Хроники Нордланда. Пепел розы

– Что будем делать? – Спросил Гэбриэл, затягивая завязки на куртке.

– Попытаемся отбрехаться. – Пожал плечами Гарет. – Не получится, будем драться.

– Я не боюсь.

– Я тоже.

– Мне почему-то кажется, – заметил Кину, – что господа рыцари Лайнел и Ардо тоже не боялись. И зря.

– Ах, какая прелесть! – Воскликнула Алиса, перевернув страницу привезённого из Италии только на этой неделе сборника модных нарядов. Искусно выполненные итальянским художником рисунки изображали модных женщин и их туалеты во всех подробностях, включая самые мелкие детали, причёску и туфли. Мало того! В сборнике были рисунки для вышивок и узоры для кружев. Стоил он безумно дорого; принц заказал его для Габриэллы и её матери, но первой его увидели Алиса и девушки её свиты – его высочество, зная, как переживает Алиса разлуку со своим женихом, старался порадовать ее, как только мог. Девушки, рассматривая волшебные картинки, просто впали в экстаз. Каждая рассматривалась долго, во всех деталях, обсуждалась и смаковалась, прикидывалась на себя, и всё это доставляло девушкам неслыханное удовольствие.

– Смотрите, как искусно сделано! – Алиса восторженно водила пальчиком по рисунку, на котором руку дамы, которой та держала горностая, украшало кольцо с цепочками и мелкими камушками. – И как красиво смотрится! Как роскошно и женственно! – Она захлопала в ладоши. – Я хочу так же! Альберт! Позовите ко мне Соломона, сегодня же, я ему закажу новые украшения!

– Как прикажете, леди Алиса. – Альберт, как и все вокруг, Алису обожал и не скрывал этого. Все мужчины, допущенные в её маленький круг, её обожали и готовы были её защищать, баловать и беречь сутки напролёт. Маленькая, прелестная, капризная, очаровательная, она была их божеством, а то, что она любила своего жениха и принадлежала ему душой, сердцем и телом всецело, только избавляло их от соперничества и суетных помыслов. Зная, что она для них недоступна, мужчины просто служили ей, не мечтая и не споря между собой. И Алиса была счастлива среди всеобщего обожания, мгновенно научившись приказывать, давая волю своему природному деспотизму, такому милому и очаровательному! Тем более что Алиса была самым добрым и щедрым тираном в мире, так как все, кто был допущен в её маленький мирок, просто купались в любви, покое и радости: в том, что так щедро дарила лавви, фея цветов. В её башне, в саду, везде, где она была, царили покой, веселье и красота. Здесь не ссорились, не интриговали, не болели и не страдали: Алиса замечала мгновенно, если кто-то был сам не свой, и тут же всеми силами и способами ухитрялась выяснить, что творится, и помочь. Если надо, давала денег, если надо – совет или участие, но помогала всегда. Даже хлопотала, если требовалось, перед принцем, не боясь рискнуть вызвать его неудовольствие. При дворе Габриэллы уже многие втайне симпатизировали Алисе и мечтали переметнуться к ней, но Алиса крайне придирчиво выбирала своих гостей, а Габи просто сатанела, если у неё появлялась хоть тень подозрения насчёт перебежчика или перебежчицы. С каждым днём ситуация для неё становилась всё сложнее и страшнее; Габи понимала, что натворила и что её ждёт в случае разоблачения. Страх и беспокойство, ревность и жгучая обида – гремучая смесь, которая в сочетании с природной глупостью Габи и её неумением держать себя в руках обостряла ситуацию до предела. Скандалы вспыхивали на каждом шагу, и серьёзно начали раздражать даже принца, при всей его любви к племяннице и терпимости вообще. Приглашение Соломона стало причиной очередного скандала: Габи мгновенно донесли, что Алиса позвала ювелира, и принцесса приказала перехватить его и привести к ней. Соломон, человек мудрый и прекрасно понимающий, что заказ Алисы будет и надёжнее, и выгоднее, а сама Алиса пользуется и большим влиянием, и большей любовью и принца, и его сыновей, всё-таки отправился к Алисе, пообещав заглянуть к принцессе на обратном пути. И Габи, которая этого ожидала, хотела и была к этому готова, ринулась к дяде. Жаловаться.

