Конец «Инкубатора»

– Что, простите? – переспросил Пономарев.

– Лабиринт, – пояснил ему Я-Кофф Полузадов, – это такое этакое нечто вроде, как бы, и кое-что, трудно формулируемое простыми словами, а сложными мы уже забыли, как и пользоваться.

Как понял Пономарев из путанных пояснений перебивающих друг друга новых знакомых, ситуация сложилась так, что однажды появились какие-то незнакомые странно одетые люди в прозрачных круглых шапках на головах, расположились лагерем в соседнем лесу, затеяв там какое-то строительство. Потом стали пропадать некоторые представительницы племен. Все это выглядело очень загадочно и подозрительно.

Но вот прошел месяц-другой, и пришельцы исчезли так же внезапно, как и появились, оставив на месте своего пребывания странную постройку, о которой все знают, но никто толком не видел. Кроме тех самых пропавших женщин. Они вернулись все, сразу после исчезновения пришельцев. Разойдясь по своим племенам, эти женщины объявили себя Жрицами Зеркал и сообщили, что их мир стал частью Великого Лабиринта и что теперь они решат проблему отсутствия мужчин.

– Так гласит легенда, – резюмировал общий рассказ Полузадов. – А на деле все мы оказались здесь путем, известным также и тебе, по всей видимости. Как-то можно, оказывается, управлять обычным зеркалом, чтобы проникать в иные миры. Это знают только Жрицы и наши жены. Но последние все начисто забывают после первой брачной ночи. Такую установку дают им Жрицы.

– Слушайте, Яков Свердлович, – оживился Пономарев. – Мне немедленно нужно осмотреть то место, где гостили пришельцы – это раз, узнать, как пользоваться зеркалом – это два, и, в конце концов, надо же убираться отсюда домой! Это три.

– Да брось! – воскликнул Полузадов. – Нам и здесь хорошо!

Пономарев вежливо попрощался со всеми, встал и быстро вышел.

Информация, полученная им, заставила его мозги лихорадочно работать. Вот оно! Наконец ему удалось напасть на след этого загадочного Лабиринта! Узнав его тайну, можно покончить раз и навсегда с проклятым Инкубатором, подобно поганому нарыву, возникшим на мирной Архангельской земле. Надо немедленно, думал Пономарев, допросить Соню, пока она что-нибудь помнит про зеркало.

– Наконец-то! – услышал он вдруг звонкий сонин голос. – Сколько можно тебя ждать, обжора!

Девушка отделилась от стайки оживленно беседующих в холле подруг (одна милее другой, разумеется) и легкой походкой подошла к жениху. Подруги мгновенно замолкли и повернули заинтересованные лица к Пономареву.

– Солнце близится к закату, мой дорогой, – сказала она. – Пора в супружеское ложе!

***

Соловьев потрогал гладкую поверхность зеркала ладонью. Ему было смешно, что он чуть было не принял за врага самого себя. Да что там! Принял, и еще как!

Усмехаясь, Соловьев повертел головой в поисках какой-либо двери или другого прохода в этом тупике. Ничего, однако, не было в мрачном коридоре, одним концом упирающимся в зеркало, а другим – в лифтовые двери.

Может вернуться к лифту и попробовать съездить на какой-нибудь другой этаж? Но не может же так быть, чтобы этот коридор существовал просто так, ради одного только зеркала!

Соловьев надавил на стекло посильнее в надежде, что оно откроется, оказавшись замаскированной дверью, но ничего не вышло. Приклад автомата тоже никак не повлиял на зеркало, удивив Соловьева. Тогда отважный герой отчаялся, пнул несколько раз упрямое стекло ногой и устало привалился к нему спиной, чтобы постоять и немного поразмышлять над проблемой. Однако, его спина не встретила никакого сопротивления и Соловьев, потеряв равновесие, упал сквозь неприступное зеркало, не переставая удивляться чудесам…

***

…Соня оказалась очень милой девушкой не только внешне. В общении с ней Пономарев к великому удовольствию обнаружил множество схожих черт характера. Очень быстро легкое отчуждение между ними растаяло, превратившись в очень горячее, все нарастающее чувство взаимной симпатии, переходящее, натурально, в любовь.

После первого поцелуя Пономарев удивился, что знает Соню всего часов десять, а не лет двадцать. И, что удивительно, как точно было угадано Матушкой Дорафелей, если она не врет, их взаимное влечение при встрече. Ему было и невдомек, что на это-то все и было рассчитано умной старухой…

В тот самый момент, когда Пономарев вспомнил о необходимости спросить Соню о принципе действия загадочных зеркал, он понял, что малость опоздал. Вспомни он часика на два-три раньше, может быть, что-нибудь и удалось бы узнать, но на дворе уже светало, и брачная ночь приближалась к концу.

