Последний отзыв
Удивительная книга. Как никогда актуальна сегодня. Язык и стиль автора настолько тонок, лёгок и изыскан, что легко поведёт читателя в мир героев, кото...
Далее
По всем вопросам обращайтесь на: info@litportal.ru
(©) 2003-2024.
✖
Илимская Атлантида. Собрание сочинений
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
– Карнаухов, я вынужден отдать тебя под суд! – кричал начальник. – Бросил на путях бригаду, она оказалась неприкрытой! А если бы поезд раздавил людей?
Иван пытался оправдываться, но крик только усиливался.
– Невозможно работать! Одних уродов к нам присылают! – распалялся начальник. – Я тебе после практики такую характеристику дам, что ты не диплом, а волчий билет получишь.
Иван молчал, не огрызался, хотя было очень, очень обидно. Сколько раз он просил начальника не возить пьяных баб на работу, давать после получки и аванса отгулы – пока не придут в себя…
В ответ слышал:
– А ты заставляй!
– Они же пьяные, под поезд угодят.
– А ты следи, чтоб не угодили. Мы поставили тебя освобожденным бригадиром. А отгулы за пьянку не положены.
– Тогда увольнять надо.
– Ишь, какой умный! А кто работать будет? Пушкин?
Разговоры эти то возникали, то затихали.
А сегодня – начались угрозы.
Маша, как могла, успокаивала. Когда Иван смотрел в ее глаза, раздражение и боль куда-то уходили: столько в этом взгляде светилось доброты, преданности, любви… Она была его радостью; счастье, которое наполняло его, когда он оказывался с ней рядом, не поддавалось оценке. Глубину его чувства можно было сравнить лишь с глубиной того высоко, чистого весеннего неба, в которое он так любил смотреть в свободные минуты.
А любящий лучистый взгляд Маши был самой большой наградой.
Взявшись за руки как дети, они шли к реке, слушали ее тревожный шум, любовались зыбкой красотой летнего леса, и, казалось, мир вокруг становился добрее и милосерднее.
Глава V
Но вот закатилось лето, и осень возвестила о себе ночными заморозками. Днем еще тепло, но неизъяснимая печаль щемит сердце. Появились новые запахи: прелой листвы, влажной хвои, несобранных прогорклых грибов. Деревья принарядились в наряды простой ситцевой расцветки. Последняя летняя жара обожгла листья, от жгучих прямых лучей солнца стволы потемнели, но все-таки деревья выстояли, не засохли. Сейчас готовятся к отдыху.
У птиц свои заботы: какие-то тренируют птенцов, собираясь в дальние края, какие-то, отъевшись за лето, готовятся зимовать дома, а подросшие птенчики озорничают, веселятся, порхают с ветки на ветку, дерутся. Они еще не знают, что такое зима, и верят в неиссякаемость радостей жизни. Еще встречаются пчелы, утомленный полет их тяжел, низкое гудение слышно издалека, но все реже и реже. Небо – чистое, солнечное, но холодное. Ночью подмораживает.
Грустна пора исчезновений – пора расставания с теплом, с солнцем, с летом. По утрам туман все гуще, лед на лужах все толще, глядишь, как падают с небес на землю звезды, и представляешь, что скоро посыплются и звездочки-снежинки, и ветки тальника опушит иней.
В один из таких дней поздней осени Иван ехал в Междуреченск, чтобы сняться с военного учета. Оставалось несколько дней до конца практики. Мысли его были далеко, в родном городе. Колеса стучали на стыках, словно выбивали слова: до-мой, до-мой, до-мой. Все, что молодые люди увидели здесь, чему научились – скоро останется в воспоминаниях, войдет в историю их судеб. Они узнали жизнь с другой стороны. С Иваном ночевал в одном купе механик. Именно ночевал, появлялся только на ночь, а с раннего утра исчезал. И даже в выходной день где-то пропадал.
– Такие места, как у нас, есть вокруг многих больших городов, – любил повторять механик, – я называю их «планетами сто один». Живут там люди, которым запрещено селиться ближе ста километров к городу, – и добавлял: – в нашей стране все люди делятся на три группы: первая сидит в тюрьмах и лагерях, вторая готовится к посадке, а третья вышла на время передохнуть.
Иван не соглашался с механиком, хотя и не возражал. У бывших зеков много обид, и в этих словах сквозила обида.