– Погоди, дорогая. – Остановил её гневную речь принц. – Как я понял, ты пригласила ювелира, а леди Алиса перехватила его и забрала к себе? И тебя оскорбили и унизили?

– Именно так! – Габи пылала, её прекрасные глаза наполнились слезами. – Сколько можно, дядя?! Я здесь теперь вообще никто?! Все только и знают, что Алиса, Алиса, Алиса то, Алиса сё, даже ты! Так может, мне вообще уехать?! Я уеду! Лучше вернуться в Маскарель, чем терпеть всё это!

– Я немедленно позову Соломона и Алису и разберусь. – Принц почувствовал угрызения совести, подумав о том, что в самом деле пренебрегает племянницей ради Алисы, с которой ему интереснее, легче и приятнее общаться, чем с родной племянницей… А Габи ведь не виновата в том, что такой уж уродилась!

– Зачем их звать? – Встревожилась Габи. – Они уж наверняка сговорились и соврут, и оболгут меня, как всегда!

– Габи, ты не права. – Мягко сказал принц. – Алиса вообще никогда не говорит о тебе ничего плохого. Я не слышал от неё ни слова лжи.

– Значит, вру я?! – Вскричала Габи и залилась слезами.

– Этого я не говорил. – Принц был мягким человеком, но отнюдь не слабым и не глупым, и поведение племянницы сразу же показалось ему подозрительным. Как ни жаль ему её было, а ситуация требовала решения раз и навсегда. И, не смотря на шантаж и слёзы Габи, принц пригласил к себе и Соломона, и Алису. С Алисой пришли Альберт Ван Хармен, Марчелло, Аврора и Иво. Альберт рассказал, что сам лично, по просьбе леди Алисы, посылал за Соломоном, и Соломон подтвердил, что явился по просьбе графини Июсской, и вежливо, отнюдь не унизительно и дерзко, Боже упаси, пообещал прекрасной хозяйке Хефлинуэлла, что посетит и её, как только освободится. После чего Габи разрыдалась и воскликнула, что хозяйка – она, и ей принадлежит право первой пользоваться… всем. Присутствие Иво, то, что её унижают в его присутствии, то, что она заплаканная и страшная перед ним, стало для неё настоящей пыткой. Растравляя в себе ненависть к нему, Габи продолжала его желать и остро восхищаться его красотой и его телом. Какой он был прекрасный!.. Рядом с сутулым Соломоном, невзрачным Альбертом и даже с принцем, каким Иво был стройным, красивым, изящным! Врождённое чувство стиля и меры позволяло ему носить одежду – любую одежду, даже самую простую, – с небрежным шиком, какого многие не в состоянии добиться никакими деньгами и усилиями. Он молча стоял возле Алисы, не глядя на Габи, опустив глаза в пол, только коротко кивнул на вопрос принца, так ли всё было. Но Габи и это сочла предательством. Принц приказал уйти всем, кроме девушек, и обратился к ним:

– Девочки, что с вами происходит?

– Я не совсем понимаю. – С сожалением ответила Алиса. – Я никогда не искала ссор и не пыталась унизить или оскорбить леди Габриэллу. Вы же знаете, я не сказала о ней ни одного худого слова. Клянусь, я сегодня просто не знала, что она тоже хотела видеть ювелира. Конечно же, я бы уступила ей…

– Всё ты врёшь! – Некрасиво сморщившись, вскричала Габи. – Ничего она не знала! Журнал почему-то первая увидела ты!

– Это моя вина, – попытался вмешаться принц, – Алиса была первой, кого я встретил сегодня утром, и я, конечно, подарил журнал ей. Если бы вы не находились в ссоре…

– Но я не ссорилась с миледи! – Воскликнула Алиса. – Я никогда не хотела этой ссоры, и если я в чём-то виновата, прошу вас, леди Габриэлла, простить мне этот грех, невольный, поверьте!

– Невольный?! – Габи зашипела, как разгневанная кошка, – невольный?! Ах ты, дрянь! Да если б не твоя помолвка, меня бы не заставляли выходить замуж за этого тупицу, а выдали бы за графа Тулузского… Ты мне жизнь сломала, тварь! – И она бросилась на Алису, вытянув руки и скрючив пальцы, как когти.

