Маска

На том и порешили.

Вечером позвонил Валера Защёкин и спросил, что я решил насчет маски.

– Спасибо за предложение. Но я решил ее не продавать.

Мне кажется, он удивился и расстроился.

– Подумайте еще, я вас очень прошу. Я могу увеличить цену.

– Нет, это окончательное решение. Деньги здесь ни при чем. Я ее продавать не буду.

Дни закружились, как осенние листья. Каждый день я провожал Иру на работу и встречал ее в назначенное время. Я видел, что ей приятно сидеть со мной рядом в машине, и эти поездки стали нашим ежедневным ритуалом. Черный камешек она никогда не снимала.

За несколько дней мы перевезли все вещи, кое-какую мебель из Ириной квартиры. Ира всё расставила, всё устроила, квартира наша преобразилась.

В один из выходных мы поехали к ее маме. Это была милая, добрая, интеллигентная женщина. Она накормила нас вкусным обедом, испекла торт по этому случаю и выпила с нами вина. По-моему, я ей понравился.

Однажды вечером позвонил из Парижа Ирин отец. Голос у него был взволнованный.

– Здравствуйте. Вы Андрей? Я Ирин папа. Ира у вас?

– Здравствуйте, да, сейчас, одну минуту.

– Подождите, я хочу с вами поговорить.

– Я слушаю.

– Я получил ее письмо. Ире угрожает очень серьезная опасность. Я знаю, в чем дело. Это очень-очень серьезно, я не преувеличиваю. К сожалению, я не могу сейчас вылететь в Москву. Но нам надо встретиться как можно скорей. Это очень важно. Поэтому я немедленно высылаю приглашение. На вас двоих. Вам надо обязательно прилететь вместе с Ирой. Вы меня понимаете?

– Да. Хорошо. Я всё понял. Ира возьмет отпуск, и, как только будут готовы визы, мы вылетим.

– Я переведу вам деньги на проезд.

– Не надо, у меня есть.

– Хорошо. Вот еще что: обязательно сделайте фотографию вашей маски крупным планом и привезите мне. Не забудете?

– Не забуду.

– Ну, все, теперь передайте трубку Ире. До свиданья.

– До свиданья.

Я передал трубку Ире и вышел из комнаты, чтобы ей не мешать. Я стоял и смотрел в окно. «Я знаю, в чем дело». Что же он знает? Что-то связанное с его родными? Но причем тут маска?

Ира вошла в комнату, обняла меня сзади за плечи и прижалась ко мне.

– Он тебе уже сказал? Он хочет с тобой познакомиться. Мы летим в Париж вместе.

2.

В один из выходных мы принимали гостей. Это был первый прием в нашем доме, и хотя я назвал его новосельем, это была своего рода помолвка, на которую мы, как свидетелей, пригласили своих близких друзей. Мы оба это понимали и готовились серьезно. Я принес большой букет роз, закупил продуктов, Ира готовила и накрывала на стол. Мне было приятно наблюдать за ней, и от того как легко и весело управлялась она на кухне, блюда казались еще аппетитнее.

Хотя я заранее позвонил Алексею и пригласил его вместе с женой, я был уверен, что придет он один. Во-первых, его жена редко с ним выходила, а у меня не была ни разу, а во-вторых, он знал, что приглашена Ирина подруга, и вряд ли собирался упустить такой случай для знакомства.

Подруга Наташа пришла первой. Она оказалась красивой, высокой, светловолосой молодой женщиной, но в ней не было Ириной живости и обаяния, а, может быть, я уже просто не мог смотреть на других женщин, не сравнивая их с Ирой, причем сравнение всегда было в пользу последней.

Вскоре пришел Алексей, один, с букетом цветов и стал церемонно знакомиться с дамами. Ире он чуть ли не с порога сказал, видимо, заготовленную фразу:

– Я очень рад, что вы его приручили. А то я уже беспокоился, что больной неизлечим.

Мы сразу сели за стол, хорошо выпили, хорошо закусили, женщины пили вино, мы с Алешей – водку. Когда отзвучали все положенные тосты: за нас с Ирой, за знакомство, за женщин, за наш дом, когда было отдано должное кулинарным способностям хозяйки, и приятная сытость заставила пересесть нас в кресла с рюмками коньяка, потекла обычная московская беседа, в которой перемешаны и работа, и цены, и семья, и погода, и политика.

– А вы какой доктор? – спросила Наташа.

– Психиатр.

И поскольку Алеша особенно хотел блеснуть перед Наташей, а в этой теме он был мастер, разговор зашел о душевнобольных, о психических отклонениях, о загадках человеческого мозга, о снах.

