Счастливая Жизнь Филиппа Сэндмена

– «Если тебе кажется, что ты с Дарием появились тогда, когда я крепко стоял на своих ногах, то ты ошибаешься. Уж я-то знаю о том, что такое создавать с нуля, не понаслышке, а тем более – в чужой стране. Но вы дали мне силы и ради вас я построил этот дом, работал и преумножал свое имущество, чтобы вам же его и передать. Не будь вас, для кого бы я все это делал? Если же у дома не будет хозяина, то после меня сюда придут другие люди и заберут себе все, что им понравится, и выбросят все остальное на свалку. Совершенно ни в чем не разбираясь, они не различат во всем этом меня, тебя, Дария, а ведь я вложил во все это свою душу. Пройдем-ка в мой кабинет…»

– Тут мы должны сделать переход из одного места в другое, либо то, что я хочу показать Омиду, должно находиться в том же самом помещении, – вдруг пояснил Филипп и по перекошенным лицам актеров вдруг понял, что ему не стоило этого делать. Нельзя было так резко останавливать то, что естественным образом создавалось и органически развивалось даже в течение этих быстротечных минут.

«Нужно быть более чутким к тому, что ты делаешь», – учил сам себя Филипп.

– «Взгляни на мой шкаф. Ты видишь его с самого детства, я знаю, но я тем не менее никогда не рассказывал о том, что находится за этими стеклянными дверцами. Ни тебе, ни Дарию, и сегодня я начинаю сожалеть об этом. Здесь собрана коллекция вещей, ничем друг с другом не связанных. Ничем, кроме того факта, что я их собрал и поместил в этот шкаф. Вот тяжелый, старинный утюг, который разогревался настоящими углями. Это – нож с костяной ручкой; ты только посмотри на эту великолепную резьбу! В эту изящную рамку я вставил фотографию нашего старого дома – тут важна именно рамка. Это – керосиновая лампа; уверяю тебя: сейчас многие даже не знают, как она работает. Тут у меня небольшой отряд оловянных солдатиков в деревянной коробке – ручная работа! И еще много разных предметов. Не все они такие же прекрасные, как эта рамка или нож, не все в пригодном состоянии, среди них есть как старинные, так и совсем новые вещи, как вот эта подставка для ручек и карандашей, но все они когда-то и кем-то были сделаны, все они суть чьи-то воплощенные желания, у каждого из этих предметов было предназначение, а посему в каждой из этих вещей заключена частичка души их создателей. Я даже помню имена некоторых из них, хотя это вам уже точно не будет нужным».

Филипп держал в руках воображаемый предмет из коллекции Гиваргиса, а Саад усиленно пытался показать нескрываемый интерес Омида, сопряженный с попыткой познать смысл послания, который его отец пытался передать.

– «Всевышний также вложил частичку себя в каждое из своих творений и придал смысл каждому из них, хотя многие из нас не в состоянии его постигнуть и попросту никогда этого не замечают. Да, не все из этого дошло до наших дней в той форме, в которой было создано: сегодня по земле не ходят тираннозавры, люди не возводят пирамиды, делопроизводство не ведется на пергаменте. Однако было время, когда все это и многое другое являлось неотъемлемым атрибутом жизни. И тем не менее знания обо всем дошли до нас, и сегодня мы все еще надеемся найти замороженные динозавровые яйца, восторгаемся величием пирамид, надеемся раскрыть их тайны, изучая иероглифы на старинных манускриптах. Все же, что было создано человеком без души и цели кануло в небытие».

Филипп забрал у Саада воображаемый предмет и поставил его на место в шкафу.

– «Когда ты забудешь о своем предназначении и отторгнешь от себя ту частичку души твоего создателя, которую он вложил в тебя, в лучшем случае ты окажешься на полке за стеклом и в тебя будут тыкать пальцем, и в конце концов отвернутся и уйдут от тебя прочь».

В воздухе повисла тяжелая пауза, но актеры продолжали активно работать. Мизансцена была самодостаточной, работал каждый мускул на их лицах, внутренний текст был виден и слышен. Даже Ленни вдруг обнаружил себя стоящим в центре зала с инструментом в руке и внимательно следящим за развитием событий.

Что-то подстегнуло Саада.

– «Почему тогда ты никогда не говорил с нами о матери?»

Филипп был застигнут врасплох. Он молчал. Молчал и Гиваргис.

– «Если вдруг Жасмин захочет к тебе переехать, неужели ты отвергнешь ее?»

– «Она может приехать в скором будущем, я не отрицаю этого. Скорее всего так и будет, она приедет по рабочим делам, и если надо…»

– «…и Хаким?» – вдруг перебил его Филипп.

– «Ну, за Хакима я не могу отвечать…»

– «Вот именно! Эх, Омид… Друзья, новая жизнь, людское счастье… Разве нет у тебя здесь друзей, разве не можешь ты здесь начать ту самую жизнь, о которой мечтаешь? Ведь чтобы это стало реальным тебе нужно просто пожелать, и я дам тебе все, что может понадобиться. А людское счастье… может тебе стоит подумать о своем личном счастье? Неужели Жасмин станет твоим спутником лишь при условии, что ты уедешь отсюда? Ты здесь, и она здесь. Может вам просто стоит еще раз поговорить?»

