Илимская Атлантида. Собрание сочинений

Успокоившись, прильнула к нему, обвила руками его шею и опять тихонько заплакала – от радости. Никто не мешал их счастью, среди многолюдья они были одни…

Иван вытирал ее слезы, размазывая по лицу вместе с сажей от факелов, сам-то он выглядел не лучше. Маша взглянула на него и засмеялась сквозь слезы. Это немного сняло напряжение.

– Я знала, знала, что ты живой. У тебя кровь. Пошли к врачу. Дай я посмотрю, где рана…

– Маша, успокойся. Это не моя кровь.

– Пойдем к реке. Умойся, тебе станет легче.

Только теперь влюбленные заметили, что не одни.

– Петя, познакомься, это моя невеста, Маша.

Маша покраснела. Как-то странно, невеста – она!

– Здравствуй, Маша. А я – Петр, Комаров. Можешь звать Петькой. Я кровный брат Ивана.

Маша смотрела на них непонимающе.

– Это долгая история, Маша. Петька – мой друг детства, земляк.

– А как он тут оказался?

– Встретились с ним в военкомате.

К восьми часам утра железнодорожное полотно восстановили, пустили первый грузовой. Потихоньку, без рывков, двигался он по новому участку – скрипели рельсы, прогибаясь и уплотняя щебеночное основание. Задымила полевая кухня.

Солнце выглянуло из-за гор, его лучи осветили место аварии. На всем протяжении, куда только мог дотянуться взор, насыпь осталась лишь под одну колею, вторую нужно было отсыпать заново. Поваленные деревья, глубокие борозды; собранные в кучи покореженные вагоны, годные лишь в залежи ржавого железа, долго будут напоминать о случившемся той ночью.

Осеннее солнце уже не грело. Его краешек выглянул из-за дальней сопки и медленно поплыл вверх. Картина ночной беды пополнялась новыми подробностями. Иван с удивлением заметил, что редкие таежные цветы низко наклонились к земле, словно решили поделиться с ней ужасами пережитой ночи; вода в реке успокоилась от людского нашествия и тихонько журчала на перекатах. Таежная красота подкупала своей детской доверчивостью, понятностью. Трава, оттаивая на нежарком солнышке, покрывалась крупными каплями росы. От берега, густо заросшего травой и кустарником, веяло свежестью, стоило только на полсотни шагов удалиться от реки, нос забивали запахи гари и мазута. Трава еще зеленеет, но уже вышел ее срок, скоро она сникнет, пожелтеет, а потом накроется снежным холстом.

Река, пробуждаясь, вбирает в себя утренний, осенний свет – свет небес, чтобы отдать его в темное время суток. Начинается день.

Иван устал от пережитой ночи, хотелось спать. Но Маша не давала ему прилечь. От гальки тянул ночной холод.

Аварийные бригады собирали инструмент, отправляясь на линию по своим местам. Наступил черед их конторы.

– Ну что, Петя, погостишь день-два?

– Да нет, Иван. Такая встреча никогда не забудется. Ты – мой кровный брат, больницу помнишь?.. Мне пора, нельзя на службу опаздывать…

– Какую службу? – спросила Маша.

– Главную для мужчины. Службу в армии.

Белым крылом вдруг хлестанул заряд мокрого снега. Кутаться в одежду не хотелось, пропахла она гарью и запахом тлена, беды. На откосе насыпи все те же разбитые чемоданы, матрасы, простыни, посуда и много, много бумаг, теперь ненужных. Осиротевшие шляпы и шляпки.

– Прости меня, Петя, за такую встречу.

– Брось, Иван. Хорошо, что встретились. Я столько думал о тебе. Неплохих ребят встречал, товарищей… А друга нет.

– Я все хотел спросить тебя о матери.

– Не виделся с ней столько, сколько с тобой – десять лет. В детдом ни разу не приезжала. Иногда думаю: может, она не мать?

– Прости.

– Детство для меня – это ты. Вспоминаю, как мы идем с тобой из школы и по очереди повторяем стихи Некрасова. Мороз, все завалено снегом, я держусь за твою руку и от счастья ору стихи… Прохожие оглядываются, наверно, думают – вот чудак! Сколько было всего, а я это помню…

Ивану загрустил. Настоящего друга не встретил, вот только Маша и есть…

– Жду письма, Петя.

– А куда?

– Ну, пока на техникум, запомнишь?

