– Нет, мама, давай я все-таки котелок с едой с собой возьму. А то ведь собака может пробежать, а то и лиса, съедят наши припасы и нам ничего не оставят.
– Как хочешь, Миша. Бери, носи, я ведь не против, устанешь, помогу.
– А я его на поясок к себе приспособлю. И плеч не потянет, и не тяжело будет.
Мишка стал привязывать котелок, привязав, подергал, проверяя прочность.
– Ой, мама, – вдруг закричал он.
– Что такое сынок? – испугалась Анна.
– Авария! У меня резинка у трусов лопнула.
– Шнур у меня есть, сейчас поправлю твою аварию, скидывай свои трусы, – заулыбавшись, ободрила сына мать.
Она выдернула порванную резинку, потянула ее, она опять оборвалась.
– Да, отжила свое резиночка, ну ничего, я сейчас шнурочек туда вдену.
– Вот теперь нормально, – она еще раз проверила выполненную работу. – До дома доживешь, а там новую резинку вденем. Смотри, если туговато, ослабь, все равно штанами все прикрыто.
– Нормально, мама, пошли в лес, а то день закончится.
– Хорошо, сынок, пойдем.
Анна блаженно вздохнула, огляделась кругом, запрокинув голову, залюбовалась родными местами. Подергала за лапку ель, как старую знакомую. Обняла тоненькую березку, прижалась щекой к ее шелковой кожице. Постояла, словно в забытьи.
Мишка первым пошагал в лес. Анна его догоняла.
В цепкий ельник они вошли вместе. Ковер мха пружинил под ногами, идти было трудно. Даже в середине лета почва в этом полусонном царстве прогревалась по-разному. И поэтому воздух слоился: в одном месте был теплым, а два-три шага в сторону – становился холодным.
– Это твоя делянка? – неодобрительно спросил Мишка, показывая матери на связанные густой паутиной ели.
– Потерпи, сынок, сейчас она откроется. Ведь рыжик тепло любит, хорошо растет в молодом соснячке, да мох ему подавай.
Грибники прошли словно через плотный заплот, состоящий из ельника, и перед ними открылась поляна, заросшая невысокими задорно кучерявыми сосенками. Анна подошла к одной из сосенок, обняла ее и поцеловала золотистый, смолянистый ствол.
– Ну, милая, выросла-то как! Уж меня выше стала. Здравствуй, родная, вот и встретились. Я не одна, с сыном к тебе пришла в гости.
– Мама, ты чего это, уж и с соснами разговариваешь? – удивленно и сочувственно спросил Мишка.
– Да, родной, она все слышит и понимает.
– Мама, – неодобрительно вздохнул Мишка. – Ну как сосна может понимать? – уже с иронией парировал он.
– Так же как и ты, родной мой, – невозмутимо ответила Анна и замолчала. Только рукой взмахнула.
Семейки рыжиков, которых было здесь, как в сказке, видимо-невидимо, расположились в подножиях сосен, разместились на моховых подушечках, приютились на маленьких освещенных лужайках. В солнечных лучах они, влажные, радужно искрились, не скрывая своей красоты, нежились в объятиях теплого дня.
Мишка не показал своего восхищения, как маленький мужичок он деловито поставил турсук на землю, вытащил из него складешок и наклонился к первому грибу, ярко оранжевому с пятнистой шляпкой.
– Миша, я прошу тебя, большие рыжики не срезай, выбирай молодые грибочки. Большие – старые и обычно червивые, а молодые солятся хорошо. Они очень вкусные, – облизнув губы, проговорила мать. – Да с волнушками не перепутай.
– Мама, я что, впервые грибы ломаю, – важно ответил сын и нетерпеливо набросился на добычу. У него дух захватывало от радости, что здесь, на маминой делянке, столько золотых рыжиков. Как будто чья-то неведомая рука насыпала их здесь для них двоих, для матери и сына, беззащитных, заброшенных судьбой в таежные края двух бедных, но несказанно богатых любовью к миру и природе людей.
Мишкины глаза уже мастерски высматривали белесый мох, находили едва заметный бугорок. Палочкой расширял он прикрытие, аккуратно помогал пальцами, и вот дар – семейка маленьких рыжиков.
Но волнушки отвлекали его взгляд, уж больно были хороши: лилейно-розовые, с загнутой к низу кисейной бахромой. Настоящие лесные балеринки. Они являли свою красоту миру, они требовали восхищения и не прятались, как рыжики.
– Миша, не бегай по делянке, а то, неровен час, потопчешь грибы. Ходить надо аккуратно, они тут на каждом шагу.
– Хорошо, мама, хорошо, я и так уже боюсь наступать, рыжиков тут меряно-немерено. Вот смотрю, только они какие-то разные встречаются.
– Как так, разные?
– Вот на, посмотри.
Мать остановилась, подошла к сыну, заглянула в его корзинку.
– Да, вижу. Это рыжик еловый, поэтому покрывается зелеными пятнами. Место среза тоже быстро становится зеленым.
– Зелень на грибе, это плохо, мама?
– Плохо, но только не у рыжика. Твой отец говорил, что это сок, в котором медь содержится, поэтому он зеленеет на воздухе.
– Медь? Откуда она там?
– Я не знаю, Миша, – ответила Анна таким тоном, как будто знала и об этом, и обо всем том, о чем и говорить нельзя.
Не успело солнце подняться над горизонтом, а оба турсука уже были полнешеньки отборных рыжиков. День расщедрился на тепло, и Мишка в утепленной куртке разжарился и вспотел.
– Мама, я сниму куртку?
– Да, действительно, жарко стало. Сними сынок, подойди ко мне, я заправлю рубашку в штаны.
– Мама, а давай наберем рыжиков в котелок и в куртку?
Мать рассмеялась.
– Хозяин ты мой родной, не надо жадничать. Это бы добро донести. Ведь у меня турсук трехведерный, а у тебя два ведра за плечами будет. Даст Бог, еще придем сюда.
– А вдруг, другие все соберут до того, как вернемся еще раз.
– Не жалей и не жадничай, роднулька. Каждому человеку свое отмерено: ни больше и ни меньше урвать ему не удастся. Как будто Кто-то нам всем отмеряет по нашим добродетелям. Ты у меня добрый мальчик, вот тебе и достался сегодня завидный дар. Радуйся, благодари природу. Пойдем лучше к реке, отдохнем, чай вскипятим, поедим и поторопимся домой.
С тяжелой, но не тянущей поклажей мать и сын пошли к реке.
Река открылась им так же неожиданно, как недавно раздолье рыжиков. Широкий и вольный поток плавно нес громаду воды. Берег круто обрывался, и они не сразу нашли спуск. Расположились на небольшой песчаной отмели. Это отмель мыском входила в реку. Оказавшись в окружении густого ивняка и прибрежной осоки, путники следили за тем, чтобы не зацепиться и не уколоться.