Догоняя свою душу

– Мне не нравится твое настроение, Сеня. Столько депрессии… – сказала Лина, попытавшись примоститься на краешке дивана рядом с ним. —Столько отчаяния! Ты же такой талантливый, Сеня! Ты стал таким…

– Каким? – резко спросил Сеня, нахмурив брови.

– Безучастным и невероятно жестоким. Ты можешь быть жестоким со мной, если тебе так нравится, но больше всего ты жесток с самим собой. Тебе как-будто наплевать на всех и на все, а в первую очередь на себя самого. Береги себя, твоя жизнь бесценна, – сказала Полина, с мольбой глядя в его далекие и безразличные глаза.

– Да-да, конечно! Жизнь человека настолько бесценна, что все так и норовят наклеить на нее ярлыки и ценники! – насмешливо произнес Сеня, оттолкнув ее коленом и сбросив с дивана на пол.

В последнее время Сеня стал себя странно вести, говорил непонятными для большинства окружающих метафорами и стихами, ставшими сумбурными, искрящими отчаянием и совершенно не похожими на его прежние творения.

– Мы намного меньше, чем себе кажемся, но мы намного больше, чем видим себя со стороны, – сказал Сеня, опрокинув очередную стопку.

– Сеня, мы же можем быть с тобой счастливы! – воскликнула Полина, прижимаясь к его груди.

– Мы догораем от счастья и умираем от скуки, – равнодушно ответил он, отвернувшись от нее.

Сеня не всегда был таким отчаявшимся и пьяным. Иногда он напоминал себя прежнего, блистал остроумием и острословием, очаровательно улыбался и продолжал поражать своих коллег вспышками своей гениальности. Он, по-настроению, писал стихи, но в них было слишком много депрессии. Стихи, как дыхание, сами вылетали. Например, утром выглянув в окно, он нахмурившись, произнес:

Хмурый отсвет и яркий свет

В мире, где все мы всего лишь тени…

Закоулки раскрасил рассвет,

В многоцветную муть прохожих!

Сеня сказал и забыл, а Полина быстренько записала четверостишие в свою тетрадку. Она боготворила каждую строчку, произнесенную им и все, что слышала, записывала, мечтая сделать Сене сюрприз и, собрав достаточное количество его стихотворений, опубликовать сборник стихов.

По распоряжению Альберта перед сотрудниками компании Сеня с Полиной изображали влюбленную пару, которой покровительствовал тронутый их чувствами сентиментальный старик, открыто восхищавшийся их молодостью, красотой и любовью. Альберт очень трепетно относился к своей репутации, культивируя имидж отца, строгого со своими неразумными детьми для их же блага, но в то же время, справедливого и великодушного. Показной акцией стала свадьба Сени и Полины. Их в шутку называли «приемными детьми» Альберта.

За кадром оставалась подлинная суть противоестественных отношений, связывающих эту троицу. Щедрый босс подарил Сене на свадьбу шикарный внедорожник, но Сеня так и не научился как следует водить автомобиль, постоянно на что-то отвлекался, нарывался на штрафы, или, напротив, воображал себя Шумахером, лихо подрезал других на дороге, а затем Альберту и Полине приходилось улаживать все проблемы с полицией. Поэтому всех устраивало, что за рулем была Полина. Молодожены вместе приезжали на работу, вместе уезжали, и производили впечатление счастливой супружеской пары. Возможно, так оно и было бы, если бы Полина не высаживала своего мужа у дома босса, а сама не заруливала на соседнюю улицу и в одиночестве поднималась на свой шестнадцатый этаж.

Со временем Сеня все чаще сбегал от Альберта к Полине. В уютной однушке вместе с Линой ему все же было намного приятнее находиться, чем в пропахшей табаком холостяцкой квартире босса. Когда рядом присутствовала Лина, Сеня мог творить. Он записывал стихи и навеянные ветром мысли, но большую их часть сам же забраковывал, выбрасывая в окно на волю ветра и бумажными комьями расшвыривая по квартире. Он не знал, что Полина не выбрасывала ни единого листочка, ни клочка бумаги, если на нем было написано хоть одно слово, написанное его рукой.