– Представьте себе, что происходит во сне, – говорил он, глядя на Наташу. Мозг раскрепощается. Снимаются все барьеры, временные, пространственные, любые. Человек со скоростью мысли передвигается из страны в страну, из прошлого в будущее. Он даже заглядывает в потусторонний мир, он разговаривает с умершими. Вы скажете: мозг переваривает и осмысливает во сне накопленную информацию. Но ведь не только. Описано масса случаев, когда человек видит во сне то, что происходит в это самое время в другом месте, о чем он не может знать, и что потом подтверждается. А вещие сны? – когда человек предугадывает то, что будет. Наконец, снимаются все запреты, все приличия, отменяются законы морали и божьи законы. Человек становится героем или превращается в труса и подлеца, он убегает или сам преследует свою жертву. Он убивает и насилует или с любопытством наблюдает со стороны за убийствами и насилием, он сам себе закон и сам вершит суд без боязни понести наказание. Что это? Человеческая сущность в обнаженном виде? Или форма шизофрении? Или грань между нормальным и ненормальным настолько зыбкая, что каждый из нас может проснуться в одно прекрасное утро и пойти на работу, и продолжать свою обычную жизнь, не замечая, что процесс уже пошел, и рубеж, отделяющий его от нормального человека, уже перейден?

Доктор говорил, продолжая глядеть на Наташу, я слушал его рассеянно, но вдруг, словно замкнулись какие-то проводки в голове, мне показалось, что его слова обращены ко мне.

– Может быть, это дьявол искушает человека во сне? – сказала Наташа.

– Может быть. А может быть, человек сходит с ума, когда Бог отворачивается от него.

– Бог не может отвернуться от человека, – вступила в разговор Ира. – Для Него все люди равны: и верующие, и неверующие, и бедные, и богатые, и злые, и добрые. Он принимает всех.

– А как же убийцы, насильники, растлители детей? – продолжал доктор. Или Бог их тоже прощает? А может быть, вы правы, Наташа, и дьявол не дремлет, дьявол всегда рядом. И кто поручится, что убийство, которое вы совершили во сне, не произошло наяву? А это ведь совсем другое дело. Вы просыпаетесь, и совесть ваша чиста, что бы вы ни вытворяли во сне, и вдруг узнаете, что всё это было на самом деле, и на руках ваших кровь. Что же теперь вы скажете: не ведал, что творил, и Бог вас простит?

Мне опять показалось, что Алексей обращается ко мне, и что он чего-то недоговаривает. Мне, наконец, это надоело, и я вмешался в разговор.

– Только сумасшедший или наркоман, или обезумевший от пьянства, то есть человек ненормальный, может совершить преступление и не помнить об этом.

– Так я об этом и говорю: сегодня он нормальный человек, а завтра сумасшедший. Он совершил преступление и не помнит об этом.

– Ерунда. Это единичные случаи, а вся мерзость и гнусность, которая совершается ежедневно, – от недостатка внутренней культуры или от недостатка веры. Я глубоко убежден, что Бог послал на землю Христа, чтобы вложить в сердца людей моральные принципы, то есть те же самые божьи законы. Проще всего их усвоить благодаря вере. Но с развитием общества, с развитием цивилизации растет и внутренняя культура человека, которая основана на тех же законах морали. Человек с высокой нравственной культурой не пойдет убивать, грабить и насильничать, будь он хоть трижды атеист. Было в России время, когда пропасть лежала между городом и деревней, между образованными людьми и крестьянами. Но в одних была заложена и воспитана внутренняя культура, а в других – вера в Бога. И это равняло их с нравственной точки зрения. Убийство, злодейство были исключением, нарушением общего закона жизни. А что творится сейчас, особенно в нашей стране? Деревня хлынула в город и потеряла веру. Город захлестнуло этим потоком, и он растерял внутреннюю культуру. Не стало ни веры, ни культуры. И всё стало дозволено. Вот что происходит у нас: не во сне, а наяву. «Благословенны чистые сердцем, – сказано в евангелии, – они будут рядом с Богом.» А чистые сердцем, по моему разумению, это те люди, которые способны любить, которые способны дарить, которые радуются солнцу, небу, деревьям и птицам, то есть следуют тем простым истинам, которые с детства заложены в любого, будь он африканец или европеец, тем истинам, которые укрепляются в человеке благодаря воспитанию, образованию и культуре или благодаря вере, или благодаря тому и другому.

– Что же, по-твоему, все равно, – прервал меня доктор, – быть христианином, например, в Европе или идолопоклонником где-нибудь в Африке?

– Я думаю, Богу ближе чистый в помыслах идолопоклонник, чем безнравственный лицемер из Европы, воспитанный в христианской семье. Хотя я согласен с Ирой: Бог принимает всех.

Ира накрыла ладошкой мою руку, как бы успокаивая меня, и сказала:

– Любовь – вот что укрепляет человека. Любовь – вот что от Бога. Обычная любовь мужчины и женщины, семья, дети – вот, что дает радость и счастье.

И при этих простых словах я опять почувствовал, как защемило сердце от нежности к ней, и мне вдруг ужасно захотелось иметь от нее ребенка.