– Петя, о чем говоришь? По зэковской привычке на слезу давишь? Я знаю, как в Братске дела обстоят, хватает знакомых. Везде работа не сахар, а на строительстве вдвойне. Иногда получаю письма, иногда встречаемся. Вполне довольны жизнью, находят время и в кино сходить, и в театр… Переженились, детишки…
– Я не люблю театр. Одного раза хватило. Болтовня одна. Смотрю на сцену – и ни одному слову не верю. Не хочу я в чужие жизни вникать, со своей бы разобраться…
– Пусть не поладил с театром. Но в жизни много хорошего и без него – книги, спорт, семья.
Петька внимательно рассматривал Ивана.
– Повзрослел ты, изменился, очки носишь. Если бы не слышал, что здесь на стройке банкуешь, не узнал бы. Все нормально, доволен?
– Не жалуюсь.
– Женат? На Маше?
– Помнишь. Да, двое детей, девочки. Окончил институт. Как же ты, брат мой, так…
– Пьянка. Познакомился с ребятами веселыми, они меня быстренько обучили «азам». Один «скачок», другой, потом гоп-стоп, и еще, и еще… Думал, так будет продолжаться вечно. Это мой первый срок, зато какой – шесть круглых. Сменил несколько зон, а на прошлой неделе пригнали сюда по этапу, говорят, требуются строители-специалисты. Два года уже оттянул, осталась черепуха – четыре. Может, на условно-досрочное пойду, если все в порядке будет… Не поверишь, но в лагере мне лучше. Я чувствую себя человеком. Вчера записался в школу, в пятый класс.
– В пятый? У тебя же семь, училище…
– В пятом учительница молоденькая. Влюбился.
– Даешь…
– А что, мне здесь неплохо. Всё по распорядку, хоть как да кормят, раз в неделю банька. Иногда кино… Телевизор в каждом бараке. Я и на воле такого не видал. Все блага…
– Шутишь?
– Ни-ни. На полном серьезе.
– Это здесь – блага?
– Да, брат, разные мы стали.
Они замолчали. И хотя уже перекусили Ивановым тормозком, из кухни принесли обед, и Петька с жадностью набросился на суп и перловку. Посмотрел на порцию Ивана, к которой тот не притронулся:
– Не будешь?
Иван молча придвинул ему тарелку.
Гулкий удар о рельс, собирающий заключенных у ворот, где после переклички зэки отправлялись в свои бараки, напомнил о конце рабочего дня. Они говорили о детстве, пролетевших годах – и ни слова о будущем. При попытке свернуть на эту тропу, Петька замолкал, отворачивался, уводил взгляд в окно. А потом сказал мягко, просительно:
– Не надо меня воспитывать, Ваня, ладно? Я уже взрослый человек… Повидал столько…
Вспоминая родную деревню, Петька оживлялся, расспрашивал Ивана. Он отогрелся, обильная еда и тепло смягчили угрюмость его лица, но о своей жизни говорил кратко: «да» и «нет». Расспрашивал Ивана о Маше, их дочках. Как ни старался Иван расшевелить друга, ничего не получалось.
Перед началом нового рабочего дня Иван встретился с командиром батальона, охранявшим лагерь и рабочую зону.
– Здравствуй, товарищ начальник! – шутливо, как всегда, приветствовал комбат.
– Здравствуй, гражданин майор! – в тон ему ответил Иван.
– Какие новости?
– Тебя, конечно, интересуют плохие?..
Иван и комбат были ровесниками, на стройке они сразу сдружились, старались помогать друг другу.
– Думаю, знаешь причину моего прихода?
– Догадываюсь, Иван Савельевич. О твоей встрече с заключенным Комаровым весь лагерь, как здесь говорят, базарит. На моей памяти впервые такое – руководитель строительства обнимается при всей зоне с зэком.
– Хороший начальник все берет в расчет. Что узнал?
– Когда мне сообщили – подумал, родственник. Пробили данные… удивились, что вы учились вместе. Земляки?
– Долго рассказывать. В одной деревне, в одном доме жили.
– По карточке он детдомовец.
– Детдомовцем он стал позднее. Какая там связь! Не родственник, но всю жизнь я считал его младшим братом. После вчерашней встречи ночь не спал. Не виноват перед ним, а вот вину чувствую.
– Его недавно пригнали по этапу. По документам строитель: арматурщик, и плотник, и бетонщик, и каменщик. Статья – грабеж, да еще тяжелое увечье. Может, и хороший строитель, но все-таки – вор. До судимости приводов в милицию хватало. Неспокойный хлопец.
– Просьба к тебе, Олег. Подбери ему что-то полегче. Слабый он… С детства головные боли мучают. Может, на кухню? Всю жизнь голодный. И работал вроде… Но неприспособленный.
– Там места не пустуют. Ладно, подумаю.
К вечеру заехал начальник управления. Озабочен, хмур.
– Что произошло?
– Да вроде ничего.
– Обниматься с уголовником – «ничего»? Родственник?
– Кровный брат.
Посмотрел удивленно.
– Да в деревне вместе росли.
– Эмоции надо контролировать, не тебя учить. Знаешь, где находишься…
«Контролировать – легко на словах», – думал Иван после, из своего небольшого кабинета наблюдая в окно за работающими заключенными. Такие же люди, а вроде как прокаженные. Общение – строго по инструкции. Любые человеческие чувства – уже событие, криминал. Работая в зоне, Иван чувствовал, что тоже находится в заключении, странное ощущение. Утром, проходя через барьеры, проверенный и ощупанный несколько раз, он, начальник строительства, становился частью огромного механизма, имя которому – зона. Пройдет немного времени, и все забудут, кто строил этот комплекс, чьи руки возводили эти стены, прокладывали коммуникации. В бумагах останется только номер управления, треста, название главка, министерства, да имена их руководителей.
Но его память сохранит лица тех, кто день и ночь рыл канавы, стоял по пояс в жидкой грязи, подгоняемый не только мастерами, но и членами своей же бригады, которой уменьшали и без того скудный рацион, если не выполнялась норма. Для многих работа была непосильной, но кто спрашивал их об этом? Лица людей чернели от лагерной жизни.
Громкий звонок телефона отсек от тяжелых мыслей: