Дырявая ловушка

Часов в комнате не было, но художница научилась по солнцу определять время. Она понимала, что как только смирится со своим положением, то превратится в овощ, с которым можно будет делать всё, что угодно. Поэтому Вера продолжала работать над портретом, хоть и ненавидела человека, которого изображала на холсте.

Когда солнце перевалило вправо и перестало напрямую светить в окно её спальни, девушка встала со стула. Вдруг ей в голову пришла одна дерзкая мысль.

Она открутила колпачок на тюбике с чёрной краской и выдавила на пол небольшую чёрную полоску. Потом взяла грязное полотенце и размазала краску по светлому паркету. Сначала она испытала такую радость, будто ударила по самодовольному лицу Оганеса. Но потом ей стало страшно, что теперь её точно начнут пичкать снотворным. Вера вылила из бутылки на пол воду и принялась вытирать грязное пятно. Но выходило только хуже. Пятно становилось больше, а воды в бутылке меньше.

«Зато выглядит всё правдоподобно», – устало подумала она, глядя на свои грязные руки. Художница провела тыльной стороной руки по лбу и щеке, оставив на лице грязные полосы.

Как обычно в пять часов вечера появился Зафар. Вера сидела на стуле перед мольбертом лицом к двери. Когда молодой человек зашёл в её комнату, то не смог скрыть удивления, увидев девушку за работой. Но большое чёрное пятно, красовавшееся на полу, повергло его в ярость. Он поставил на кровать поднос и молча уставился на чёрную кляксу, напоминавшую пьяного осьминога. От страха Вера выронила кисточку, и брызги зелёной краски попали не только на пол, но и на светлые брюки молодого человека. Зафар размахнулся и ударил художницу по лицу.

– Ах ты, тварь! Тебе мало того, что я тебе жрать даю и дерьмо за тобой убираю, – зашипел он, пробуя носком кроссовка стереть чёрные разводы на полу.

Вера сидела оглушённая от удара, зажав рукой нос, из которого ручьём брызнула кровь.

– Сегодня ты наказана, поэтому останешься без воды и еды.

Зафар выскочил из комнаты, забрав с собой поднос. А Вера продолжала сидеть с зажатым носом и вытаращенными от страха и боли глазами.

Согласно её плану, Зафар должен был спросить, что случилось. Она бы ответила, что случайно уронила с палитры выдавленную краску, а потом попыталась оттереть её с пола, но сделала только хуже. Затем она бы попросила ведро с водой, чтобы всё отмыть, а заодно бы и сама вымылась в душе.

В это время за стеной послышался грохот и какие-то странные звуки. Девушка встала, взяла одно из полотенец, вылила на него остатки воды и приложила к распухшему носу. Потом легла на кровать и закрыла глаза.

Внезапно в коридоре раздались крики женщины и ругань Зафара. Она слышала, что за дверью происходит какая-то возня, но у неё не было сил, чтобы разбираться с делами другой пленницы. Вдруг она услышала глухой удар о стену, и вскоре всё затихло. Но тишина длилась недолго. Через некоторое время дверь в её комнату снова открылась, и Зафар, с перекошенным от злости лицом, велел ей выйти и идти за ним.

Ничего не понимая, Вера двинулась за молодым человеком, про себя отметив, что на нём надета не та рубашка, в которой он заходил к ней, а грязная спецовка. Они пришли в соседнюю комнату, где до этого находилась незнакомая женщина. Художница удивилась, что комната была обставлена точно так же как у неё. Только вместо мольберта у окна на столе стоял проигрыватель, и рядом лежало несколько пластинок.

В комнате стоял неприятный запах. Вера поморщилась. Даже её разбитый нос почувствовал запах испражнений. Она глянула на кровать и опустила глаза. Простыня и покрывало были испачканы фекалиями.

– Что стоишь? – рявкнул на неё Зафар. – Собери с кровати бельё и отнеси в коридор.

Пока Вера молча снимала простыню, стараясь заглушить приступы тошноты, Зафар на непонятном языке орал что-то в телефон. «Видать женщину чем-то отравили, раз она обделала всю кровать и обрыгала пол», – подумала девушка, боясь как бы её саму не вырвало.

– Пошли, – снова обратился к ней Зафар.

Когда они направились в сторону ванной, Вера обрадовалась. «Неужели, – подумала она, – мне разрешат помыться».

Но молодой человек попросил её взять ведро и налить воды. Потом дал в руки швабру с надетой тряпкой и показал в сторону спальни. Вера, шатаясь, дошла до двери и зашла внутрь. Она, как сомнамбула, принялась мыть испачканный пол. Когда уборка была закончена, девушка почувствовала себя словно бродячая побитая собака.

Запах в комнате даже после уборки не изменился. Зафар открыл окно и принялся говорить сам с собой на непонятном языке. Потом велел Вере отнести ведро со шваброй обратно, а сам достал телефон.

Оказавшись в ванной, художница первым делом посмотрела на себя в зеркало. Она тихо ахнула, увидев в отражении взлохмаченную и грязную физиономию с разбухшим носом и запёкшейся кровью на щеке. Не теряя времени, она включила воду и стала быстро умываться, потом прополоскала рот и жадно попила прямо из-под крана. Вера вылила грязную воду и вернулась обратно. Зафар стоял у окна, засунув руки в карманы, и смотрел вдаль.

– Возвращайся к себе, – сказал он, не поворачиваясь.

Художница молча выполнила его приказание. Войдя в комнату, она закрыла дверь и легла на кровать. Увиденное настолько потрясло её, что впервые она испугалась не за жизнь, а за свою психику.

