– Иван, что с тобой? – дернул его за руку Петька.
– Да все нормально. Видел, болтается…
– Ну и что?
– Думаю, не полагается так.
– Да у нас много чего не полагается. Вот у нас с тобой дело плохо. Когда следующий поезд?
– Утром. Попросим дежурного, может, на какой товарняк пристроит. А покупки-то мои – тю-тю! Уехали… Девчонки кое-что заказали, и Маша просила купить подарки родным.
Дежурный выслушал их, поулыбался, «утешил» тем, что до утра никакой попутки не предвидится.
Иван посмотрел на кислую физиономию Петьки и тоже рассмеялся.
– Ну что, кровный брат, давай думать, где ночевать будем. Костерок можно развести, только вот ночь без сна… Мы же с тобой не сибирские охотники, спать в лесу на морозе не приучены.
Петька хмыкнул:
– Мы тоже много чего умеем. В десять лет колхозный скотный двор спалили. Такой пожар полыхал… Как хочешь, а я здесь, недалеко от дежурного, посижу, вон лавка.
– Пойдем к реке, Петя, пока светло. Посидим у костра на камешках. Валуны не загорятся. Ты что, с тех пор никогда костров не разводишь?
– Если честно – сам не развожу и другим не советую. Страшно мне, Иван, такой страх, что иногда и спички взять в руки боюсь.
…Они уже открыли к дежурному дверь, когда услышали его встревоженный голос. Он кричал в микрофон:
– Авария? Где? С пассажирским?
Иван подбежал, что-то спросил дежурного, но тот только досадливо махнул рукой.
– Авария с пассажирским! На сто десятом километре! Машинист с помощником живы! – быстро кинул дежурный.
– Это с каким пассажирским? – спросил Петька. – На котором мы ехали?
– Тут пассажирских – кот наплакал.
Иван вспомнил железнодорожный кран с болтающейся стрелой и свободно висящими стропами…
– А вы что, с него сошли? Может, какую неисправность видели? – спросил дежурный.
Иван промолчал. Только начни рассказывать, замучают расспросами, а потом допросами.
– Нас мужики пьяные вышибли из вагона, еле оторвались, – объяснил Петька.
– Иван, что с тобой? – услышал он голос друга.
– Так, Петя, задумался… О себе, о тебе. Всё складывалось против нас. В вагоне могли убить, покалечить или погибнуть при аварии. А вот целы, невредимы… Кто хранил нас?
– Любишь ты, брат мой, умные разговоры…
Они впервые за этот вечер улыбнулись друг другу. Плечо у Ивана распухло и сильно болело. Петька ощупал руку:
– Вроде, кость целая. Ушиб…
Через час они уехали вместе с электромонтерами – на мотовозе к месту аварии.
Катастрофа произошла в лесу. Глушь, никаких троп-дорог в дремучей чаще. Солнце зашло, глубокие сумерки вот-вот сменит полная темень. К небу поднимались клубы черного дыма. Невозможно понять, что горит, Иван с Петькой наткнулись на первый вагон, поваленный на бок. Вокруг никого.
– Где же люди? – встревожил Петька.
– Откуда мне знать.
Иван забрался через выбитое окно внутрь вагона, крикнул:
– Эй, есть живые? Отзовитесь!
В потемках – слабый стон. Иван протиснулся в сплюснутый коридор – здесь можно было передвигаться ползком – помог мужчине выбраться наружу. Откликнулся еще один человек, проводник. Он выполз из этого же прохода и сказал, что живых больше нет. Кто раздавлен железными частями вагона, кто погребен щебнем, которым отсыпано дорожное полотно. Как щебень попал внутрь вагона? У второго вагона, отброшенного к берегу реки, копошились люди, выносили пострадавших. Кто-то призывал разжечь костры, все же посветлее. Иван и Петька кинулись искать хворост. Ломали ветки сосны, ели, пробираясь с ними к берегу, боялись наступить в темноте на погибших и раненых. Иногда, натыкаясь на тела, Иван вскрикивал. Темная осенняя ночь, луна не взошла или спряталась за тучами, чтобы не смотреть на эту ужасную картину.
Мрак, гарь, стоны раненых. Петька дотронулся до руки Ивана, показывая надпись – «Вагон-ресторан». Он пострадал больше других. Позже выяснилось, что погибли все, кто находился в нем в момент крушения. При свете факелов, которые из пакли и мазута соорудили прибывающие железнодорожники, Иван увидел лежащего на траве. Это был тот самый «горилла», что гонялся за ними по вагонам, грозя расправой, тот самый, что получил сокрушительный нокаут от женщины-спортсменки в летний вечер… На лице ни единой ссадины, но затылочную часть срезала какая-то железка; одежда в кровище. Иван наклонился, но кто-то заверил:
– Мертвый. Я проверял.
Тут же девушка в разорванной блузке, закрыв лицо руками, захлебывалась слезами, соплями и кровью; никто ее не утешал. Живая, и слава Богу.
Определить границы аварии можно было только по пикетным столбикам и километровым столбам. Иногда в свете факелов, костров поднимался к небу искривленный рельс с прицепленной к нему шпалой, или, словно космы великана, свисали с неба провода. Где железнодорожная насыпь с рельсами и шпалами – понять невозможно. Ямы, бугры… Стали прибывать аварийные бригады. Звучали команды, спасатели распределялись по вагонам, разбивали стекла, деловито переговаривались и вытаскивали людей. Появилось электрическое освещение, включили прожектора.
Впервые в жизни Иван видел такое… Вместе с Петькой они выбивали стекла, выкидывали сидения и части конструкций вагона, освобождали проходы, выносили пострадавших из-под завалов.
Увечья были тяжелые: рваные раны, открытые и закрытые переломы, ранения от металлических частей вагона, в основном от сидений – острых элементов их креплений.
Остатки крепежа – рваные зубцы металла – резали, как ножом. Вагоны восстановительного состава оказались на боку, а сам кран своими тросами был плотно прижат к светофору. Два вагона, сойдя с рельс, удержались на колесах на встречном пути. Словно вспоротые ножом, лежали, наползая друг на друга, изувеченные вагоны. Едкий дым не давал дышать, хотелось закрыть лицо ладонями.
Многие погибли в этом поезде. Те, что уцелели… Иван знал, что всю жизнь будет помнить их глаза, эту ночь, разбросанные чемоданы, баулы, авоськи, буханку хлеба, расколотый арбуз и дым, удушающий, смрадный, все поедающий дым…
Часа в три ночи прибыли бригады из конторы Ивана. К этому времени обследовали весь состав. Живых отправляли на мотовозах, платформах, дрезинах в окрестные больницы. В стороне собрали погибших. Они лежали в несколько рядов, прикрыть их было нечем. Только теперь, когда бригады стали подтягиваться к кострам, Иван почувствовал, как устал: спину не разогнуть, ныл ушибленная рука. Плечо опухло. Лицо, руки, одежда в грязи и крови.
В движении, толчее, дыме костров Машу не увидел, – но знал: она близко, где-то здесь!
– Маша! – Ему казалось, что крикнул громко, в полную грудь. Как она могла услышать этот тихий зов? Но услышала ведь!
Крик, немой крик был на ее лице. Она вцепилась в любимого до боли в костяшках пальцев, она не могла разжать их, что означало: никогда, никогда не расставаться, не отпускать!
Губы ее шептали только ему, но их слышал весь мир:
– Все будет хорошо! Хорошо…
Она целовала его лоб, руки, его глаза, и, наконец, расплакалась.