– «Нет, отец. Ты не можешь меня понять. У нас совершенно разные идеалы и цели в жизни».

– «Я не спорю: идеалы могут быть разными, а цели – диаметрально противоположными. Но не кажется ли тебе вся эта схема несколько странной? По мне так она страдает не одним слабым местом».

– «Все будет зависеть от меня самого. Я выбрал этот путь и я готов идти по нему. Разрешишь ты мне сделать это или нет – не знаю, но я уже принял решение».

– «Зачем же ты тогда ко мне пришел, если решение уже принято? Просто уважить и поставить меня в известность? Хорошо, поступай так, как считаешь нужным».

– «Спасибо, отец. Теперь я хотел бы еще раз переговорить с Дарием».

– «Его сейчас нет дома. Он готовится к отъезду».

– «К отъезду? Куда?»

– «А вот это уже его личное дело».

– «Когда он вернется?»

– «Кажется, дней через пять-шесть…»

– «Именно тогда, когда меня уже здесь не будет…» – с сожалением в голосе ответил Саад, сочувствуя создаваемому им герою. Он развел руки в стороны и бессильно опустил их, но через мгновение, словно отделив прошлое от будущего, выпрямился и еще раз поблагодарил отца:

– «Спасибо тебе за то, что выслушал меня, и за советы. Они поистине бесценны. Бог даст, я смогу оценить их по праву».

Саад спустился со сцены и прошел к выходу из «Кинопуса». Задержавшись у двери, он обернулся и бросил вполголоса:

– «Ты так и не ответил на мой вопрос о матери».

И вышел из театра.

Все еще оставались на своих местах, когда он вернулся: они были готовы одарить актеров аплодисментами и ждали удобного момента.

– Мы еще прозондируем тему матери, и может так статься, что эта последняя эмоциональная строчка все же попадет в окончательную пьесу.

Тут-то они и получили заслуженные аплодисменты. Филипп тоже аплодировал, но на лице его четко прорисовывалась какая-то тревога, которую он был не в состоянии скрыть.

Глава 15. Все повторяется

Он вернулся в «Кинопус» лишь через неделю.

Вечером после последней репетиции, Филипп позвонил Аарону и предупредил о том, что ему во что бы то ни стало нужно отдохнуть, и что, по всей вероятности, он не сможет участвовать в работе дня два. Выразив надежду на то, что этот факт никоим образом не отразится на репетициях, Филипп заверил, что с его здоровьем все в полном порядке и, скорее всего, это обычная усталость, а также пообещал поработать над свежей записью и ближе к утру выслать очередную порцию новых страниц сценария.

– Это вот эти ночные бдения меня доканывают, – убеждал он засомневавшегося в его телесном здравии и душевном спокойствии Аарона. – Ничего, скоро мы дорасскажем историю до конца, будет готов окончательный сценарий, а там работа пойдет уже как по маслу. Ну а пока что вы штудируйте свежие сцены, старайтесь посадить их, прочувствуйте характеры. И еще. Аарон, я не раз замечал, что ты пытаешься подражать игре именитых артистов академического стиля, и нередко у тебя что-то выходит не так. Может быть иногда эта схема и срабатывает, но зачастую мне кажется, что было бы лучше тебе не зацикливаться на них.

– Если честно, – признался Аарон, – то у меня, как и у всех, действительно есть любимые актеры. Они всю жизнь продолжают меня вдохновлять и, я думаю, именно из-за них я…

– …пришел в театр? Да, я понимаю тебя. Так и есть: наши идеалы вдохновляют нас, но иногда они служат нам недобрую службу. Не очаровывайся ими, но учись. Не копируй, но постигай их мастерство, узнавай тех, у кого учились они. Читай, смотри, спрашивай. Поверь в то, что и они в свое время были молодыми, и они так же хотели подражать, но в какой-то момент либо сочли это скучным, либо разозлились тогда, когда у них ни в какую не получалось что-то сделать. В этот момент они и обретали свой стиль, тот, которым ты сейчас восторгаешься и который воспринимаешь так, словно он твой собственный. Можно сказать, они сами родились в этот момент, родились как артисты, как личности. Они родились и начали идти своей дорогой, которую нащупывали своими избитыми в кровь стопами. Земля, по которой они шли, не причиняла их ранам боли. Наоборот, она лечила их, окутывала прохладой ручьев, отирала бархатом трав, укрепляла жесткостью камней – все, чего бы ни касались их стопы, шло им на пользу. Так эти люди становились первопроходцами. Как говорится, бог дал нам в распоряжение Землю, мы ее наследовали, и теперь должны возделывать. А теперь подумай, что было бы, если бы они пошли по уже пропаханной кем-то борозде? Они с легкостью могли бы и испортить ее, вытоптав то, что уже было кем-то засеяно, и сами погибнуть, ничего не достигнув и не найдя своего пути. Так что, Аарон, изучай других, но не забывай искать себя. И да – это касается всех вас. Кстати, нужно научиться различать понятия «актер» и «артист».