Лина с восхищением смотрела на ровные, почти печатные буквы его строк. Каждая буква словно проживала собственную жизнь, едва соприкасаясь с соседней слегка закругленным краем или черточкой. Полина обожала все, что делал Сеня, для нее фетишем становился любой предмет, соприкоснувшийся с ним или принадлежащий ему. Когда никто не видел, она надевала его одежду, тихо млея от его запаха. Лине приятно было бы, если бы это его руки обнимали ее, вместо его рубашки соприкасались с ее кожей и согревали, как его пропахший коньяком джемпер, но Сеня все чаще отталкивал ее и, вдохновленный примером обращения с ней Альберта, нередко бывал с ней грубым и до мурашек жестоким.

В самые счастливые для Полины мгновения Сеня мог быть с ней фантастически нежным, как утреннее майское солнце, лаская и согревая возлюбленную в своих объятиях, а мог беспричинно обрушить на нее свою стихийную ярость или плохое настроение. Сам не заметив как, Сеня стал собственной противоположностью. Изменилось его представление о любви как таковой. Ему явно нравилось причинять боль Лине, физически ее истязать и унижать морально, таким образом, мстя ей за то, что она его втянула в их с Альбертом жестокую игру.

Нередко он пытался шлифовать ее совесть и покорность мягким бежевым ремешком своих брюк, надеясь, что она никогда не заподозрит, насколько была ему когда-то дорога и любима, хотя в глубине души он больше всего надеялся именно на то, что ее отношение к нему осталось прежним. Он хотел видеть в Лине Деву Марию и блудницу Магдалину одновременно. Сеню раздражало, но одновременно и возбуждало то, что Полине нравилось абсолютно все, что бы он ни вытворял с ней в постели. Она извивалась и ныла в его объятиях, изнемогая от чувств, которые никто другой не смог в ней пробудить.

За последующие шесть лет чувства Сени к Полине заметно поостыли, уступив место граничащему с презрением равнодушию, а вот Лина с еще большей любовью смотрела на свое Божество, своего гениального поэта, навсегда приковавшего к себе ее сердце, но оставившего без любви.

Альберт с годами утратил к Полине какой-либо интерес, но он держал ее на коротком поводке, видя, что с ее помощью можно влиять на Сеню, манипулировать им.

– Сеня, миленький, потерпи немного! Альберт болен и стар! Да, ты посмотри на него! Думаешь, он еще долго будет нас мучить? Не думаю! Вот увидишь! Ему уже под семьдесят! Ну, на сколько его еще хватит? Сам подумай! – говорила она, целуя отрешенно смотрящего в сторону Сеню. – Он больной на всю голову сукин сын и прекрасно знает об этом. Таких, как он, нужно в дурдоме запереть.

– Я как-нибудь его все же убью, – холодно произнес Сеня, оттолкнув прилипшую к нему губами Лину. – Напомни мне, почему ты от него не уходишь, если тебе так не нравится жизнь с ним?

– Раньше я держалась за него из-за денег и от страха остаться одной, а теперь терплю его из-за тебя, – откровенно призналась Лина, вызвав очередную ядовитую насмешку Сени.

– Хорошо придумала, молодец! – жестко рассмеялся он. – Удобно, правда? Старый психопат совершенно один и, когда сдохнет, конечно же, все свое добро оставит нам с тобой. Вот ты и цепляешься за него. Ха-ха!

– А ты? Почему ты его терпишь? – не выдержала Полина.

– Сама знаешь, он угрожал семье моего брата. От такого маньяка можно ждать чего-угодно! – скрипнув зубами от ярости, ответил Сеня. – Я, наверное, уже привык быть его домашним питомцем. Может, мне нравится такая жизнь? Ни забот о хлебе насущном, ни проблем. Осталась единственная проблема. Это сама жизнь! Но, с ней нужно будет как-нибудь разобраться, как и с ним, как и с тобой…

– Давай прикончим Альберта, – на полном серьезе предложила Полина. – Только деньги здесь совершенно ни при чем. Я видела его завещание. Он все оставляет тебе, то есть нам, но при условии, что мы родим наследника.