Пономарев бросил ласкающий взгляд на свою жену и понял, что она так же далека от воспоминаний о зеркале, как и от вчерашнего дня. Что-ж, эта ниточка была упущена и Пономарев, кувыркаясь в мягких шкурах с новобрачной, стал перебирать в уме остальные способы выхода из этой интересной ситуации.

Внезапно он вспомнил, что Дорафеля говорила ему об утре после брачной ночи. Надо бы сходить к ней и попытаться выяснить что-нибудь полезное.

Пономарев оставил Соню отдыхать, а сам вышел из пещеры, чтобы подняться наверх, к старой колдунье.

На улице его ожидала целая процессия из новых знакомых мужчин и женщин. Как только он появился, выйдя из пещеры и щурясь на восходящем солнце, дружно грянули праздничные дудки и в Пономарева полетели цветы и слова приветствия.

– Зер Контуфф! Зер Контуфф! – скандировала толпа.

Пономарев наконец понял, что они имеют в виду его, выкрикивая это имя, и приветливо махнул рукой в ответ, не понимая, однако, почему его удостоили столь радостными и торжественными приветствиями.

– Зер Контуфф! Зер Контуфф! Ура!!!

Пономарев недоумевал, почему все так радуются ему, будто бы провести ночь с женщиной здесь великий подвиг. Продолжая недоумевать, он ступил на площадку подъемника и под радостные возгласы народа стал медленно возноситься наверх.

Пономареву было страшно неудобно…

***

…Некоторое время Соловьев ощущал, что падает в какую-то бездну, заполненную непроглядным туманом. Скорее всего, так оно и было, поскольку это ощущение завершилось резким ударом.

Соловьеву показалось, что он превратился в лепешку, и теперь Пономареву придется изрядно потрудиться, чтобы создать из его останков хотя бы чучело.

Однако Соловьев не умер. Он свалился в воду с высоты 47 метров, выпав из зеркального рефлектора в прожекторе старого маяка.

Придя в себя и всплыв на поверхность, Соловьев увидел невдалеке выступающее из тумана основание некого уходящего в высь кирпичного сооружения. Серые, холодные волны, в которых плескался теперь Соловьев, бились о крутые стены башни.

Соловьев хмыкнул, решив про себя, что на Тот свет это вроде не похоже, а, стало быть, надо выбираться, и поплыл, грациозно гребя одной рукой, поскольку в другой он по-прежнему держал свой автомат.

Подплыв к кирпичному сооружению, Соловьев нашел на нем несколько выступов и вылез из воды, цепляясь за них сильными протезами. Вода ручьями стекала с его намокших штанов и падала вниз.

Смотритель маяка оказался маленьким сморщенным старичком лет двухсот отроду. Он сидел в своей каморке, ковыряясь допотопным паяльником в чреве некого электронного монстра, напоминающего стиральную машину или что-то в этом роде. Старичок смотрел на Соловьева умными глазами, а с луженого конца его паяльника перпендикулярно потолку медленно тянулась сизая струйка дыма. Сильно пахло канифолью.

– Здравствуйте, – сказал Соловьев.

– Ты сырой, – ответил ему старичок, откладывая паяльник в сторону. – Издалека будешь?

Соловьев пожал плечами – откуда ему знать!

– Из Архангельска, – сказал он, решив, что старичок сам разберется, далеко это или близко.

– Хм, – сказал старичок в ответ и посмотрел на автомат в руках Соловьева.

– Вам известно что-либо об Инкубаторе? – сходу спросил Соловьев, надеясь, что смотритель что-нибудь знает и даст ему нужное направление.

А старичок, между тем, сердито глянул на гостя, а затем – на пространство позади него. И кивнул.

Соловьев хотел обернуться, чтобы посмотреть, что это увидел подозрительный дед у него за спиной, но не успел. Что-то твердое и тяжелое стукнуло вдруг его по голове, и Соловьев, потеряв сознание, рухнул на пол мокрой тряпкой.

Через его распростертое тело перешагнули стройные ноги в обтягивающих джинсах и это было последним, что он увидел…

***

– Доброе утро, Зер Контуфф. Как спалось? – ответила Матушка Дорафеля на приветствие Пономарева. – Или, как я вижу, не спалось вовсе?

Пономарев смутился.