– Постараюсь. Да, Иван, знай, у меня в жизни никого, кроме тебя…

Поезд на Междуреченск тронулся, Петька стоял на платформе, широко расставив ноги, чтобы не упасть, и махал рукой. Ивану показался он не парнем, завтрашним солдатом, а одиноким мальчишкой на середине замерзающей реки…

Глава VI

Проснулся Иван рано. День обещал тепло: беременные дождем тучи, что неделю попирали город, с ворчанием ветра зашевелились, потолкались и сдвинулись к горизонту, как по линейке отчеркивающему край степи. И сразу в окне столько света! На раннее солнце можно смотреть без темных очков, его свет не обжигает глаза, и в прохладном небе каждый лучик кажется упругим, свежим, целеустремленным.

По утрам на ветке перед окном забавная деятельная пичужка, отбивает ритм, похожий на барабанную дробь. За строем тополей зеленая трава футбольного поля, темно-красные беговые дорожки, разделенные белыми полосами, геометрически выверенные теннисные площадки. Каждое утро перед глазами стадион, это вызывает и радость, и сожаление: всегда хотелось всерьез заняться спортом, но не получается без ущерба учебе…

Пора собираться, сегодня особый день. В десять утра – защита дипломного проекта. Доклад дописан вчера, расчеты, цифры, отдельные слова и даже знаки препинания всю ночь крутились в голове неутомимой каруселью.

«Главное – спокойствие», – подбадривал сам себя дипломник. Вчера руководитель похлопал его по плечу: – «Не переживай, Иван. Подготовился неплохо…» Но куда деться от тревожных мыслей? Стучат в голове, как клавиши пишущей машинки, которую Иван взял напрокат, чтобы оформить диплом. Не верится, что институт позади. Конечно, эта учеба совершенно другая, не похожая на техникумовскую: радостную, вольную, студенческую. Теперь приходилось работать днем, заниматься вечером, используя каждый свободный час для одной цели: больше узнать, понять, запомнить, зазубрить – и успешно сдать зачет или экзамен.

Маша училась в таком же режиме. Но ей-то было тяжелее вдвойне: за шесть лет институтской учебы у них родилось двое детей. Две самых красивых на свете девочки. Это сейчас их красавицы подросли, поумнели. А сколько вначале было тревог, болезней, бессонных ночей, больших забот и малых…

Подмогой была молодость. Что испытала Маша за эти годы, знал только Иван. Работа – учеба – дети… Ни спортзала, ни туристических вылазок, ни веселых студенческих компаний. Только учеба. В выходные – немного передохнуть, побегать по магазинам, оставив детей на несколько часов Машиной маме, убрать квартиру, уложить дочерей, и опять все сначала: работа-учеба-дети… Да жизнь и не могла быть другой, это Иван почувствовал еще тогда, на их летней междуреченской практике, когда девушка не испугалась мужского труда, скандалов и драк путейского табора. Когда увидела неприглядные, трагические стороны человеческого бытия.

Маша оканчивает институт через два месяца. Впереди – новая жизнь, новый путь. Но, может быть, самое трудное потом будешь вспоминать как самое дорогое и лучшее время жизни?

Защита прошла на «отлично». Ивану сказали много хороших слов о его первой самостоятельной работе. Графическую часть проекта решено было предложить строительному тресту для практического применения – такое бывало нечасто с выпускниками. Председатель Государственной комиссии, бывший главный инженер объединения, где работал Иван, напутствовал вчерашнего студента: «Молодец, так держать. Завидую твоему уму и молодости…»

На работе его заждались, и, несмотря на то, что дипломный отпуск еще не закончился, начальник управления, поздравив по телефону с окончанием учебы, попросил выйти на работу: «Ты очень нужен. Завтра к восьми…»

Утром он посадил Ивана в машину. «В трест», – дал команду водителю.

В приемной в такой час народу хватало, но секретарь, увидев начальника управления, тут же показала на дверь шефа.

– Ждет, – коротко сказала она. – Быстрее, ему пора совещание начинать.

За шесть лет работы в строительном тресте Иван побывал в кабинете управляющего строительного треста дважды. Визиты были короткими, но он помнил их. Каждый – событие. Ему казалось, что этот кабинет – особый мир – мир больших людей с их сложными проблемами, государственными заботами, огромной ответственностью. Поражала солидность, основательность обстановки кабинета: все выглядело внушительно, даже такие «мелочи», как настольные лампы, пепельницы, ручки дверей. В кабинете не было привычных шкафов для одежды, мягкого дивана, телевизора; только большой, красного дерева стол начальника, рядом с окном и длинный его собрат для многолюдных совещаний, покрытый зеленым сукном. Вся атмосфера кабинета настраивала на серьезный трудовой лад. Здесь не могло быть легковесных разговоров, шуток и болтовни «не по теме». Во всяком случае, так казалось Ивану и в прошлое посещение кабинета, и теперь.