, персонажи – плод твоего мозга, но некоторых из них может и не существовать в реальности. Солитариус воспроизводит те образы, которые больше всего волнуют твой мозг. Конечно, большинство из них, скорее всего, реальны, потому что мне сложно представить, чтобы кого-то волновали только воображаемые люди. Но почему ты спрашиваешь?

– А можно как-нибудь узнать… Меня интересует определённый персонаж, и я не знаю, существует ли он в реальности.

– Определённый персонаж? – переспросил Макс, хмыкнул и покачал головой. – Нет, таких данных «Солитариус» не предоставляет. Вся информация, в том числе и о персонажах, зашифрована так, что даже я, разработчик, не могу ничего сделать. Только ты знаешь, что, как и с кем там происходит. Я получаю только общие данные о состоянии твоего мозга.

– Макс, ты знаешь, что такое любовь? Ты кого-нибудь любил? – вырвалось у меня.

– Любовь? – он удивлённо посмотрел на меня, затем, видимо, сообразил и ехидно ухмыльнулся. – Ха-ха-ха! Любовь, Алекс, – это влечение одного животного к другому животному, это психическое расстройство, вызванное… Да ты и сам всё это знаешь! Нет, я понимаю, что в Солитариусе – иное время, там любовь ещё не признана опасной болезнью, с которой можно и нужно бороться, но… Ты что же, хочешь вернуться в Солитариус ради любви? Ну ты шутник! Подожди-ка… У тебя давно не было женщины, да? – как бы понимающе подмигнул он мне. – Хочешь, я попрошу Софи? Она тебе поможет, точно тебе говорю! Она и мне иногда помогает, ха-ха-ха!

Я смотрел на него и чувствовал, как меня охватывает омерзение. Передо мной стоял не Макс Браун, а Шапокляк.

– Заткнись, – почти прошептал я, сжимая руки в кулаки.

– Что? – не расслышал он. – Нет, Алекс, ты серьёзно? Рисковать собой ради какой-то девки? Чёрт возьми, ты совсем свихнулся в одиночестве! Не хочешь Софи, давай найдём тебе девочку по вкусу. И по цвету, ха-ха-ха! Или нет, вот как мы поступим: составим фоторобот, ну, той, которую ты, ха-ха-ха, любил в Солитариусе, и отыщем похожую на неё проститутку, думаю, таких будет немало… Это, конечно, обойдётся дороже, но…

Дальше произошло нечто странное. Вспышка яркого света у меня в мозгу, страшная боль, темнота, необъяснимый ужас, поглотивший всё моё существо, какие-то непонятные звуки, что-то среднее между пением и звериным рёвом – я выпал из реальности, и мне показалось, что это длилось очень-очень долго, почти вечность. А когда вернулся в действительность, то обнаружил, что сижу на полу, спиной прислонившись к капсуле, а прямо передо мной распростёрлось бездыханное тело Брауна. Лицо его было залито кровью, крючковатый нос явно сломан, глаза закрыты, а рот приоткрыт. Мне хватило одного взгляда, чтобы понять, что он мёртв. И убить его мог только я… Я посмотрел на свои руки. Да, никаких сомнений, это моих рук дело. Но меня это не пугало и не огорчало. Я вообще как будто был не здесь, как будто наблюдал издалека… Но вот что самое странное: я знал – именно знал, а не старался уверить себя, – неизвестно откуда, что всё должно быть именно так и никак иначе, что этого нельзя было избежать, более того, что это правильный путь, единственный правильный путь, несмотря на то, что он вёл к отключению моего сознания и окончательной разлуке с Изи. О погружении в Солитариус теперь можно было забыть: без Брауна я не смог бы начать всё заново, а возвращаться в спальню домика для гостей, где лежала мёртвая Изи, мне хотелось меньше всего на свете. Но даже если бы я мог начать заново, всё равно наблюдатели рано или поздно вернули бы меня в реальность. Поэтому я просто сидел и ждал…

Через несколько минут раздался тихий стук в дверь, затем она приоткрылась, и в проёме возникло лицо Софии.

– Макс, вы… Что…

Она увидела Брауна, потом медленно перевела взгляд, в котором отразился извечный страх перед болью и смертью, на меня, но не закричала, а просто смотрела на меня как смотрят на нечто необъяснимое и отвратительное и молчала. Я тоже молчал и не двигался с места. Это продолжалось секунд десять. Наконец она закрыла дверь, а я закрыл глаза и продолжил пялиться в чёрную пустоту внутри себя…

Глава 20

Не помню, как и когда отключился, но открыв глаза, я нашёл себя лежащим на широкой мягкой кровати посреди небольшой комнаты с высоким потолком и светло-зелёными стенами. Первым, за что зацепилось моё полусонное внимание, было отсутствие окон. Однако свет, лившийся непонятно откуда и источник которого мне так и не удалось отыскать, ничем не отличался от естественного света в бессолнечный день. "Наверное, какая-то современная технология, о которой я забыл", – равнодушно подумал я, медленно поднимаясь с кровати. Второе, что бросалось в глаза, точнее, в уши, – абсолютное беззвучие. Кажется, не так давно я уже сталкивался с таким. Не так давно…

Я сел в полукруглое белое кресло, стоявшее рядом с кроватью, и уставился на стену. Мне было всё равно, где я нахожусь и что меня ждёт, хотя я и догадывался, что это что-то вроде тюремной камеры, а ждёт меня следствие и суд. Я даже не сразу заметил, что в комнате нет дверей, а когда заметил, нисколько не удивился и не испугался. Мной по-прежнему владела странная отстранённость от происходящего.

