«The Coliseum» (Колизей). Часть 2

– Последнее, кажется, объяснимо. Больно.

– Увы. Один философ вопрошал: как же нам помнить то, что было до рождения? Если никто не помнит и первого дня.

– А разве… что-то было до?

– Человек, слова которого я привел, приподнимал завесу: «Христианство – это жизнь без смерти, а не жизнь после смерти».[33 - Чаадаев П.Я. «Отрывки и разные мысли».]

– Христианство? Здесь? – Лена обвела взглядом зал.

– Еще ни один ребенок не захотел в этот мир. Сюда. Он принимает его за кошмарный сон, где не дают просыпаться. Потому и кричит. Отчаянно. Хочет жить дальше там, откуда пришел. Но потом мы свыкаемся… и принимаем кошмар за жизнь. За нормальную жизнь, считая и себя такими же нормальными, как мир вокруг. Начинаем жить по его жестоким законам, думая, что не мы, а кто-то дал нам их, полагая, что иного и быть не могло. Вряд ли задумываясь, что каждый получил такую «жизнь» от кого-то и кому-то… передаст.

– Что ж, выходит, не рожать?! – робко возразила гостья и покраснела.

Слепой будто не слышал:

– Ведь жизнь одинаково получают и головорезы, и негодяи, и добрые люди. Последних всегда было меньше. А в наступившие времена… – тяжелый вздох не дал состояться приговору.

– И все-таки, ответьте.

– Люди привыкли к удивительно простым ответам. И легко принимают их. И никто не спрашивает: для чего им дана жизнь? Для чего сами дают ее другим? Всё чаще торгуясь и оценивая выгоду.

– У кого? Можно спросить?

Пленник будто не замечал вопросов:

– Люди привыкли искать мистику, ждать чуда. Вот… маг белый или колдун сразу ответят, почему в пожаре погибла семья, или в чем причина странностей дома, в котором живут люди. И даже поговорят с умершим сыном. Вам всегда дадут, чего вы ждете. Только сын будет отвечать по-разному каждому колдуну. Ибо разным демонам служат они.

Женщина молчала. Водопад с готовностью заполнил паузу нарастающим шумом.

– Ожидание чуда ведет даже в церковь. – Шум стих. – Очереди стоят к иконам за исцелением, за помощью. Но никто не просит помощи в постижении собственной порчи, поврежденности. Не просит чуда излечиться от неспособности видеть себя погибающим.

– Что же плохого в ожидании чуда? Не самое страшное в жизни, – Елена не понимала последних слов. – Раве плохо желать поправить что-то им?

– Его дадут. И купятся все. Ибо сила желания чуда слишком огромна. Но женщины связаны с ним особо. С ожиданием. Оно – величайшая трагедия. Потому что в явленном померкнет всё.

– Женщины? – Елену как ударило. – Что же такое произойдет?

– Одна из вас родит антихриста.

– ???

– Сына погибели.

– Я ничего не слышала об этом, – гостья испуганно покачала головой.

– Что ж, это не самое страшное в жизни, как ты сказала. – Слепой усмехнулся. – Иначе… вы боялись бы рожать. Я лишь обозначил пропасть. Между небом и землей. Ответом, который ждешь от меня и новыми мотивами рожать, которые посягнули на святое. Еще между совестью и долгом.

– Совестью и долгом?!

– Долгов у всякого много и половина чужих, навязанных. А совесть одна и своя. Жены как раз между ними… с проступками, исповедью и слезами. Но среди вас одна… – Лена рефлекторно поежилась. – Каждая думает, что это чужой ребенок может выпить уксус. Помнишь? Но не ее. Не так ли? – пленник замка повернул к ней голову. – И родит чудовище другая. Однако и дьявол был красивейшим из ангелов. От красоты же антихриста мир остолбенеет!

Метелица стояла потрясенная. Недавнее отчаяние, которое сменилось было порывом, надеждой, возвращалось.

Слепой читал мысли:

– Совместила? Отчаяние и решимость. Долг и совесть. Красоту и трагедию. Притягательность свободы и чудовищность последствий.

– Подожду… – выдавила женщина. – Не совсем понимаю.

– Тогда помогу. Антихрист будет управлять молниями, погасит Луну, станет двигать горами и… убедит людей в своей божественной природе. Требуя одного – веры ему, а не кресту. Всего-то. В доказательство – любое чудо. Которого так хотите. Но купит именно свободой – изобилие удовольствий поразит. Именно тогда и будет разрешено всё. А верные другому погибнут.

– Я читала Апокалипсис и знаю, что его приход на землю – главный признак конца света. Потому и безразлична к воплям о конце времен чуть не каждый год.

– Ты не уловила главного. Люди поверят ему. Разнузданность перестанет быть кошмаром. Границы падут, буйство желаний затмит разум. Всех! И человек начертает символ зла. Даже младенцам! Что тебе после этого потомки? И нужно ли рожать? Быть может твой ребенок будет среди первых, кто откликнется злу? А может прервать род? Как знать, в чьей родословной ген чудовища.

– Ужасно, если так…

– Ты повзрослела. Держишь удар.

– Спорить не буду, – голос Елены звучал глухо. – Хоть не постарела, спасибо и на том. Если другие прошли бы через моё… держали бы не хуже.

– Уверенность за других или гордость за себя? Что ближе?

– Я не хочу об этом думать. Хочу только одного: отправьте меня к маленькому пажу. Я бросила его, не подумав. И… мне нужен другой вход в Колизей. Не во сне.

– Тебе опять нужен Колизей… – голова Слепого опустилась.

– Вы будто удивляетесь?

– Мне казалось… муж.

– Андрей?

– Я сказал муж. Ведь он бывает не по паспорту.

– Пожалуй, так, – плечи нашей героини поникли. – Но… за отцом в Колизей отправился Андрей. Я знаю.

– Не за отцом, за ответом.

Женщина удивленно подняла глаза.

– Я напомню вопрос: какова цена бессмертия? И кто платит.

Лена безучастно пожала плечами – ее волновало совершенно другое.

Слепой двинул рукой, цепи загремели.

– Скажи, – вопрос был неожиданным, – что нужно совершить, чтоб не родить чудовища?