– Иван Савельевич, – голос секретарши начальника управления, как всегда, был приветлив. – Вы не забыли, завтра оперативное совещание? У вас на объекте, кроме управляющего треста, будут заместитель заведующего строительным отделом областного комитета партии и первый заместитель начальника главка.
– Я помню.
– Всего доброго!
– До свидания, – он положил трубку, повернулся к окну, за которым вырастали корпуса больничного комплекса. Люди в серых телогрейках каждый день укладывают кирпичи, и уже к середине смены каждый кирпич превращается в пудовую гирю, выскальзывает из рук. Пора на обход. Объект за объектом, строительные леса, мостки…
Взгляд сам по себе находил небольшие нарушения, которые не влияли на конструкцию здания: толстые швы между кирпичами, неровная поверхность кладки. Привычные замечания, унылые оправдания мастера. Все, как обычно, но вместе с тем Иван чувствовал, что-то происходит с ним. Жалко стало этих людей: плохо одетых, постоянно голодных, с потухшими глазами. Они уже не мечтают о семье, нормальной человеческой жизни. Мысль одна – как выжить.
С Петькой встречались редко. Тот всегда был молчалив, ни о чем не просил. От начальника охраны Иван знал, что с Петром одни проблемы: подчиняться не любил, на указания – ноль, конфликт за конфликтом. На все расспросы Ивана он лишь отмахивался.
К концу года за серьезное нарушение Петька попал в карцер. После отсидки – этапом в другую зону, и связь с ним прервалась.
Похоже, его тяготило присутствие Ивана, и он был не прочь затеряться в лагерных буреломах.
Глава VII
– Мама, ты помнишь то время, когда царя свергли?
– Господи, да когда это было!! Я же совсем маленькая…
– А как узнали?
– Солдаты приходили с фронта…
– Но власть-то в деревне была?
– Власть далеко, в волости. Сейчас в нашей деревне сельсовет, а тогда, может, староста…
– А жили как?
– Налоги платили, скотину держали.
– Но вас же эксплуатировали!
Мама прижала голову Ивана к своей груди и поцеловала в макушку. Иван нетерпеливо вырывался из материнских объятий.
– Всегда так, спросить не даешь!
– Не надо об этом, сынок. Слова – как грузило, могут и на дно утянуть.
– Это раньше было, когда царь и его помощники за слова людей в тюрьмы сажали. В Сибирь…
– Ты у меня грамотный, все знаешь.
– А Ленина с Крупской в ссылку…
– Ванечка, мне пора доить Зорьку. В следующий раз, сынок…
– Ладно. А помнишь, в деревне радовались, когда царя свергли?
– Какая радость? – Плакали. В церкви колокола звонили, страшно так, тревожно. Священник весь день молитвы читал.
– Так им и надо, этим священникам, – продолжил Иван, выйдя вслед за матерью в теплый сарайчик, где держали Зорьку.
– Иван, прекрати, а то больше слова от меня не услышишь, – мать придвинула маленькую скамейку для дойки.
– А что я такого сказал, – огрызнулся Иван.
Мать не ответила. Тишина, только тугие струи ударяют о ведро, превращаясь в белую пену. Зорька, растревоженная разговорами, беспокойно махала хвостом, поворачивая голову то к хозяйке, то к мальчику. Мать легонько поглаживала вымя, однако корова все больше и больше беспокоилась.
– Иди, сынок, в дом. Видишь, Зорька молоко не отдает.
Иван не стал спорить, вернулся в дом, сел у окна и стал ждать. Вскоре стукнула дверь, звякнуло ведро. Мать обернула крынку марлей и начала переливать молоко.
– Царя не стало, и порядка не стало, – продолжила сама она разговор. – Сразу столько начальников. И все норовят отобрать. Корми нахлебников. Слово поперек не скажи, сразу плеть.
– И тебя?
– Нет, ребятишек Бог миловал, но родители – все пороты были. От такой жизни наши деревенские скотину на заимки угнали. Но там партизаны доставали.
– Партизаны же наши?
– Наши-то наши, да есть все хотят.
– Мама, в книжке все по-другому…
Мать тихо рассмеялась:
– Тот, кто создавал такие книжки, со мной не советовался. А ты и без меня разберешься. Умница, такие книги читаешь, а я вот и расписаться толком не могу. Слава Богу, хоть читаю…
Она налила в кружку парного молока.
– Пей, сынок, набирайся сил. Тебе еще долго жить. За свою жизнь увидишь многое. Не бойся невзгод, верь в христианскую справедливость, только она поможет и спасет.
– Ты опять о Боге?
– И о Боге тоже. Сказано же в Библии, что человек – творенье Божие.
– Мама!
Наконец мать процедила молоко и поставила березовые туески в погреб. Над Красным яром, как часто в июле, розовело небо, и ни облачка. Легкий ветерок приносил в деревню запахи тайги, реки, рыбачьего костерка…
Из их двора был виден развивающийся над клубом красный флаг с серпом и молотом. Знак государства, которое построили люди после революции. Через тридцать с небольшим лет после того июльского разговора, в начале девяностых, на планете не стало государства, в котором родился Иван. Он видел, как менялась власть. Ни войны, ни красных, ни белых, ни синих, ни зеленых… Никакого «братоубийства». Брат ругался с братом только на кухне или по телефону. Толпы людей не кричали на улицах о свободе. Один только раз вышли на улицу защищать демократию – уж больно глупо повели себя правители. Троих неразумных мальчишек в тот день троллейбусом задавило в столице. Кто-то сумел воспользоваться этим, и – прости-прощай красный флаг с серпом и молотом в углу победного полотнища. Да здравствует новый флаг и новое государство – Россия. На глазах Ивана становилась историей целая эпоха. В новой России стало не легче. Воцарилась «демократия». Не стало старых вождей – появились новые. Никто не знал, как «обустроить Россию», да что там обустроить, как элементарно выжить. Началась инфляция. Жизнь человеческая тоже подешевела. Если открыто проявил принципиальность, независимость – возле подъезда найдут с пулей в голове. Если честно хочешь вести свой бизнес – дорога в камеру, а если неосмотрительно заявил о своих политических притязаниях – из этой же камеры выйдешь калекой. Начнешь искать правду – свихнешься. На словах – страна демократическая, на деле – правят бесы. На пустырях, возле метро стаи бездомных собак. На улицах – дети-бродяжки, сколько их гибнет в подвалах, на чердаках…
В телевизоре – танки громят Дом правительства, народом избранный парламент разгоняют. Миллионы равнодушно глазеют – новое шоу. За последние годы все перемешалось в головах.
Ивану всегда казалось, что мир, окружающий его, прост, понятен и безопасен. Во всяком случае, по отношению к нему. Сам-то он был настроен к миру по-братски. Поднимался по служебной лестнице легко, уверенно, быстро. В сорок два – управляющий крупнейшего строительного треста Северной столицы. Уникальные объекты, огромный коллектив. И вдруг… Он пытался предугадать развитие событий по новостям в телевизоре, по газетным публикациям, противоречащим одна другой. И лишний раз убеждался, что народ не всегда прав, и не всегда «глас народа – глас Божий». Рано или поздно народ находит дорогу к истине, но сколько мук, страданий, ошибок…