Прошло, наверное, около пятнадцати минут, когда стена, в которую упирался мой взгляд, неожиданно превратилась в один большой экран. Оттуда на меня смотрели три хорошо знакомых мне по Солитариусу человека. Увидев их, я слегка опешил, но быстро сообразил, что передо мной прообразы персонажей Солитариуса, а не они сами. Получается, этих людей я где-то видел до погружения в Солитариус. Центр экрана занимала Златовласка: облачённая в ярко-жёлтую мантию, она восседала в кресле с очень высокой спинкой, а слева и справа от неё, в креслах поскромнее, сидели Сократ и Амазонка. На них были зелёная и голубая мантии соответственно. Из-за этих мантий все трое выглядели невероятно забавно, так что, несмотря на лёгкую растерянность, я не смог не усмехнуться. Правда, только про себя. Тем временем Златовласка, то есть её прообраз, заговорила:

– Режим прямой трансляции. Я, председатель Верховного Суда Светлана Голдина, объявляю суд над Алексом Грэйпом, обвиняемом в убийстве Макса Брауна, открытым. Мои помощники, постоянные члены Верховного Суда – Владимир Безымянный и Хельга Стоун. Как вы себя чувствуете, Алекс? – бесстрастным, но оттого не менее притягательным голосом спросила она.

– Хорошо, благодарю вас.

– Если у вас есть к нам какие-либо вопросы, задавайте их сейчас. После того, как мы приступим к разбирательству вашего дела, вы будете лишены такой возможности, – вступил в разговор Сократ, точнее, Владимир Безымянный. Голос его, дребезжащий, как нельзя лучше отражающий его внешнюю дряхлость, в общем, самый что ни на есть старческий голос даже близко не был похож на бархатный голос Сократа. Что бы это значило…

– Мы с вами раньше не встречались? – спросил я, обводя взглядом всех троих. – Или, быть может, я мог вас где-то видеть?

– Ваш вопрос не имеет никакого отношения к происходящему, – резко ответила Амазонка-Хельга Стоун и повернулась к Голдиной: – Так как подсудимого беспокоит больше всего, не встречался ли он с нами раньше, предлагаю приступить к разбирательству.

– Хельга, не будьте так суровы, – сказал Безымянный и ободряюще улыбнулся мне. – Молодой человек, судя по всему, не до конца осознаёт, что его ждёт. Давайте будем снисходительнее. Светлана, если вы не возражаете, я отвечу на вопросы Алекса.

– Хорошо, – кивнула Голдина, на что Стоун с явным недовольством хмыкнула.

– Встречаться с вами раньше, Алекс, мы никак не могли, но вы могли видеть нас в прямой трансляции суда, который проходил около трёх месяцев назад. Тогда разбиралось дело о драке, если помните.

– Что-то припоминаю, но, видите ли, дело в том… Не знаю, известно вам или нет, но после погружения в виртуальность, созданную Брауном, я практически ничего не помню о реальности. Например, не помню, какой сейчас год.

Безымянный и Голдина переглянулись.

– Да, специалисты, изучающие виртуальность Брауна, предупредили нас, что такое возможно, – сказала Голдина. – Однако мы не станем вводить вас в курс реальности – это займёт слишком много времени, к тому же, говоря откровенно, в этом нет никакого смысла. Нам очень жаль, но вы сами виноваты. Надеюсь, ваш случай послужит уроком для всех испытателей. А теперь, если у вас больше нет вопросов, приступим к разбирательству.

Мне стало понятно, что они уже всё решили, что всё происходящее – чистая формальность, что меня уже ничто не спасёт, и поэтому я сказал:

– Может быть, не будем тянуть, господа судьи, и вы сразу огласите приговор? Что толку в этом разбирательстве, если всё решено?

– Толк есть, Алекс, поверьте, – ответил Безымянный. – Во-первых, наши граждане должны знать, что происходит. Во-вторых, ещё не всё решено.

Я промолчал.

– Итак, подсудимый, первый и самый главный вопрос: что вы почувствовали, когда поняли, что убили Брауна? – ледяным голосом спросила Стоун.

– Ничего, – честно ответил я.

– Совсем ничего? Ни сожаления, ни отвращения к себе?

– Ничего, – повторил я, опуская глаза, и добавил: – Я только подумал, что всё так и должно быть.

– Иными словами, вы были уверены, что поступили правильно? – вмешался Безымянный.