«Как же мне вести себя дальше? – думала Вера, не чувствуя ни голода, ни усталости. – Всё-таки, с какой целью меня держат в этом доме?»

Она не успела закончить свой мысленный монолог, потому что услышала, как Зафар выбежал из соседней спальни и побежал по коридору. «Господи, сделай так, чтобы меня хотя бы сегодня оставили в покое», – взмолилась про себя девушка, укрываясь с головой покрывалом.

    • • •

Капитолина Андреевна, она же тётя Капа, любила, чтобы во всём была ясность и порядок. Поэтому странное исчезновение Карповой Веры, которую она считала почти родственницей, немного удивило её.

«Даже если у неё появился хахаль, – рассуждала про себя старая женщина, – и Верка уехала с ним в Благовещенскую или Витязево, то мне-то можно было об этом сказать. Если она хотела скрыть своего знакомого от всех, то теперь уж точно не удастся это сделать, так как возвращения Веры после всего случившегося будут ждать с особым вниманием».

Капитолина с радостью бы занялась этим «расследованием» вплотную и выяснила, куда и, главное, с кем уехала Вера, но небольшая обида на художницу и приезд любимых внуков Сашки и Пашки, десяти и двенадцати лет, внесли коррективы в задуманное.

Её младшая дочь Алла долго не выходила замуж, чем очень расстраивала мать. Но однажды в их посёлок приехал прапорщик Юрий Арзамасов и остановился у тёти Капы.

Мать не сразу заметила, что между дочкой и постояльцем завязались романтические отношения. Во-первых, мужчина был старше дочери на десять лет. А во-вторых, огород, куры и постоянная смена людей не давали ей ни на минуту расслабиться.

Алла почти год переписывалась с Юрием, но однажды он приехал в краткосрочный отпуск, сделал ей предложение и, расписавшись, увёз на Сахалин, куда его направило командование. Так как внуков и дочку Капитолина видела, в основном, по скайпу, то их неожиданный приезд отодвинул все важные дела на потом.

Раньше Капитолина сдавала комнаты в доме, но это было очень неудобно, тогда она специально наняла бригаду Григория, и пять лет назад во дворе её большого хозяйства появились три летних домика, где каждое лето отдыхали люди со всей нашей необъятной страны.

Посёлок «Морской», это не огромный Рио-де-Жанейро, поэтому с Григорием Капитолина встретилась, когда он привёл к ней на постой своих постояльцев, потому что у него не оказалось свободных мест. Эти люди отдыхали у него раньше и оставили о себе хорошее впечатление, посему, не желая прослыть негостеприимным, Григорий Иванович обратился за помощью к расторопной и приветливой Капитолине. Они делали так довольно часто, давая друг другу заработать, если была возможность. Ведь на юге лето потом целый год кормит.

Положительно решив свой вопрос, Григорий уже собирался уходить, но Капитолина отвела его в сторонку и стала расспрашивать про соседку Веру, известно ли ему что-нибудь про неё.

Сначала мужчина удивился, но потом вспомнил последнюю встречу с художницей и сказал, что Вера приглашала его посмотреть дом и оценить, во сколько ей обойдётся ремонт крыши и замена окон. Его тогда совсем не удивило, что она быстро свернула обсуждение и куда-то заторопилась. Все соседи прекрасно знали, что Вера постоянно проводит мастер-классы по живописи и практически одна содержит дом. Плохого о ней сказать было нечего.

– А потом она звонила тебе, или ты слышал, как кто-то рассказывал, что она уехала и, может, не одна? – не унималась тётя Капа.

– Да ничего я не слышал. Я что, баба какая базарная, пойду сплетни по посёлку собирать? У меня самого дел по горло. Надо вот завтра в Майск за стройматериалами ехать. А ты чего вдруг встревожилась? Или случилось что?

– Да, понимаешь, Верки нет уже который день, – вдохнув, произнесла Капитолина и рассказала свою историю про банки, пирожки и Настёну из магазина.

– Да, дела, – неуверенно протянул Григорий и быстро распрощался.

    • • •

Вера проснулась от того, что кто-то тормошил её за плечо.

– Эй, вставай! Ты что умерла, что ли? – услышала она над ухом.

Вероятно, это была реакция на перенесённое вчера потрясение, и девушка не могла сразу прийти в себя. Открыв глаза, она увидела, что рядом стоит не Зафар, а Оганес.

«Что они хотят сделать со мной? – подумала она устало. – А может, Оганес пришёл, чтобы отпустить меня домой? Но я ведь не закончила его портрет».

Художница села на кровати и опустила ноги на пол. Она неуверенно обвела взглядом комнату. Оганес, увидев табурет, тоже решил присесть. Перед ним находился мольберт, на котором так и остался стоять незаконченный портрет, обычно Вера убирала его в угол к другим холстам.

– Это же я! – неожиданно воскликнул мужчина и громко рассмеялся. – Да какой я красивый! – не унимался он, прицокивая языком.

– Там осталось немного фон доделать и небольшие детали подправить, – наконец подала голос художница. – Вы ничего не сказали про людей, которых надо рисовать. Поэтому я начала с вас. Если вам нравится, то сегодня я могу закончить ваш портрет и приступить к следующему.

Тут Оганес посмотрел на чёрный в разводах пол и уже другим тоном обратился к Зафару, который молча стоял в дверях, прислонившись к притвору.

– А почему ты не следишь за порядком в доме? Разве нельзя было это помыть?