– Габриэлла! – Гневно крикнул принц, вставая. В открытое окно мгновенно влетели огромные шершни и угрожающе загудели у самого лица Габи, которая тут же застыла, тяжело дыша. Её трясло, она сама себя не помнила, но эти твари были известны своей агрессивностью и тем, что их укусы убивали взрослых мужчин.

– Алиса, оставь меня с моей племянницей. – Мягко сказал принц. – Вижу, тут простым разговором не обойтись. Не волнуйся, моя девочка, ты ни в чём не виновата, не думай об этом.

Алиса, прикрыв за густыми ресницами золотые огоньки в глазах, присела почтительно и быстро вышла; исчезли и шершни. Принц прошёлся по залу, смиряя гнев.

– Так вот в чём дело. – Произнёс наконец тоном, которого боялась даже Габи, и та мгновенно притихла. – Всё дело в твоей вздорной ревности! Ты просто обвинила Алису в собственных проблемах! Я хочу напомнить тебе, Габриэлла, что тебя никогда не выдали бы за графа Тулузского. Это совершенно ненужная и не выгодная для нас партия. Тулуза совершенно утратила своё влияние после Альбигойских войн, она теперь – захолустье Европы, и не принесёт нам ни выгод, ни престижа, ничего. Молчи! – Оборвал он робкую попытку Габи заговорить. – Ладно бы ты любила графа, но ты его даже не видела никогда! Тот портрет, что ты видела, с него писали двадцать лет назад – двадцать лет! Теперь это старик, вдовец, с тремя детьми, старший из которых на двадцать два года старше тебя самой! А Седрик Эльдебринк – красивый, умный, мужественный рыцарь, достойный во всех отношениях. Молчи! – Теперь он гневался, и не скрывал этого. – Ты не влюблена, твоё сердце свободно, и насколько я тебя знаю, это для тебя почти ничего не значит. Всё это чистый вздор, и терпеть я это не намерен! Да, я мало уделяю тебе внимания. Но ты сама в этом виновата! Ты испытываешь моё терпение, Габриэлла; помни – ты подошла к самой черте. Скоро здесь будет твоя мать, и мы с ней серьёзно обсудим твоё будущее. Ещё один подобный скандал – и ты отправишься в Разъезжее, помни об этом! Алиса, ангел, готова была просить прощения у тебя за то, в чём не повинна! Но даже это тебя не образумило. Всё! – Вновь оборвал он робкую попытку Габи заговорить. – Ступай, и хорошенько подумай над тем, что я сказал. Слушать твои глупости я больше не желаю. Ступай! – Повысил он голос, что случалось с ним чрезвычайно редко, и Габи, знавшая об этом, сдерживая рыдания, бросилась прочь. Принц вновь прошёлся, чувствуя себя очень скверно. Ругаться он не любил, быть жёстким – тоже. В этом Гэбриэл был его точной копией; как ни страшно это звучит, но Сады Мечты вылечили Гэбриэла от этой мягкости раз и навсегда. Не будь их, и он стал бы вторым Гарольдом Хлорингом, для которого быть суровым и жестким было просто физически тяжело. Но принц был ещё и очень умным человеком, и понимал, что в таких случаях без этого не обойтись. Племянницу ему было жаль, но Алису он любил уже по-настоящему. Эта девушка оказалась настоящим сокровищем, живым солнцем замка, и принц понимал, что после свадьбы функции хозяйки Хефлинуэлла до женитьбы Гарета перейдут к ней. Этого хотели все; на Габи жаловались слуги, её придворные дамы и даже горожане. К тому же, свои обязанности Габи выполняла кое-как, и на отсутствие радушия с её стороны гости замка жаловались уже не раз. Не говоря уже о том, что Габи совершенно не занималась благотворительностью, хоть и посещала церковь в Гранствилле подозрительно часто. С появлением Алисы всё изменилось; девушку хвалили и придворные, и священники, и горожане… Им просто невероятно повезло с нею, думал принц. Какое счастье, что они с Гэбриэлом полюбили друг друга так искренне и так пылко! Для него было настоящим наслаждением слушать те места из писем сына, которые Алиса зачитывала ему. Когда заходила речь о ней, она так мило розовела и смущалась, и в то же время в её голосе и лице были такая гордость и такое счастье, что сомневаться в её чувствах было бы просто нелепо. Принц сам просил её зачитать, что сын написал ей лично, и хоть он и подозревал, что читает она не всё, но считал это естественным и извинительным. Любовь сына и Алисы стала для него тем приключением, той романтикой, что исчезли из его жизни со смертью Лары. Нельзя сказать, что впоследствии у него не появлялись женщины, но ни одна не смогла занять пустое место ни в сердце, ни в душе, ни в его доме. А жизнь без чувств, без сердечного трепета, без романтики и волнений, оказалась такой пустой и серой, такой… утомительной! Очень спокойной, очень ровной, и совершенно пресной. Гарольд Хлоринг не ревновал, не страдал, не мучился сомнениями, и не испытывал настоящей радости – словно оказался внутри сосуда с водой и смотрел на окружающее изнутри, находясь в безопасности и недосягаемости, но и лишённый чего-то очень… нужного. Эта перчинка вернулась к нему вместе с сыном. Принц жил отношениями сына и Алисы и наслаждался всем, что происходило, безмерно. Это было куда лучше, чем самый трогательный роман о любви, потому, что и он в этом участвовал, причём весьма продуктивно. И эту свою радость он не готов был уступить никому и ничему, и даже племянница не смела вмешаться! Решение было трудным и требовало от него твёрдости не только в обращении с Габи, но и с сестрой, которая – принц предвидел это, – встанет на сторону дочери, что естественно, и тоже ополчится против Алисы. Но он был к этому готов и собирался оградить Алису по мере возможности от всех неприятных волнений, пока не вернётся сын.