На другом конце молчал Аарон. То, что он слышал, очень напоминало спонтанные беседы Филиппа, которые тот мог завести как во время работы с целью объяснить тот или иной момент, так и в повседневной жизни, просто желая поделиться вдруг осенившим его пониманием какого-то явления или феномена. С ним было интересно беседовать на разные темы, ведь всякий раз собеседник выносил что-то новое для себя. Сейчас, например, Аарон серьезно задумался о том, кто же повлиял на тогда еще неокрепшие умы и души его собственных идеалов, и ему очень захотелось об этом побольше узнать. И ведь сегодня о каждом из них говорят, что они следят за малейшими деталями игры, проверяют работает или нет мизансцена, пытаются прочувствовать и найти образы своих персонажей, уделяют колоссальное внимание как бесчисленному повторению достигнутого, так и ежедневному созданию театра с нуля. В них всех есть что-то общее, и в то же время каждый из них уникален.

Но больше этого Аарон сейчас думал о другом. Речь Филиппа чем-то напоминала чтение завета. Независимо от его желания, в воображении Аарона возникал печальный образ Филиппа, чем-то обремененного, чем-то затягиваемого и отдалявшегося от них, хотя всем сердцем переживающего за них и за их общее дело. Аарон чувствовал, что его другу сейчас очень нужна помощь, но он не знал, как ее предложить. Речь звучала складно, как всегда возвышенно, спокойно и убедительно, и ему не хотелось ее прерывать, но чем дальше он слушал ее, тем больше чувствовал, как стремительно утекало время и отдалялся момент, когда он еще мог что-то сделать.

К этому моменту Филипп уже успел порекомендовать провести следующие репетиции в присутствии Марка Эго и Аби с Линой, пообещав, что сам пригласит их, что он и сделал сразу же, попрощавшись с Аароном. Пожелав доброй ночи, Филипп еще раз попросил не забыть проверить утром почту и порекомендовал прогонять свежие сцены. Аарон пожелал доброй ночи в ответ, после чего голос Филиппа был прерван коротким сигналом.

– Если я не сделаю эти звонки сейчас, я не сделаю их никогда, – приговаривал Филипп, пролистывая список контактов в поисках литер «М» и «Л». Когда же он договорился с Марком Эго и Линой о времени их очередного визита в «Кинопус» и отложил наконец телефон в сторону, словно по сигналу его покинули все силы – духовные и телесные, и, тяжело опустившись на диван, Филипп провалился в сон.

Последующие несколько дней протекали необъяснимо долго. Время, словно сделанное из неподатливой резины, тянулось медленно. Дома Филипп чувствовал себя неуютно: в комнате все словно стало чужим, ему начали действовать на нервы звуки, доносившиеся как из смежных квартир, так и со двора, а после того, как он в надежде приглушить их закрывал окна, на него тяжким бременем ложилась заполнявшая комнату неустойчивая тишина. И снова он слышал какие-то непонятно чем производимые слабые звуки. Ему удавалось находить источники некоторых из них, остальные же он приписывал своему воображению.

Желая отвлечься, Филипп совершал недолгие прогулки. Однако и они не могли дать ему желаемого отдохновения и, за исключением походов за продуктами, оказывались бесцельными. Тем не менее в плане питания он баловал себя, покупая все, на чем его голодный взгляд задерживался больше пяти секунд. Давно его дом не был набит таким количеством разнообразных продуктов: сыры и колбасы, овощи и фрукты, ягоды и шоколадные плитки, ассорти из орехов и сухофруктов, кофе и чаи разных сортов, конфеты и печенья, пирожные и выпечка, пиво и вина, напитки прохладительные и покрепче… Но ничего из этого не могло настроить его на работу, о которой он думал постоянно. В компьютере не появилось ни одного нового файла, и все листы бумаги на рабочем столе так и оставались нетронутыми.

В один из вечеров Филипп обнаружил, что телефон, который он поставил на зарядку, не только не зарядился в течение трех часов, но и достиг критической отметки уровня зарядки батареи. Подергав кабель, он убедился в его неисправности.

– Угу, завтра нужно купить новый, – только и успел он буркнуть себе под нос, как его слух прорезал прилетевший со двора какой-то исключительно паршивый звук, сочетавший в себе дурацкий смех, скрежет чего-то металлического и леденящий душу визг. Выйдя из состояния шока от услышанного, Филипп подбежал к окну, готовый швырнуть в источник звука чем-то тяжелым. Он вглядывался в сумерки, перебирая силуэты снующих по двору людей, но никто не выказывал какого-либо раздражения, словно этого ужасного звука не было и в помине. Лишь один из них, стоявший поодаль в свете уличного фонаря и поэтому видимый довольно отчетливо, начал махать Филиппу рукой, когда тот заметил его. Все еще раздраженный диким звуком, он почему-то был уверен, что тот давал ему знать, что все в порядке и нет повода для беспокойства. Спустя несколько туманных мгновений Филипп все же ответил ему, подняв руку и помахав в ответ.

Человек перестал махать и опустил правую руку. Левую же он приложил к уху, словно держа в ней телефон.