Иван не причислял себя ни к одной из таких групп. Механик улыбался:
– А это не тебе решать. Господь Бог определяет и назначает. У тебя еще вся жизнь впереди…
Иван не хотел думать об этом, но мысли не давали покоя. Трудно было согласиться с соседом. Да, вся жизнь впереди. А разве у механика было иначе? Разве у этого сорокалетнего, прежде здорового мужика не было своих радостей и желания жить по-людски? Разве он еще во младенчестве стал готовить себя к преступлениям?.
В военкомате было много парней, оканчивалась призывная пора. Кое-как Иван пробился к своему окошечку, подал документы. Ждал долго. Вдруг услышал:
– Карнаухов!
Стал озираться на крик, и тут кто-то крикнул еще громче:
– Иван Карнаухов!
Иван крикнул в ответ:
– Я здесь!
Перед ним расступились, и он оказался перед пожилым майором.
– Сколько можно кричать? – незлобиво, устало сказал майор, – зайди.
Иван зашел в комнату, ему показали графу в толстом журнале, где расписаться, и отдали военный билет.
– Я свободен? – спросил он.
– Свободен, – махнул рукой майор.
Снова пробился через толпу призывников в коридоре и вышел на крыльцо, постоял, с удовольствием вдыхая осеннюю прохладу. Посмотрел на часы, прикидывая, сколько времени до поезда, и хватит ли его, чтоб заскочить в магазин и купить заказанные гостинцы. Спрятав документы во внутренний карман, отправился в путь.
– Иван! – вдруг услышал он. Повернувшись, с удивлением посмотрел на незнакомого паренька, который его окликнул.
Стриженный, совсем мальчишка: лопоухий, маленький, худой, круглолицый, нос и щеки густо усеяны веснушками. Ясные, слегка прищуренные глаза, не голубые, не серые, скорее светло-зеленые, кошачьи.
– Не узнаешь меня?
Иван пытался припомнить – что-то давнее знакомое…
– Да Комаров я!
И снова до Ивана не дошло. Может, из городских, иркутских?
Незнакомец вдруг ткнул чуть ли не в нос Ивану указательный палец:
– Я же твой кровный брат! Забыл?
И здесь Ивана пробило.
– Господи, Петька! Откуда ты? – Они обнялись. Не верилось, что это тот самый Петька Комаров, которого он спас много лет назад. Паренек ничем не напоминал забитого, болезненного ребенка, которого родители чуть не отправили на тот свет.
– Что делаешь здесь?
– Забирают. Долг Родине…
– Живешь в Междуреченске?
Иван пытался оправдываться, но крик только усиливался.
– Невозможно работать! Одних уродов к нам присылают! – распалялся начальник. – Я тебе после практики такую характеристику дам, что ты не диплом, а волчий билет получишь.
Иван молчал, не огрызался, хотя было очень, очень обидно. Сколько раз он просил начальника не возить пьяных баб на работу, давать после получки и аванса отгулы – пока не придут в себя…
В ответ слышал:
– А ты заставляй!
– Они же пьяные, под поезд угодят.
– А ты следи, чтоб не угодили. Мы поставили тебя освобожденным бригадиром. А отгулы за пьянку не положены.
– Тогда увольнять надо.
– Ишь, какой умный! А кто работать будет? Пушкин?
Разговоры эти то возникали, то затихали.
А сегодня – начались угрозы.
Маша, как могла, успокаивала. Когда Иван смотрел в ее глаза, раздражение и боль куда-то уходили: столько в этом взгляде светилось доброты, преданности, любви… Она была его радостью; счастье, которое наполняло его, когда он оказывался с ней рядом, не поддавалось оценке. Глубину его чувства можно было сравнить лишь с глубиной того высоко, чистого весеннего неба, в которое он так любил смотреть в свободные минуты.
А любящий лучистый взгляд Маши был самой большой наградой.
Взявшись за руки как дети, они шли к реке, слушали ее тревожный шум, любовались зыбкой красотой летнего леса, и, казалось, мир вокруг становился добрее и милосерднее.
Глава V
Но вот закатилось лето, и осень возвестила о себе ночными заморозками. Днем еще тепло, но неизъяснимая печаль щемит сердце. Появились новые запахи: прелой листвы, влажной хвои, несобранных прогорклых грибов. Деревья принарядились в наряды простой ситцевой расцветки. Последняя летняя жара обожгла листья, от жгучих прямых лучей солнца стволы потемнели, но все-таки деревья выстояли, не засохли. Сейчас готовятся к отдыху.