Габи прибежала к себе, сама не своя от обиды и гнева. И конечно же, у нее на подхвате была подруга дорогая, которая с готовностью принялась подливать масло в огонь этого гнева. Лживая, бесстыжая, мелочная, Беатрис не была даже образованной или хотя бы умной; сама не зная достоинства, гордости, порядочности и других, мало-мальски приличных чувств и желаний, она уверена была, что все такие же, просто притворяются и скрывают это. В то, что Алиса, проводив жениха, спит с Иво, она и сама верила. А доказательства?.. Пожалуйста! Все говорят, что Иво вдруг перестал встречаться с другими девушками в замке, все его прежние пассии пребывали в отчаянии. Зато в саду графини Июсской он проводит почти все свое время! Какие еще доказательства нужны?!

– Да он ей и не нужен был вовсе, – вдохновенно вещала она пылающей от ревности и обиды Габи, – пока она не узнала, что ты с ним встречаешься! О-о-о, это такая лицемерная и злобная дрянь, эта типа графиня, втируша мелкая, она всех готова у тебя отбить! Она ведь и Орри глазки строила свои умильные! Не помнишь, как она ему пела свои сладкие песенки: «Ах, вы такой замечательный бард, ах, у вас такие песни, ах, я тоже хотела бы их петь!».

– Сука, сука! – Бесилась Габи. – И дядю околдовала лицемерием своим! – Она передразнила Алису:

– Конечно, я бы уступила ей… Конечно, уступила бы! Уступила бы!!! И сделала бы так, чтобы все об этом узнали: вот я какая, добрая, милая обаяшка, – Габи зарычала, – ненавижу!!! И я должна вот так просто отдать ей Иво?! Она все у меня забрала уже, все, все!!! – Она упала на постель, закрыв лицо руками. – Я жить не хочу!!! – Габи зарыдала, и была абсолютно искренна в своем горе и сама верила во все, что говорила. – Зачем мне жить, меня все ненавидят!!! Я дура, дура, ничего я не могу сделать с этой тварью, ничего!!! Она разрушила мою жи-и-и-изнь!!!

– Дорогая, не плачь! – Разумеется, Беатрис бросилась ее утешать, обнимать, нацеловывать, и даже прослезилась вместе с нею. – Нет ничего невозможного, поверь!.. Она сама себя перехитрила, связавшись с Иво… Как только граф вернется, надо сделать так, чтобы он узнал об их связи. Вот увидишь, он ее вышвырнет сам отсюда, без всего, как и была! Быть не может, чтобы правда не победила, ведь не может же этого быть!..

