Басурманин. Дикая степь

Вернувшийся, как и велели на закате третьего дня, рыжебород жаждал убедиться, что слово хана так же верно, как и остра его сабля. А заодно выторговать себе и дочке свободу. Посему вознамерился рассказать всё, что видел, слышал и о чём догадался.

– Только к граду неприметно всё одно не подобраться, – поделился наблюдениями купец.

– Откуда знаешь?

– Стены у Рязани крепкие, ворота надёжные. Стражники, что на башнях, зорко окрест себя глядят. Полёвка не пробежит, слепыш ход не пророет, птица мимо не пролетит.

– Так уж и не пролетит? – за спиной купца возник Мансур, отчего тот ещё сильней задрожал и втянул голову в плечи.

– Град сей на пригорке стоит. А со стен городских всё хорошо видать: и луга, и леса, и пашни, и реку…

Тут рыжеборода осенило. Лицо озарилось радостью, словно он выгодно продал два обоза гнилого товара.

– А ежели, твоя ханская милость, скрытно пройти?

– Как так? Ты ходы тайные за стену знаешь?

Мансур склонился над купцом, ухватит за кафтан, поднял на ноги и встряхнул, будто он щуплый отрок, а не дородный мужичок.

– Про ходы тайные я не слыхивал. Да и кто бы чужаку об том сказывал. С виду град недавно поставили, значится, обустроить тайные ходы аще не успели.

– Тогда сказывай, что разузнал, да поживее. Не то смерть тебе избавлением станется, – вставая, зашипел Дамир.

– Что ты, твоя ханская милость! – принялся кланяться купец. – Всё поведаю об чём узнал. Только не гневись!

Дамир медленно обошёл рыжеборода и встал у него за спиной. До слуха долетело металлическое лязганье кинжалов. Купец икнул, и, повернувшись к хану, бухнулся ему в ноги и затараторил:

– Через ворота, что у реки можно неприметно в город попасть. Я в корчме и на торжище слыхал: назавтра к полудню по воде ждут купца из городу Ростову с товарами богатыми, да ещё большой обоз к реке прибыл. Сказывают, его вверх отправлять станут. Пустые подводы с зори к пристани велено пригнать. Пока лодьи разгрузят, да на повозки товары взгромоздят. А как раскроются ворота – полагаю, аккурат после того, как светило за леса спускаться надумает – так твоя ханская милость в город и попадёт.

– Купца, стало быть, ждут, да обоз? И ворота речные раскроют?

– Так и есть, господин! А ещё слыхивал я на торжище, что княжич молодой любит поутру малым походом за стену отправляться: по лугам поскакать, на мечах позабавиться.

Хан покосился на Мансура и призадумался. Медленно вернулся к трону, присел на край. Рыжебород с опаской поглядывал на великана, стоявшего рядом и поигрывавшего кинжалом.

– Что же! – услышал купец тихое шипение хана. – Поживи! Коли ты не сбрехал, мои воины скоро разузнают. Станется всё, как сказывал – сдержу слово. Ежели нет – твоя смерть будет лютой, так и знай! Мансур!

Великан склонился перед господином.

– Пусть отведут его к девчонке, – приказал хан на родном языке.

Мансур схватил купца за шиворот. Тот, кланяясь, попятился к выходу, но потом замер на миг, хотел что-то спросить, но язык, будто одеревенел. Уж больно мягким показался ему голос хана, приветливым. Да и Мансур ни разу кнутом не щёлкнул, плетью не пригладил. Обманчивое чувство близящегося избавления – купец не ждал снисходительности от кровожадного хана.

– Ты ещё здесь? Убирайся, пока дозволяю. Мне подумать надобно, – увидав замешкавшегося рыжеборода, прикрикнул хан и тут же добавил на родном наречии. – Убери отсюда эту падаль, смердит, будто тлен.

Великан ухватил купца за рукав и выволок из шатра. Крикнув что-то двум воинам, стоявшим неподалёку, он перевёл тяжёлый взгляд на купца:

– К девке своей ступай, – медленно выговаривая слова на чужом языке, говорил Мансур. – И не показывайся пред очи хана, покуда не призовёт. Понял ли?

Купец кивнул и, взглянув на приближавшихся воинов, побрёл навстречу. Спотыкаясь и путаясь от страха в ногах, сделал несколько шагов и оглянулся. Но увидев вышедшего из шатра хана, задрожал всем телом, икнул, и, подхватив полы кафтана, помчался к маленькому шалашу, примостившемуся у большой крытой арбы, убедиться, что дочь жива.

– Что скажешь, Мансур? Не западню ли уготовил мне этот саткыш[14 - Саткыш – предатель.]? – глядя вслед удаляющемуся купцу, размышлял Дамир.

– Мой хан! Эргаши оставили его у околицы, на подступах к Рязани. О речных воротах я ранее не слыхал. А ежели мне было не ведомо, то и тебе, господин. Этот саткыш мог сбежать. Но вернулся.

– У меня осталась его девка.

– Всё так, господин! Только мне показалось, он нарочно желал убедить тебе в том, как ценна для него жизнь девчонки. Да вот о собственной шкуре всё одно больше печётся.

– Он вернулся! Значит, полагается на слово моё. Верит, что отпущу. Жизнь дочки спасти желает. Стало быть, не слукавил, и о ло?дьях с товаром, и обозе – не брехал. Идём.

Дамир взглянул на Мансура и направился к лошадям. Приподняв полог маленькой тесной абры, оглядел дрожащих пленников.

– Я обещал отпустить вас, если плата будет достойной.

– Мы заплатим сполна, коли цену назовёшь.

– Ежели исполните, что велю! – медленно произнёс хан.

– Мы всё сделаем, – закивал рябой.

– Д-да в уме ли т-ты? – зашептал тощий. – От-т-кель ведомо, ч-что ему надоб-бно?

– Нет у нас пути лучшего, чем принять волю твою, – не обращая внимание на нытьё заики, ответил за всех старший.

Хан довольно кивнул и, закрыв полог, пошёл прочь.

Мансур приблизился и с лёгким поклоном заговорил:

– Не затаи злобу, мой хан! Спросить хочу.

– Говори. Лишь тебе и Негудеру я дозволяю вольные речи.

Мансур в благодарность за высокую милость склонил голову.

– Ты отпустишь этих глупцов?

Дамир остановился, повернулся к Мансуру, медленно извлёк саблю из ножен и, подняв, принялся разглядывать узор на лезвии.

– Атасы однажды взял нас с тобой в степь, – заговорил хан тихо. – Два маленьких кеде. Он привёл нас в низину и отвалил камень. Земля под ним кишела змеями. Атасы схватил одну и кинул на тебя. Ты помнишь тот день, Мансур?

– Этого не забыть, мой хан!

– Ты испугался.

– Мне было мало лет.

– Ты старше меня.