– Этого еще не хватало! – воскликнул Сеня.

– Вот именно! Я ему не раз говорила, что не хочу никаких детей, но он артачится, заставляет меня делать ЭКО. Оказалось бесполезно, – с усмешкой сказала Полина.

– Ты мне раньше никогда не говорила об этом, – удивился Сеня, уязвленный ее словами. – Ты так не хочешь от меня ребенка?!

– Дело не в тебе, а во мне, – ответила Полина, прижавшись лбом к плечу Сени. – Я раз и навсегда решила для себя, что детей у меня никогда не должно быть.

Она научилась у Альберта беспощадно жестокости даже по отношению к себе.

– Почему? – спросил Сеня.

– На планете и так полно мусора, зачем еще засорять ее своим ДНК?! —жестко ответила Лина.

– Ну, как хочешь, – равнодушно произнес Сеня. – Наверное, тебе виднее.

Полину обидела реакция Сени. Как ни странно, когда она слово в слово сказала то же самое Альберту, он, напротив, горячо запротестовал, но переубедить ее так и не смог.

– У меня отец конченный алкан, мать затраханная жизнью истеричка, два брата закоренелых уголовника, а третьего из специнтерната перевели в дурдом. Разве это не аргумент?! – с горькой усмешкой спросила она.

– Но ведь ты, вроде как, нормальная? – с улыбкой спросил Альберт.

– Была бы я нормальная, я бы с тобой сейчас здесь не была, – дерзко ответила Полина, что с ней случалось крайне редко.

Альберт так удивился, что даже поленился ее наказывать. Он вообще перестал заниматься ее воспитанием, считая это делом заведомо проигранным и бесполезным. Альберт не стал покушаться на ее оставшиеся две жизни. Полли стала ему слишком безразлична.

– Куда уж еще нормальнее?! – неизвестно чему усмехнулся он.

– Вообще, надоела она мне, – подумал Альберт, с презрением взглянув на тощую поблекшую тридцатипятилетнюю женщину с впалыми глазами и сухой морщинистой кожей, но больше всего его раздражало выражение затаившегося страха и безмолвной покорности на ее лице. – Сеня к ней по-прежнему привязан, но без нее он припеваючи проживет, а вот без моих денег и таблеточек нет. Вывод? Пора девочке вернуться на родную помойку или куда она захочет. Дам ей немного денег пускай валит на все четыре стороны. Надоела мне эта безродная дворняжка. Еще и голос подавать начала. Вертится под ногами. Отвлекает на себя Сеню… Гнать ее, гнать вон!

– А ты заметно повзрослела, – сказал он, взяв ее за подбородок кончиками пальцев. – Большой девочке пора свить собственное гнездышко.

– Ты прогоняешь меня? – испуганно спросила Полина. – Но ведь я жена Сени…

– Это исправимо. Ха-ха! Нет. Ты же знаешь, я никого не держу и не выгоняю. Я ни тебя, ни Сеню ни разу не удерживал. Разве не так? Я же не вульгарный маньяк из дурацкого фильма, который привязывает своих жертв к батарее и угрожает выколоть им глаза ножом?! Ха-ха-ха! Я человек мирный, ты сама знаешь, – улыбнулся Альберт, ласково, как собачку, потрепав по голове Полину. – Мне кажется Сеня несчастен именно из-за тебя. Точнее, я это давно знаю, но щадил твои чувства, понимаешь, Полли? Ты же его любишь?

– Да, люблю, – тихо ответила Полина.

– Я тоже его люблю и хочу видеть счастливым, а ты делаешь его несчастным. Ты рвешь ему душу, заставляя его постоянно выбирать между мной и тобой. Тебе не жалко его? Тебе нравится мучить того, кого ты любишь?! – перешел в наступление Альберт.

– Нет… – как всегда, заплетающимся языком под его гипнотизирующим взглядом пролепетала Полина. – Я не мучаю его.