– А Иво? – Подумав, всхлипнула Габи. – Я ведь люблю его, Беатрис! Я не хочу ему зла!

– Ну, конечно, он и его прогонит. – Вкрадчиво произнесла Беатрис, приглаживая ее растрепанные волосы и утирая слезы со щек. – А ты – подберешь… Он останется ни с чем, и тогда… тогда он уже никуда от тебя не денется, тогда он будет уже только твой, потому, что только ты сможешь его содержать и дашь ему крышу над головой… Понимаешь?..

И у той, и у другой даже в голове не мелькнуло, насколько подлым и мелочным, да и откровенно глупым был подобный план и подобные надежды. Напротив. Беатрис себе в эти минуты казалась нереально умной, расчетливой, настоящей интриганкой, нет – мастером интриг! Да и Габи, воображающая себя влюбленной в Иво, не думала о том, что будет чувствовать и как переживет подобное ее возлюбленный. Она вообще о его чувствах не думала. Как, впрочем, и о чувствах всех других людей на земле. Но скажи ей кто об этом, и ее искреннему возмущению не было бы границ.

Иво не находил себе места. Он по-прежнему был без ума от Габи, но в то же время отчетливо понимал, что смерти Гаги ей простить нельзя. Одно дело мелкие прегрешения, и другое – смерть. Тем более, смерть такой безответной и преданной девочки. Понимая, что эта девочка навеки встала между ним и Габи, Иво страдал так, что сам боялся глубины своего страдания. Он и презирал сам себя за то, что по-прежнему любит такую тварь, и мучился от жалости и сострадания к ней же: дурочка, что ж она натворила, как же ей придется расплачиваться за этот грех, это же необратимо, это же навеки! И страдал от того, что не может идти в собор, так как его экзальтированная душа боялась соприкосновения с божественным, чувствуя себя причастной к смерти невинной девочки и виновной в укрывании грешницы. Все в нем перевернулось в эти дни, все пришло в смятение, и хаос поселился в сердце. Алиса, как могла, старалась поддержать его, и слегка успокаивался он только в ее саду, потому и стремился туда постоянно. Тем более, что в отсутствие друга и господина он никому здесь особо был и не нужен. Другие армигеры и большинство рыцарей относились к нему скверно, видя в нем соперника и конкурента, и дел у него особых и не было. Он начал ездить в Эльфийский квартал, чтобы брать уроки боя у тамошних мастеров, учил эльфийский язык, начал читать эльфийские книги, надеясь найти там то, чего больше не находил в религиозных трудах. И в конце концов, сделал то, что изумило и Алису, и всех, кто его успел хорошо узнать: присоединился к Нэшу в его поисках и расправах над засланцами Драйвера.

Приехав рано утром в Найнпорт, Кенка не смог себе отказать в маленьком удовольствии и не развлечься в Галерее Сладкого Насилия. Помня о том, что брат ждет, он, правда, удовольствие скомкал, и мальчик, выбранный им для забавы, умер слишком рано, но и так было неплохо – немного утишило боль. Заставило забыть про неблагодарного, глупого, несчастного Вэла. Из галереи Кенка раньше обычного направился прямо в Девичник, где застал Доктора и напрямую предложил ему уехать с ним в Клойстергем.

– Подумай, медикус. – Вкрадчиво говорил он, пока Доктор, сомневаясь и нервно облизывая зубы, отводил глаза. – Здесь тебе уже ничего не светит. Что тебе твой Драйвер даст?.. Ему самому-то уже жрать нечего. Да и ты, я смотрю, запаршивел у него, прежде-то полощеней был. А у нас тебе все условия будут: и лаборатория, и золото, и почет, и безопасность – Драйвер, придурок, сам себе яму вырыл, и в ней вы все скоро и окажетесь.

– Они меня убьют. – Чуть слышно выдохнул Доктор, решившись. – И Хозяин, и Барр – вы не знаете, какая это тварь! Она чудовище!

– Не посмеют. – Пообещал Кенка. – Как раз у герцога Далвеганского-то ты и в безопасности, ну же! Бросай ты гадюшник этот, – он с отвращением глянул на беременных Саманту и Марту. – Что ты возишься здесь с чухами этими, тебе цены нет, ты можешь так подняться, при герцоге-то, что сам черт тебе не брат будет!