У птиц свои заботы: какие-то тренируют птенцов, собираясь в дальние края, какие-то, отъевшись за лето, готовятся зимовать дома, а подросшие птенчики озорничают, веселятся, порхают с ветки на ветку, дерутся. Они еще не знают, что такое зима, и верят в неиссякаемость радостей жизни. Еще встречаются пчелы, утомленный полет их тяжел, низкое гудение слышно издалека, но все реже и реже. Небо – чистое, солнечное, но холодное. Ночью подмораживает.
Грустна пора исчезновений – пора расставания с теплом, с солнцем, с летом. По утрам туман все гуще, лед на лужах все толще, глядишь, как падают с небес на землю звезды, и представляешь, что скоро посыплются и звездочки-снежинки, и ветки тальника опушит иней.
В один из таких дней поздней осени Иван ехал в Междуреченск, чтобы сняться с военного учета. Оставалось несколько дней до конца практики. Мысли его были далеко, в родном городе. Колеса стучали на стыках, словно выбивали слова: до-мой, до-мой, до-мой. Все, что молодые люди увидели здесь, чему научились – скоро останется в воспоминаниях, войдет в историю их судеб. Они узнали жизнь с другой стороны. С Иваном ночевал в одном купе механик. Именно ночевал, появлялся только на ночь, а с раннего утра исчезал. И даже в выходной день где-то пропадал.
– Такие места, как у нас, есть вокруг многих больших городов, – любил повторять механик, – я называю их «планетами сто один». Живут там люди, которым запрещено селиться ближе ста километров к городу, – и добавлял: – в нашей стране все люди делятся на три группы: первая сидит в тюрьмах и лагерях, вторая готовится к посадке, а третья вышла на время передохнуть.
Иван не соглашался с механиком, хотя и не возражал. У бывших зеков много обид, и в этих словах сквозила обида.
Иван не причислял себя ни к одной из таких групп. Механик улыбался:
– А это не тебе решать. Господь Бог определяет и назначает. У тебя еще вся жизнь впереди…
Иван не хотел думать об этом, но мысли не давали покоя. Трудно было согласиться с соседом. Да, вся жизнь впереди. А разве у механика было иначе? Разве у этого сорокалетнего, прежде здорового мужика не было своих радостей и желания жить по-людски? Разве он еще во младенчестве стал готовить себя к преступлениям?.
В военкомате было много парней, оканчивалась призывная пора. Кое-как Иван пробился к своему окошечку, подал документы. Ждал долго. Вдруг услышал:
– Карнаухов!
Стал озираться на крик, и тут кто-то крикнул еще громче:
– Иван Карнаухов!
Иван крикнул в ответ:
– Я здесь!
Перед ним расступились, и он оказался перед пожилым майором.
– Сколько можно кричать? – незлобиво, устало сказал майор, – зайди.
Иван зашел в комнату, ему показали графу в толстом журнале, где расписаться, и отдали военный билет.
– Я свободен? – спросил он.
– Свободен, – махнул рукой майор.
Снова пробился через толпу призывников в коридоре и вышел на крыльцо, постоял, с удовольствием вдыхая осеннюю прохладу. Посмотрел на часы, прикидывая, сколько времени до поезда, и хватит ли его, чтоб заскочить в магазин и купить заказанные гостинцы. Спрятав документы во внутренний карман, отправился в путь.
– Иван! – вдруг услышал он. Повернувшись, с удивлением посмотрел на незнакомого паренька, который его окликнул.
Стриженный, совсем мальчишка: лопоухий, маленький, худой, круглолицый, нос и щеки густо усеяны веснушками. Ясные, слегка прищуренные глаза, не голубые, не серые, скорее светло-зеленые, кошачьи.
– Не узнаешь меня?
Иван пытался припомнить – что-то давнее знакомое…
– Да Комаров я!
И снова до Ивана не дошло. Может, из городских, иркутских?
Незнакомец вдруг ткнул чуть ли не в нос Ивану указательный палец:
– Я же твой кровный брат! Забыл?
И здесь Ивана пробило.
– Господи, Петька! Откуда ты? – Они обнялись. Не верилось, что это тот самый Петька Комаров, которого он спас много лет назад. Паренек ничем не напоминал забитого, болезненного ребенка, которого родители чуть не отправили на тот свет.
– Что делаешь здесь?
– Забирают. Долг Родине…
– Живешь в Междуреченске?
Другие электронные книги автора Михаил Константинович Зарубин
Другие аудиокниги автора Михаил Константинович Зарубин
Последний отзыв
Удивительная книга. Как никогда актуальна сегодня. Язык и стиль автора настолько тонок, лёгок и изыскан, что легко поведёт читателя в мир героев, кото...
Далее