– Вы только меня от них защитите! – засуетился Доктор, приняв решение. В самом деле, что он терял?.. Возможность измываться над безответными девочками?.. так в последнее время это уже не доставляло ему такого удовольствия, как прежде. Зато страшно ему было здесь теперь постоянно, каждую минуту, он и забыл, когда нормально спал, без опиума!

– Разумеется. – Кенка даже покровительственно потрепал Доктора по плечу, хотя вид голого медикуса ему был неприятен: до чего ж несуразная фигура, бывает же! – Ты давай, собирайся, время-то уходит, часики тикают!

Доктор собрался поспешно, но тщательно. Он даже собрал большинство готовых снадобий и ингредиентов, зная, как они дороги и насколько редки. Некоторым образом, но мечты его вдруг сбылись: пусть без возлюбленного Гора, но он станет, наконец, богатым, станет приближенным врачом знатного человека, герцога! А любовник… С его деньгами можно и найти того, кто не отвернется, как Гор, не оскорбит, не плюнет в душу. И пусть он, Доктор, активной стороной быть уже не может, есть ведь и иная возможность… противоположная.

Драйвер не посмел даже слово сказать, узнав, что его Доктор уехал с Кенкой. Барр не было – только она, пожалуй, и остановила бы их! И не успело еще стемнеть, а Доктор уже стоял на палубе «Левиафана», огибающего южные скалы, так ошалев от нежданного счастья, что даже почувствовал себя почти таким же бодрым, полным сил и желаний, как прежде, и с наслаждением вдыхал морской воздух, глядя, как солнце садится в воды океана. В этот миг он верил, что все его несчастья наконец-то кончились, судьба сжалилась над ним, и все у него теперь будет хорошо. И когда-нибудь, – мечталось ему, – он встретит Гора, богатый, прекрасно одетый, с молодым и красивым любовником, и презрительно отвернется, даже не поздоровавшись. Что, несомненно, – почему-то уверен был Доктор, – Гора очень сильно заденет. Даже расстроит.

Глава пятая: Кальтенштайн

Был момент, когда Гарет подумал, что им конец. Что они попали так, как никогда еще, и, видимо, в последний раз. Даже странно стало: неужели вот так все и закончится, и все, что было, копилось, все везение, невезение, все движения и планы, все удачи и надежды оборвутся здесь и сейчас?.. Это показалось ему таким нелепым, что все внутри него восстало против этой нелепости. Да нет же!

Они попытались, под давлением и эльфа, и Адама, уйти от наступающих корнелитов, большая часть которых были пешими, но изгиб оврага вывел их почти под самые стены Кальтенштайна, небольшой крепости, принадлежавшей Унылому Гансу, знакомцу Гэбриэла и врагу Хлорингов. Здесь их нагнали конные корнелиты, и Хлоринги со своими людьми развернулись к ним и дали бой, все еще надеясь на успех. И успех, вроде, им сопутствовал: и эльф, и Гарет с Фридрихом, и бойцы Адама, косили кое-как вооруженных и не особенно умелых всадников, как траву, не смотря на солидное численное превосходство. Но в какой-то момент это показалось напрасным: с северной стороны мчались, немилосердно грохоча и подскакивая на неровностях старой дороги, фургоны с отставшим обозом корнелитов, почти параллельно им – группа всадников в белых плащах с неразличимыми пока гербами, а сзади, из оврага, нарастая, гремел боевой клич корнелитов. Правда, распознав гербы, Гарет обрадовался, поняв, что это аббат Мильестон, посланный кардиналом по душу Корнелия; пусть людей у него было немного, но все – конные бойцы, хорошо вооружённые и опытные. И в этот миг ворота крепости раскрылись, и оттуда появились всадники во главе с рыцарем с гербом Кальтенштайна. Вот тогда Гарет и подумал, что им конец. И единственной мыслью, которая после этого у него осталась, это – перебить как можно больше врагов, унести их с собой в могилу, крошить и резать, пока есть силы и бьется сердце. Выглядывая самых сильных воинов, он устремлялся к ним, с эльфийским кличем: «Коэн!», сметая на своем пути всех, кто пытался ему помешать. Гарет давно потерял из вида брата, но всем своим существом ощущал, что тот сейчас и думает, и действует точно так же, как и он.

– За Нордланд и Хлорингов!!! – Закричал Мильестон, налетая на корнелитов с другой стороны. Пешие корнелиты с грозным ревом уже бежали со стороны оврага, кто с пиками, кто с длинными крючьями, чтобы стаскивать рыцарей с седел, потрясая разномастным оружием: и топорами, и шипастыми булавами, и фальшионами, и секирами, и даже свинцовыми дубинками, а кто и вилами. «Не справимся». – Понял Гарет окончательно. Он пока не знал подробностей рокового сражения Ардо и его войска с корнелитами, но один взгляд на крючья в мгновение ока нарисовал ему, опытному бойцу, полную картину возможной бойни. Пеших было слишком много, и они были злы и одержимы жаждой покончить с ними. Если бы не Кальтенштайн…

– За Нордланд и Хлорингов!!! – Донеслось с той стороны, и Гарет не поверил своим ушам.

– В крепость!!! – Хрипло кричал мчавшийся во весь дух своего не самого резвого коня рыцарь. – Ваши высочества, уходите в крепость!!! Я прикрою!!! За Нордланд и Хлорингов!!!

Времени не было, чтобы раздумывать, не ловушка ли это, не обман ли? Закричав команду своим людям, Гарет помчался к крепости, сметая мечом с пути тех, кого не сшиб грудью его конь. В голове даже мелькнуло: даже если ловушка, лучше смерть от рыцаря, чем от быдла!

Гэбриэл давно уже научился принимать, как должное, своевременное появление эльфа. И сейчас не удивился, когда тот возник рядом, верхом на своем кауром жеребце, с Пеплом в поводу. На ходу взлетев в седло, Гэбриэл зарубил кого-то, бросившегося ему наперерез, и помчался вслед за братом, уже далеко опередившим его. И в какой-то момент понял, что оказался в ловушке: с трех сторон путь ему перекрывали фургоны корнелитов, возницы которых яростно нахлестывали лошадей и мулов, торопясь отрезать его от своих и хоть одного, но поймать и прикончить прямо сейчас. С юга, со стороны Зеркального, со стороны оврага – почти отовсюду было полно корнелитов, которых оказалось просто нереально много, все бежали, скакали, орали, потрясали оружием… Всадники брата, Мильестона и Кальтенштайна были уже на мосту, Гарет развернул коня и что-то кричал, Гэбриэл увидел, как его удерживают, схватив Грома под уздцы, Мильестон и Фридрих. Корнелиты с крючьями и дубинами нагоняли, и даже если Гарет вырвется и поскачет ему на помощь, он и не успеет, и не сможет. Гэбриэл вновь оглянулся. На севере, за фургонами, виднелась пустая лента дороги, уходящая в веселую рощу. Развернув коня в ту сторону, Гэбриэл пустил его в галоп. Сверху раздался пронзительный крик ястреба… Стрелы и арбалетные болты свистели мимо, бессильные против магии Мириэль. Время замедлилось, стало тягучим, как кисель. Все звуки стали отдельными, больше не сливаясь в общий шум: свист стрел, крики людей, крик Гарета, звон оружия, грохот колес. Пепел, храпя, летел над дорогой, взбивая подкованными копытами сухую и твердую, как камень, землю в мелкую, словно пудра, пыль. Мелькали где-то близко, и все же вне досягаемости искаженные злобой и тожеством лица корнелитов, бегущих наперерез, тянущих к нему свои крючья. Копыта и сердце стучали в унисон. Гэбриэл припал к конской гриве, всем телом ощущая готовность коня; его возможность; помогая ему. Пепел взмыл гигантской птицей над фургоном, поджимая задние ноги и чуть ли не касаясь копытами брезента – и все же не касаясь. Как меняются гримасы торжества на лицах корнелитов на изумление, разочарование и ярость, Гэбриэл уже не видел. Он весь сосредоточился на прыжке; и лишь когда Пепел опустился на все четыре копыта, выровнялся и помчался по пустой дороге, Гэбриэл быстро оглянулся, и перевел дух. Фургоны задержат преследователей на дрянных лошадях достаточно, чтобы Пепел взял достойную фору. Они ушли.